— Я стою, -говорит Петя, — и ничего не вижу перед собой от радости и удивления.

— Сделаем! Конечно, сделаем,- отвечает он Богуцкому. — Отъезд из Ленинграда я отложу, если нужно. Давайте буду помогать!

— Только одно условие, — говорит ему Богуцкий: — Все это должно быть, как вы сами понимаете, в секрете. Ни один лишний человек не должен знать, даже ваш товарищ, лейтенант…

— Я было начал возражать, — говорит Петя, — но он очень уж настаивал.

После этого разговора Петя перетащил к профессору свои граммофонные пластинки, не говоря мне ни слова, и начал с ним работать. Оборудования и станков, еще не эвакуированных, у Богуцкого оставалось много. Только людей не хватало.

— Я даже не знаю, как бы они без меня обошлись, — говорит мне Петя.

— Ну, и в каком положении это дело теперь? — спрашиваю я.

— Представь себе, что прибор совершенно готов! — отвечает Петя. — Нужно сказать, работали мы все не покладая рук. Да ты сам вчера ночью слышал мою пластинку… Это уже производилась регулировка.

— Устройство прибора очень несложное,- продолжает Петя. — Специальный электрический коммутатор по строго рассчитанному времени произведет включение электрозапалов у различных зарядов взрывчатки, заключенных в резонансные камеры. Благодаря этому должен получиться не один взрыв, а ряд быстро идущих один за другим. Все сольется в мощный звук, точно такой, как у меня зафиксировано на пластинке. И если тот самолет действительно погиб от звука, то и другие, такой же конструкции, возможно, последуют за ним. Но вот что я тебе должен сказать…

Вижу, мой Петя сделался необыкновенно серьезным и даже говорит мне уже шопотом:

— Есть в приборе, по-моему, некоторые неясности… Выдержит ли нагрузку отражатель, предназначенный для направления звуковой волны кверху? Достаточно ли крепки перегородки, отделяющие одну резонансную камеру от другой? Ну и еще разные мелочи…

Ты понимаешь, машина вообще рассчитана на воспроизведение по крайней мере двухсот звуковых «выстрелов». Но вот самый первый меня сильно беспокоит…

Богуцкий и слышать не хочет о том, чтобы приняли участие еще какие-нибудь люди, в последнее время он даже ко мне стал относиться немного пренебрежительно. Все время умаляет значение моей пластинки, уверяет, что будто бы можно было обойтись и без нее, а конструировать задуманную машину на основе одних математических расчетов, пришедших ему недавно в голову.

— Я нисколько не обижаюсь на это и согласен с тем, чтобы о моем участии даже не знали, лишь бы прибор действительно стал работать, — говорит Петя. Если бы моя помощь, как механика, в настоящее время не была нужна, то я давно бы оставил его в покое. Но ты понимаешь, им там без меня будет все-таки трудно…

А нужно было бы пригласить на помощь еще некоторых специалистов. Следовало бы поставить это дело шире.

Ты понимаешь: он собирается все это преподнести сюрпризом. Это уже никуда не годится. Он, конечно, стремится принести нашей родине пользу — и не маленькую. Но нельзя его оставлять одного без хорошего товарищеского коллектива. Два сотрудника, работающие с ним, тоже начинают понимать, что такую ответственную работу так вести нельзя. Вот сегодня ночью…

Здесь мой Петя остановился на полуслове, стал прислушиваться и вдруг побледнел.

— Что с тобой? — удивляюсь.

— Разве не слышишь: воздушная тревога!

А я задумался над тем, что он мне рассказал, и действительно не заметил, как на дворе завыли сирены.

— Ну, и что ж такого, что тревога! Разве ты впервые ее слышишь? — говорю ему.

Встает Петя и начинает ходить по комнате.

— Я все-таки пойду, — говорит он. — не могу я его оставить одного. Без меня ему будет трудно. Сегодня намечается небольшой опыт… Возможно, что все обойдется благополучно.

Я не стал его задерживать, и он ушел.

Тогда мне было трудно сразу во всем этом разобраться.

