Глава Третья

Хлоя смотрела в след Салливану. Он всегда был таким властным ублюдком? Она не могла этого вспомнить. Возможно, он просто сердился. Или, может, он не хотел, чтобы она была здесь. Как бы то ни было, он был тем, кто потребовал ее присутствия, так что было странно, что он злился из-за этого теперь, когда она была уже здесь.

Может быть, припираться с ним не лучшая идея?

Возможно, и нет. Но с другой стороны, она привыкла управлять всем сама, и приказы какого-то парня, даже если он и старше и был каким-то супер солдатом - никогда не было тем, с чем она должна была мириться.

Очевидно, он думал, что ей все еще десять лет.

И что? Надо показать ему, что это не так.

Да, наверное, ему не помешал бы урок. Потому что одно было точно. Она не собиралась позволить ему заставить ее принять все как должное, когда дело дойдет до ранчо.

Подавив эту мысль, Хлоя осмотрелась вокруг.

Значит, она была здесь. Наконец. В Нью Йорке. В доме ее отца.

Он много рассказывал о городе, когда бывал на ранчо, рассказывал ей о возвышающихся зданиях и сверкающих огнях. Зеленых парках и толпах людей.

В тот день, когда Салливан ушел на флот, она спросила отца, сможет ли она когда-нибудь тоже уехать, отвезет ли он ее в Нью-Йорк так же, как он сделал это с ее приемными братьями. В то время он уверял ее, что сделает это, когда она станет старше. Но когда она стала старше, все изменилось. Он продолжал обещать, что возьмет ее с собой, но почему-то всегда была причина этого не делать. Главная причина заключалась в том, что вражда с Чезаре де Сантисом, его старым врагом, стала еще более ожесточенной, и существовал реальный риск, что Де Сантис нацелится на нее, как на единственную живую плоть и кровь Ноя.

Она совсем не обрадовалась этому. Она хотела все, что было у ее братьев - поездки в Нью-Йорк, шанс увидеть мир, школу-интернат, колледж. Но ее отец отклонил все предложения.

- Твое место на ранчо, - сказал он ей. - У мальчиков есть свои обязанности. А ранчо принадлежит тебе.

Возможно, ее должно было разозлить то, что ей отказали во всем этом. Но она давно решила, что легче принять роль, которую ей дал отец, чем бороться с ним, особенно когда это делало его счастливым. И делать его счастливым, заставить его гордиться ею, было важно для нее. В любом случае, это не было большой жертвой, когда земля и лошади доставляли ей столько радости.

Но теперь, когда она была здесь, в Нью-Йорке, ей стало любопытно.

Сделав пару шагов по длинной галерее, она оглядела окружающее ее великолепие.

Дом на ранчо в Вайоминге был огромным, но не особо шикарным. Конечно, он не был похож на этот, с блестящим паркетным полом и массивной лестницей с изящно изогнутыми перилами. Огромная картина, с чем-то похожим на Теневую Вершину, занимала одну стену, а на длинной консоли под ней были расставлены различные лампы и несколько ваз с белыми камелиями. Золото поблескивало на различных поверхностях, а светильники, в виде свечей, излучали теплое свечение и смягчали белые стены.

Значит, это был Тейт Хаус. Она должна была признать, что это был потрясающий дом. Даже красивый.

Чувство утраты снова сковало все ее тело при воспоминании об отце, горе, связанное не только с потерей, но и с гневом. Еще одно пустое обещание, которое он дал ей.

Но нет, она не собиралась думать об этом сейчас. Она должна была сосредоточиться на том, что было важно, а это - разговор с Салливаном о ранчо. С остальными чувствами она сможет разобраться позже.

Хлоя проглотила ком в горле и проигнорировала боль в груди, посмотрев направо, туда, куда вела дверь в гостиную.

Ладно, можно пойти и присесть, так как больше нечего было делать.

Подойдя к двери, она открыла ее и вошла внутрь.

Гостиная была такой же элегантной, как и галерея снаружи, оформленная в белых и кремовых тонах. Перед камином стоял диван, обитый белой тканью, рядом с ним стояли одинаковые кресла. Над белым мраморным камином висело огромное старинное зеркало, отражающее свет дорогих ламп, освещающих комнату по кругу, а также массивная хрустальная люстра, украшавшая сводчатый, богато украшенный потолок. Стены были покрыты картинами художников, которых Хлоя не знала, а также несколькими вычурными фотографиями. Вдоль одной стены были огромные окна, которые выходили на улицу, но теперь были завешаны толстыми белыми фактурными шторами.

