По воле исторической судьбы Запад на данный момент представляет собой конгломерат этносов, среди которых господствуют автоталассические. Несмотря на присутствие в его рамках автохтонных этнических групп, определяющее значение на Западе традиционно имеют «народы моря» — британцы и американцы (англосаксы).

Таким образом, талассократия стала фундаментальной основой геостратегии Запада. Сама его история представляет собой процесс развития, в ходе которого были «задавлены» в зародыше все возможные альтернативы.

Основная историческая линия развития западной талассократии идет от итальянских городов–государств (начиная с эпохи раннего Возрождения) к современным Соединенным Штатам Америки, через Нидерландские Соединенные Провинции и Британскую империю. Эти государства и их народы, на основе идентичности духовно–психологических, социально–политических и экономических сфер, представляют собой отдельные этапы (фрагменты) развития единого целого — западной цивилизации.

Именно народы вышеперечисленных стран сделали основой своего могущества «морскую силу», которая позволила им на века занять доминирующие позиции на Западе, а затем и в мире. Очень важным моментом в становлении талассократии является постепенное, но неуклонное расширение площади территорий, подконтрольных сначала отдельным западным талассократическим государствам, а затем Западу как единому цивилизационному целому. Если на начальном этапе его существования итальянские города–государства создали империю, для которой первостепенное значение имело Средиземное море и транспортные коридоры в Ост–Индию, то на его современном этапе развития, который репрезентуют США, «жизненно–важные интересы» Запада распространились на весь мир, охватив собой все океаны и континенты.

Непрекращающаяся экспансия, безграничное расширение становятся главной особенностью геополитической (и не только) стратегии Запада. Как писал по этому поводу О. Шпенглер, «фаустовская культура (т.е. западная. — Авт.) была в сильнейшей степени направлена на расширение, будь то политического, хозяйственного или духовного характера; она преодолевала все географически–материальные преграды; она стремилась без какой–либо практической цели, лишь ради самого символа, достичь Северного и Южного полюсов; наконец, она превратила земную поверхность в одну колониальную область и хозяйственную систему. То, чего от Мейстера Экхарта до Канта желали все мыслители — подчинить мир «как явление» властным притязаниям познающего Я, — делали все вожди. Безграничное было исконной целью их честолюбия: мировая монархия великих Салических императоров и Штауфенов, планы Григория VII и Иннокентия III, империя испанских Габсбургов, «в которой не заходило солнце», и тот самый империализм, из–за которого ведется далеко еще не законченная война» [3, с. 522].

Раскрывающаяся в безудержной экспансии энергия западного человека была направлена на преодоление всего, что оказывалось у него на пути, на покорение всего, к чему он был в состоянии добраться. Мир для западного человека, на определенном этапе его становления, предстал дихотомированным на него самого, и то, чем он должен овладеть и что должен себе подчинить. Борьба как таковая и стремление к абсолютному господству стали главным содержанием его жизни. «Преодоление сопротивлений есть… типичный стимул западной души», — провозглашаете. Шпенглер[3,с.497]. «Все фаустовское, — добавляет он, — стремится к господству» [3, с. 526—527].

«Случайные, непродолжительные и разноплановые контакты между цивилизациями уступили место непрерывному, всепоглощающему однонаправленному воздействию Запада на все остальные цивилизации», — констатирует Самюэль Хантингтон [4, с. 65]. В подтверждение своего вывода он приводит следующие исторические факты: «В последние годы девятнадцатого века обновленный западный империализм распространил влияние Запада почти на всю Африку, усилил контроль над Индостаном и по всей Азии, и к началу двадцатого века практически весь Ближний Восток, кроме Турции, оказался под прямым или косвенным контролем Европы. Европейцы или бывшие европейские колонии (в обеих Америках) контролировали 35% поверхности суши в 1800 году, 67% в 1878 году, 84% к 1914 году. К 1920 году, после раздела Оттоманской империи между Британией, Францией и Италией, этот процент стал еще выше» [4, с. 65].