Действительно, положение серьезное! Нужно как-то повлиять на Богуцкого, помочь ему.

Подумав немного, я решил твердо: необходимо немедленно спешить в штаб и там объяснить положение дела.

Когда я вышел на улицу, бомбежка была уже в полном разгаре. Высоко в безоблачном небе гудели вражеские самолеты. Лунная, с заморозком, ночь немного успокоила мои нервы, но тяжелое предчувствие, появившееся у меня вскоре после ухода Пети, оставалось.

Быстрым шагом направился я к расположенной вблизи танковой части, где мне могли бы дать машину, и уже через несколько минут ехал в ней по направлению к городу.

Равномерный шум автомобильного мотора, работавшего на полной скорости, иногда заглушался недалекими разрывами фугасных бомб. К каждому из них я невольно прислушивался, ожидая услышать совсем другое.

Мы были на полпути к штабу, когда хорошо знакомый мне рев отчетливо раздался сзади.

Я выскочил из машины, стараясь угадать направление, где должен находиться институт.

Рев, продолжавшийся всего несколько секунд, уже прекратился, и кругом наступила относительная тишина. Я увидел несколько горящих и падающих самолетов, но до моего сознания это доходило как-то слабо. Слишком тревожила меня мысль о судьбе Пети и остальных товарищей. Не случилось ли чего-нибудь, живы ли они?

Надо скорее вернуться! И мы помчались в обратном направлении, развивая бешеную скорость.

Когда мы подъезжали к территории института, уже звучал отбой тревоги, и из бомбоубежищ выходил народ. Мне пришлось бежать по парку по направлению к лаборатории Богуцкого вместе с людьми из спасательного отряда.

Здание охватил огонь. Рядом со зданием была видна огромная воронка, повидимому, на том месте, где стояла резонансная машина. А через некоторое время я убедился, что ни Пети, ни остальных товарищей, вероятно, уже нет в живых.

На следующий день мне срочно пришлось улетать из Ленинграда без Пети…

Рассказчик замолчал, как бы прислушиваясь к стуку капель дождя, забарабанивших в окна, и нам стало ясно, как тяжелы ему все эти воспоминания.

— Когда я докладывал о случившемся, — продолжал он, — мне мало верили. Каких-либо серьезных доказательств, собственно, не осталось. Пожар здания, воронку возле него и гибель товарищей каждый легко мог объяснить попаданием обыкновенной бомбы.

Единственно, что было вне всякого сомнения: в эту ночь на территории города и в окрестностях нашли четыре сбитых «Юнкерса-88». По заявлению штаба противовоздушной обороны это были все «Юнкерсы», какие только участвовали в том небольшом налете.

…

О странном рассказе лейтенанта Воронова мне пришлось вспомнить еще раз совсем недавно.

В одном из наших научно-исследовательских институтов мне рассказали, что механик Петя Янин остался жив и спустя некоторое время вышел совершенно здоровым из госпиталя. Не пострадали и сотрудники Богуцкого. О судьбе самого Богуцкого мне ничего не могли сказать.

Янину удалось разыскать неподалеку от развалин сгоревшей лаборатории свою необыкновенную граммофонную пластинку и продолжить работу над изобретением.

Работа у нас серьезная. Здесь не что-нибудь, а научно-испытательный полигон, где проверяются новейшие изобретения и открытия. Сами должны понимать: дело не шуточное…

Вот возьмите хотя бы меня. Какая, собственно говоря, должность? Комендант полигона. Хозяйственный, так сказать, работник. А вы думаете, я плохо разбираюсь в научных вопросах? У нас тут без этого никак нельзя. Правда, у меня нет соответствующего образования, но народ здесь подбирается исключительно строго. Я так думаю, что и меня тут держат не просто так себе, а учитывая мою наклонность к различным вопросам науки.

Вот, например, профессор Семенов,как только приедет к нам, так сразу спрашивает: «А где товарищ Воронов? Разыщите его, пожалуйста». В особенности профессор стал относиться ко мне с исключительным уважением с того времени, как я запугал молнию.