Тут уж, этим сообщением о таком неоспоримом алиби, Сычев точно произвел эффект разорвавшейся бомбы. Невозможно было не верить Аркадию, но и верить тоже было затруднительно. Тогда ведь получается, что версия с зятем Макарычевой, такая неправдоподобно правдоподобная, все эти умопомрачительные совпадения по субъекту (непременно зять этой гражданки) и объекту преступления (непременно шофер-таксист), — все это, значит, карточный домик, не более того, дунь — вмиг рассыплется...

—      А что он из себя представляет, Саппаров? — спросил Еланцев. Чекалин поймал себя на мысли, что ему уже ни о чем не хочется спрашивать. Саппаров, вернее всего, действительно ни при чем тут.

—      Нормальный мужик. Пьет, курит, жену с тещей гоняет в кураже.

—      Куда уж нормальней!

—      Да ленивые они больно, женщины эти, — объяснил Сычев. — Их не гонять — совсем грязью зарастут. Тут соседи, редкий случай, целиком на его стороне.

—      Вы и соседей видели? — уточнил Еланцев.

—      Не только соседей. Старшего по дому подключал, участкового Нефедова. Что интересно — все они в один голос честят Макарычеву и ее доченьку Эльвиру. Кстати, совершенно непонятно, откуда она — я имею в виду старуху Макарычеву — вообще узнала про убийство таксиста? Она ведь уже больше недели как гостит в другом городе...

—      Больше недели? — Чекалина это тоже до крайности удивило. — Очень интересное кино получается, очень. Надо ж суметь так снайперски все выдумать!

—      Анатолий Васильевич, — попросил Еланцев, — давай не будем торопиться с выводами. Только встреча с Макарычевой даст возможность поставить все точки над «і». Дама она, сам знаешь, весьма неожиданная. Того гляди, какой-нибудь сюрпризец подкинет.

17

Ничего на свете не желал сейчас Чекалин так страстно, как заглянуть Макарычевой в глаза. Не дура же она полоумная — чего нет, того нет! В чем же корысть ее? Так просто, без какой-нибудь задней мысли, она ничего не сделает. Хвастать, что ли? А что, с нее станется. Или — запугать кого-то решила? Дескать, не замай меня, вон я из каковских. Пожалуй, это даже ближе ее натуре. Ну а вдруг нечто совершенно уж непостижимое — вдруг все же правду говорит? В сущности, мы ведь так ничего и не знаем о старшей дочери, о Надежде. Разве не мог, теоретически рассуждая, северный какой дружок ее объявиться в наших краях? Это, к примеру, конечно. В то, что подобное может быть в действительности, Чекалин, признаться, и сам не очень уже верил.

Исаев коротко, непривычно официальным и строгим голосом передал по рации:

—      Автобус встретил. Следуем к вам. На месте ли Еланцев?

Последним своим вопросом Исаев как бы лишний раз давал понять, что едет с Макарычевой, которую должен по всей форме допросить именно следователь прокуратуры. Да, вспомнил Чекалин, он ведь еще не знает того, что, по меткому замечанию Аркаши Сычева, мы «пустырь тянем», скорее всего, пустырь; он еще надеется, что в руках Макарычевой все начала и все концы нашего розыска...

В ожидании Макарычевой Чекалин невольно стал думать о ней. Запомнилась она ему особой — одновременно наглой и угодливой, смотря по обстоятельствам. А нюх на обстоятельства, нужно тут отдать ей должное, редчайший у нее, в этом смысле — с самым чувствительным осциллографом с успехом может потягаться. Шесть лет назад главным ее занятием было оптом скупать у заезжих купцов дары знойного юга, а потом самой становиться у рыночного прилавка и, хоть на полтинник, хоть на гривенник, а подороже продать; едва ли сегодня она переменила свои повадки...

...Появилась Макарычева. Непривычно тихая, кроткая, даже благостная; на лице — выражение обиды за незаслуженно нанесеннное оскорбление. Увидела Чекалина — зырк глазом:

—      И вы здесь? Здрасьте!

—      Здравствуйте, Анастасия Егоровна.

Заметила Еланцева — пелена печали в глазах.

—      Вы — тоже?.. Здрасьте! — И — сразу взвилась, с места взяла немыслимо крикливую ноту:

—      Не имеете права!

Ничего нового, все в ее обычном стиле...

—      Что вы имеете в виду? — спросил Чекалин.