Однако стремление к господству для западного человека в значительной мере ассоциируется со стремлением к обладанию всеми богатствами земли. Мир превращается для него в арену борьбы за все, что имеет, по его мнению, какую–либо ценность. Как писал Шлезингер–младший: «Корысть куда более, чем возвышенные чувства, была присуща европейской диаспоре. И то, что в прежние века было проявлением хищнической натуры отдельных авантюристов, добывавших пряности, золото и меха, в конце XIX в. стало считаться благом для нации в целом» [5, с. 176].

Одновременно с этим ценности западного человека в его глазах становятся единственным основанием для существования мира. Покоряя его, он стремится «исправить» (изменить) мир в соответствии со своими духовно–психологическими особенностями, т.е. своим мировоззрением, мировосприятием, мироощущением и т.д., которые возводятся в аксиому — закон, обязательный для всех, основу сущего. Все, что не отвечает этому закону и что не способно измениться в соответствии с ним, по мнению западного человека, подлежит уничтожению. «Во время европейской экспансии андская и мезоамериканская цивилизации были полностью уничтожены, индийская, исламская и африканская цивилизации покорены, а Китай, куда проникло европейское влияние, оказался в зависимости от него, — замечает С. Хантингтон. — Лишь русская, японская и эфиопская цивилизации смогли противостоять бешеной атаке Запада и поддержать самодостаточное независимое существование. На протяжении четырехсот лет отношения между цивилизациями заключались в подчинении других обществ западной цивилизации» [4, с. 65–66]. С ним соглашается Шлезингер–младший: «В течение девяти столетий после первого крестового похода западная цивилизация занималась многотрудным и опасным делом — проникала в незападные общества, с тем чтобы изменить их. На протяжении восьми из последних девяти веков эта агрессивная деятельность осуществлялась без всякого теоретического обоснования» [5, с. 173].

Океан, как основная жизненная среда господствующих автоталассических народов Запада, способствовал вольному проявлению их экспансионистской деятельности. Открытое пространство мировых океанов, лишенное каких–либо естественных препятствий и государственных суверенитетов, стало главным условием постоянно расширяющегося влияния западной цивилизации. Анализируя данную особенность, С. Хантингтон приходит к выводу, что: «Непосредственной причиной экспансии Запада была технология: изобретение средств океанской навигации для достижения далеких стран и развитие военного потенциала для покорения их народов. «…В большей мере, — заметил Джофри Паркер, — подъем Запада обуславливался применением силы, тем фактом, что баланс между европейцами и их заокеанскими противниками постоянно склонялся в пользу завоевателей; …ключом к успеху жителей Запада в создании первых по–настоящему глобальных империй заключался именно в тех способностях вести войну, которые позже назвали термином «военная революция». <…> Запад завоевал мир не из–за превосходства своих идей, ценностей или религии (в которую было обращено лишь небольшое количество представителей других цивилизаций), но скорее превосходством в применении организованного насилия» [4, с. 66]. При этом его проникающие[16]империи, в конце концов слившиеся в одну единую — западную, упорядочивали пространство в соответствии с номосом[17]моря. О. Шпенглер подчеркивал: «Бесконечное пространство, как прасимвол, во всей своей неописуемой мощи вступает здесь в круг деятельно–политического существования…» [3, с. 364]. По этому поводу К. Шмитт высказался таким образом: «Столь поразительная, беспрецедентная пространственная революция, какая имела место в XVI—XVII веках, должна была привести к столь же неслыханному, не имеющему аналогов захвату земель. Европейские народы, которым открылись тогда новые, казавшиеся бесконечными пространства, и которые устремились в даль этих пространств, обходились с обнаруженными ими неевропейскими и нехристианскими народами как с бесхозным добром, которое становилось собственностью первого попавшегося европейского захватчика. Все завоеватели, будь то католики или протестанты, ссылались при этом на свою миссию распространения христианства среди нехристианских народов» [1].