Все это было изящно и элегантно. Тем не менее, на кофейном столике перед диваном были признаки нового жильца Тейт-Хауса - открытая коробка для пиццы с одним холодным ломтиком пиццы в ней, пара банок пива, и, что было совсем не к месту, чем-то похожим на пистолет, который был разобран, все его части были аккуратно разложены на белой ткани.

Не обращая на все это внимания, Хлоя подошла к камину, бросив сумку возле дивана, и ее внимание привлекли фотографии в рамках, стоящие на камине. На всех был изображен ее отец с разными важными людьми, в том числе и с тремя мужчинами в форме.

Ноа Тейт был высоким человеком, и все же даже он был карликом по сравнению со своими тремя приемными сыновьями, все они были по шесть футов и два дюйма, минимум. Вульф, самый высокий, его форма натягивалась на его массивных плечах, а его разноцветные глаза ярко блестели на оливковой коже. Рядом с ним стоял Лукас, его «разбивающие-сердца-женщин» красивые черты лица можно было бы назвать смазливыми, если бы не волевой подбородок и ледяной блеск его серебристо-голубых глаз. И Салливан, примерно такого же роста, как Лукас, но не такой симпатичный. Его темные брови были прямыми, его карие глаза смотрели прямо в камеру с намеком на вызов. Ной стоял рядом с Салливаном, сложив руки перед собой, его резкие черты были как обычно суровыми.

Ком подкатил к горлу Хлои. Он как всегда хорошо выглядел, Ноа, стоя рядом со своими красивыми приемными сыновьями, с седой шевелюрой и носом с горбинкой, доставшегося от какого-то Римского предка. В нем была сила, харизма, которая помогла ему превратиться из бедного фермера в нефтяного магната за тридцать лет.

Он был тем отцом, которого никогда не было. Едва появляясь на ранчо, пока она росла на попечении домработницы ранчо, он проводил все свое время в Нью-Йорке в «Tate Oil and Gas». Но в те редкие моменты, когда он приезжал, он всегда был внимателен, хотя и эмоционально отстранен от нее, и как только она начала управлять ранчо сама, он даже открыто одобрил это.

И было так странно, что он отдал ранчо Салливану.

Ной сказал, что это ее, что это перейдет к ней, и, конечно, он знал, как много это место значило для нее, как сильно она все там любила. И очевидное игнорирование этого не имело смысла.

Ее не волновали его нефтяные миллиарды. Ей было наплевать на его компанию, на его власть, на все, что у него было. Это было ранчо, которое она хотела. Ранчо, которое было для нее всем. И он пообещал его ей…

Но она знала, сколько стоят его обещания.

Хлоя отогнала эту мысль, позволив себе мгновение, прежде чем взглянуть на другие фотографии, стоящие на полке. Люди на остальных фото были ей не знакомы. А потом еще одно неожиданное открытие разлилось волной разочарования, когда она кое-что заметила.

Ее фотографий не было. Не одной. Нигде.

Странно. Разве у него не было ни одной ее фотографий, которая бы ему нравилась? Или он просто не думал о ней, пока был здесь? У него была фотография мальчиков, так почему не было ее?

За ее спиной раздался щелчок двери, и она резко обернулась, обнаружив, что вернулся Салливан. В одной руке он держал тарелку с бутербродом, а в другой - что-то похожее на стакан молока. Захлопнув за собой дверь, он подошел к журнальному столику, склонился над ним, отодвинув коробку с пиццей, и поставил тарелку и стакан. Потом выпрямился и посмотрел на нее.

- Еда, - объявил он. - Которую тебе не обязательно есть.

Хлоя взглянула на тарелку. Она выглядела... Черт.

- Арахисовое масло и желе? Серьезно? - она снова обратила на него внимание. - Мне уже не восемь, ты же знаешь, правда?

Он стоял по другую сторону кофейного столика, скрестив руки на груди, нахмурив темные брови. С его короткой стрижкой, массивными плечами и в черном пальто, он выглядел как некто смертельно опасный из Матрицы. Ему не хватало только солнечных очков.