—      В тюрьму сажать — вот что!

—      С чего вы взяли, Анастасия Егоровна? И в мыслях такого не держим.

—      А чего ж тогда посреди дороги из автобуса честных людей выковыриваете, чего? Тоже, моду взяли!

—      Побеседовать нам с вами требуется, Анастасия Егоровна, — объяснил Еланцев. — По душам поговорить.

—      А у меня спросили — хочу я с вами говорить? Спросили, да? Да я до самого главного прокурора дой-

ду — чтоб знали, как с честными гражданами обращаться?

Так до бесконечности может продолжаться, раз села на своего конька! Нужно немедленно сбить ее с этого базарного тона...

—      Гражданка Макарычева, — нарочито понизив голос, сказал Чекалин, — послушайте меня внимательно. Этот товарищ, возможно, вы позабыли, — старший следователь областной прокуратуры Еланцев. То, что происходит сейчас, называется допросом. Допрос вас в качестве свидетеля. Вы предупреждаетесь о том, что в случае дачи ложных показаний или отказа от дачи показаний вы будете привлечены к уголовной ответственности по статьям 181 и 182 Уголовного кодекса. Вы поняли меня.

—      А я что? Я ничего, — тотчас обрела она чувство реальности. — Я разве что говорю? Ясное же дело, не станут люди зря беспокоиться...

—      Вопрос первый, — сказал Еланцев. — Откуда вы ехали на автобусе?

—      От Гафки, — не замедлил последовать ответ. — Агафья, значит. Сестра родная. Муж у ней при деле хорошем, в автосервисе. Хорошо живет, богато. Денег куры не клюют.

—      Сколько времени вы были в гостях?

—      Считай, что всего ничего. Сегодня что у нас? Пятница? А я в прошлую среду поехала. Сколько это? — Стала загибать пальцы. — Десять дён и то не выходит. Потому как день туда да день назад потратился.

—      Скажите, свидетельница, была ли у вас, пока вы гостили у сестры, какая-либо связь с кем-нибудь из проживающих в нашем городе?

Макарычева вытаращила глаза от удивления:

—      С кем это у меня связь могла быть? С Эльвиркой, паразиткой доченькой моей, что ли? Да глаза бы мои вовек ее не видели!

—      Хорошо. А что во время вашего отсутствия случилось с вашим зятем?

—      С каким еще зятем? — насторожилась Макарычева.

—      Вам виднее, с каким.

—      Нет, с каким, с каким?

—      С тем зятем, который три дня назад убил таксиста.

Макарычева с лица даже спала. Перекрестилась истово:

—      Неуж и вправду убил?!

—      Будто не знаете.

—      Что ж это делается, граждане-товарищи? — зарыдала в голос Макарычева. — Ну, не зараза ли, Гафка-то моя? Вот и верь после этого людям! А еще — родная кровь, называется! Я ведь, родненькие, все выдумала!

—      Что выдумали? — хладнокровно уточнил Еланцев.

—      Ну то, что Назымка, зятек мой, пристукнул таксиста!

—      Зачем? Выдумали, говорю, зачем?

—      Дура я! — сквозь горючие слезы выкрикнула она. — Набитая дура! — Некоторое время втихомолку повсхлипывала. — Я ведь для чего все это? — Опять помолчала; никто не торопил ее. — Для чего? А чтоб разжалобить!

—      Кого?

—      Да Гафку с мужем ейным, кого ж еще! У меня ведь какая задумка была? У Гафки навсегда поселиться. Потому как я старая, вся в несчастьях, а Гафка — она богатая.

—      А про таксиста почему?

—      Так Семенов-то, изверг, помните, кого убил? Ну я и снова... Чтоб жальчее меня стало! — осушила слезы зажатым в кулаке платочком. — Пожалела! Гафка-то! На сестру родную донесла! А я теперь... мало мне всего... я теперь расхлебывай! Чего мне теперь будет?

—      Да ничего не будет, — сказал Чекалин.

—      Нет, правда?

—      Да, пойдете домой сейчас.

В тот же миг Макарычеву как подменили.

—      «Пойдете»? Как это — «пойдете»! — вновь перешла она на визгливый свой крик. — Нечего было из автобуса тогда вытягивать меня, нечего! А то моду взяли — сами вытягивают, а я что, я потом пёхом иди?! Нет, извините, вы уж меня...