“Серебристая тень” набирала скорость, уверенно наматывая километры Минского шоссе. Руки привычно держали руль. Он любил скорость. Запах салона, тепло и уют машины - беззаботно. И только чувство все нарастающей скорости волновало кровь, адреналин возбуждал, как женщина.

“…Все пройдет, как с белых яблонь дым, увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым”…. нет, еще есть порох в пороховнице - пока еще руки крепко держат руль. Он придавил педаль газа и увел машину влево. На скорости обошел впереди идущую машину сопровождения, в окнах салона увидел обеспокоенные лица охраны. Нет, ребятки “старая гвардия” еще поучит вас молодых, как надо рулить. Он был доволен, хорошо. И никто не надоедает всякими делами, не пристают, не дергают с всякими вопросами. Ему уже давно все надоело. Он бесконечно устал. Даже дома нет покоя - доченька. Как он радовался ее рождению, сердце кольнуло, старческая слеза застила правый глаз. Но теперь, когда ее видел, понимал - дочь приехала не просто так. Тоже, как и всем окружающим, ей от него что-то надо. “Мужики её эти надоели, не пойми что, и выпивать стала, куда Юра смотрит? И сын… тоже непутевый, пьет. И ведь добрый, хороший парень - столько надежд с ним связывал. Хотя конечно есть и моя вина, мало уделял им внимания. Вот и вырастил “цветы жизни””. - Эх, … в огорчении ударил рукой об руль. А ведь всю свою жизнь все делал для партии, для народа, для страны, для победы. Надо же и здесь нет покоя, мысли эти проклятые лезут в голову. Он увидел стремительно приближающийся поворот. Притормозив, повернул резко, как умел и любил, с визгом тормозов вправо. Солнце уже приближалось к закату, отбрасывая длинные тени на землю, день заканчивался. Наверно из-за этой тени он и не заметил МАЗ, огромной скалой вдруг возникший перед капотом машины. В последний момент охранник сидящий справа рывком рванул руль влево, увел “деда” из-под фронтального столкновения. Страшный удар сотряс воздух. Лобовое стекло рассыпалось, под двигателем разрасталась лужа. Над капотом парило. Сидящий за рулем пожилой с крупной, седой головой, человек уронил голову на руль, потеряв сознание. Чёрный ЗИЛ-117 резко затормозил, развернулся поперек, перегородив дорогу. Быстро захлопали двери. Четверо из охраны рванули к разбившейся машине. Бледный, краше в гроб кладут, полковник Медведев первый подбежал к “Роллс-Ройсу”, рванул дверь водителя. Увидел “деда” завалившегося на руль и без сознания. Осторожно, взяв двумя руками, прислонил голову старика к подголовнику. Левая бровь была рассечена, показалась кровь, лицо было безжизненно бледное, дыхание не прослушивалось.

- Ну! Жив!?

Яркий свет ослепил. Он наполнял всю душу какой-то божественной невесомость и легкостью. Странное, неведомое доселе состояние охватило сознание Викторина. “Что со мною?” - подумал он. Оглянувшись вокруг, увидел, что необыкновенный, невиданный прежде свет объял его. Словно в утробе матери Викторин чувствовал себя спокойно и хорошо. Свет манил к себе и звал. И он не мог сопротивляться этому зову, и полетел навстречу. Настораживало, пожалуй необычное ощущение отсутствия тела. Но было так хорошо. Состояние счастья и покоя. Так вот оно как происходит, подумалось Викторину. Слава Богу - на Небе. А я все же опасался, не хотелось к “рогатому”.-подумал инженер.-

-” О..! Наконец встречусь с отцом, (который неожиданно умер 2 года назад)”.- В душе зародилось чувство огромного, абсолютного счастья и радости. Трофимов радостно рассмеялся.

Однако напротив себя инженер увидел облик не высокого, коренастого человека, смутно знакомого. Это был пожилой, лет восьмидесяти старик, довольно красивый в прошлом, с густыми черными бровями. Он удивленно осматривался вокруг.

-…. Да это что же такое… я умер что ли? - сказал он.

- Ну а что же - ответил инженер.

- Теперь все - на небе, а дальше, если память не изменяет, будет Суд Божий. “Нет, где я его видел?” - подумал Викторин.

- Так все же есть Бог! - воскликнул старик, и продолжил:

- Говорила мне мама, надо было все же ее слушать, …а вот товарищ Суслов и другие товарищи, все же не правы. Жаль что теперь …- огорченно замолчал незнакомец, после продолжил:

- Не подскажешь товарищам. А надо бы подправить курс партии. Да, о чем это я? Мне теперь это ни к чему. Хотя много сил потрачено ради партии и народа. И народ это ценил. Вот маршала Советского Союза мне дали, три звезды Героя, - ценят Генерального секретаря.-

Инженер ударил себя по лбу. Узнал! Это ж Брежнев Леонид Ильич.

- Вот не ожидал что на “том свете” с Вами Леонид Ильич познакомимся. Меня зовут Викторин Иванович Трофимов, инженер-конструктор, погиб по непонятной мне причине. Ну а про Вас, я все знаю, умерли во сне 10 ноября 1982 года, от тромба. Ну и как Вам здесь?-

- Ну, Витя, в общем, чувствую себя хорошо, даже отлично, как в молодости, а легко - то как. И не болит ничего. Витя, подожди. Что ты говоришь? Умер в восемьдесят втором году. Когда я попал в аварию сегодня. А это15 сентября 1980 года было. И я не путаю, голова как часы работает. Это ты что-то перепутал.

- Да нет, Леонид Ильич, не путаю. Придется вам кратко рассказать, что было после вашей смерти.

Рассказ, несмотря на старания рассказчика, получился длинным, но время в “чистилище” течет по другому. И есть ли там вообще время? После окончания рассказа Ильич потрясенный долго молчал, потом, побагровев лицом, сказал:

-П……и страну комбайнеры! - и дал такое многоэтажное, живописное описание всех основных фигурантов недавней истории России, что Викторин впал в изумление.

- Это что же?- Продолжал разгневанный Брежнев. - Мы, коммунисты, кровь проливали, войну выиграли. Голод терпели, разруху. Страну отстроили. Ночей не спали, не доедали, крепили щит Родины, достигли паритета с Америкой. Я столько лет работал, на бабу заскочить было некогда. Мало мне челюсть фашисты в войну разбили, все здоровье угробил - спать не мог. Просился два раза на пенсию, товарищи не пустили. “Вы наше Знамя партии, не можем без Вас. Больше отдыхайте.” . Так мне говорили. Остался ради страны. По воле партии и народа. А этот ставропольский секретарь, колхоза бы ему не доверил, все по ветру развеял, вместе со свердловским алкашом. Ну, я им!

В этот, несомненно, прекрасный и вдохновенный момент гнева генсека, что-то будто ухватило Викторина за ноги и рвануло вниз.

Сознание постепенно выныривало из глубины беспамятства. Второе пробуждение было гораздо хуже первого. Внутри все болело, ныло и страдало. Что со мной? Тело будто отлежал - все иголками колет, ватное, как не свое. Никак не могу понять, что со мною и где я. Неужели опять на земле? - только не это.

Звуки колоколом пробили тишину вокруг.

- Леонид Ильич, что с вами? Леонид Ильич? - Викторин открыл глаза.

“Вроде сижу, в машине. Вокруг люди, бегают, говорят что-то. Что, не пойму. И руки не мои: кисти, пальцы крупные со старческими пигментными пятнами, волосатые. Какие-то лица перед глазами; все чужие, незнакомые. Леонид Ильич, что с вами? О ком это он? - Меня же Викторин зовут?” - И тут в голове Викторина неожиданно раздался голос:

- “Нет, почему же. Это правильно товарищи говорят - Я Леонид Ильич и тело это мое. Так что Витя меня слушай.

-Ну, ничего себе. Так что, я еще и не в свое, а в Ваше тело вернулся? - изумился Трофимов.

- Да в моё. Я и сам не в своей тарелке, опять все болит и давит. А как хорошо на небе было!

- Ну, Леонид Ильич, давайте договариваться. Тело-то, похоже, и мне подчиняется” - инженер пошевелил рукой. Чем вызвал радостные, без преувеличения, ликующие крики окружающих генсека людей:

- Жив! … Жив Леонид Ильич!

Столь радостное и сильное проявление чувств сопровождающих генсека людей было не наигранным и не было вызвано страхом наказания. “Деда” действительно искренно любили, несмотря на его все более очевидную для всех дряхлость и все более побеждающую старость. Он был добрым, действительно “человечным” человеком, по отношению к простым людям, его окружавшим. Знал всех по именам, беспокоился об их быте, жилье, играл с ними в домино, дарил подарки. Для этих людей , для так называемого “персонала” он был свой, любимый всеми - “наш дед”. Это потом пришедшие к власти “великие перестройщики” и строители демократического общака, людей, окружавших их, стали делить на категории, в зависимости от счета в банке и обладания властью. Те, кто ни денег, ни власти не имел, стал для новой номенклатуры “мусором, быдлом”, а для самых “неиспорченных, продвинутых демократов” - населением, россиянами. Ну а для Леонида Ильича простые люди были: Володьки, Мишки, Васьки, даже друзья соратники по полит. борьбе были те же Юрки, Димки. Генсек был сам, как говорили раньше, плоть от плоти народной. И думал он и переживал не за свои счета в зарубежных банках, которых у него и не было, а о победе социализма, в который искренно верил. В конечном счете, он хотел, чтобы простые люди жили хорошо и мирно.