Не потому ли в домах калашей встречаются кубки и кувшины, чем то схожие с греческими амфорами: светильники и чаши, будто извлеченные археологами из раскопок древнегреческих поселений... Быть может, и более светлая кожа, и голубые глаза калашей — тоже наследие, полученное от их давних предков?

Кулат и мугре

Здесь, в горах, темнеет мгновенно. Скалы из серых делаются чернильно-лиловыми, а зелень у их подножия — черной. Мы вышли на веранду, когда над горами таяла узкая розовая полоска убегающего солнца. Стало свежо. Откуда-то доносилось треньканье колокольцев. Вскоре показалась отара овец. Весь день калаши цасут их на альпийских лугах в двух километрах над уровнем долин. Частенько соседние афридии угоняют у калашей их скот. Калаши терпимо относятся к таким набегам не только потому, что верят, будто исчезнувшие овцы оборачиваются красивыми девушками, но прежде всего потому, что они малочисленны и миролюбивы.

Раджван вынес из дома толстую кошму, расстелил на веранде. Я еле поспевал следить за нитью его рассказа. Главным участником этих рассказов-легенд был Малуш, совершавший чудесные подвиги.

Но, оказывается, не только Малуш помогает калашам. Немудреное счастье калашей зависит и от плясок. Когда наступает вечер, а с ним заканчиваются все дневные заботы, калаши собираются на деревенской площади. Под аккомпанемент сельского оркестра — барабана и дудок — начинается танец, сначала медленный, потом все быстрее и быстрее, до полного изнеможения. Этой искрометной, изнуряющей пляской, в которой участвуют только женщины, калаши заручаются милостью богов на грядущий день. С наибольшей торжественностью исполняются танцы во время праздников: Джоши, знаменующего приход весны, и Пхул, когда закончен сбор винограда, бурдюки наполнены молодым вином, собран урожай орехов, плодов и овощей, а пастухи пригоняют на зиму отары овец и коз, целое лето кормившихся на высокогорных пастбищах. В день Пхула танцуют и мужчины и женщины. Танец изображает охоту на мархора. После танца в жертву Малущу приносят козу; ее закалывают над очагом, опаляют ей лоб, а зажаренное мясо съедают всем селением, запивая вином нового урожая.

Не обходятся без танцев свадьбы и рождение детей. Родился человек — хорошо, в маленьком «полку» калашей появился либо будущий смелый охотник, либо ласковая и верная жена. По случаю этого радостного события исполняется веселый ритуальный танец. И даже смерть требует танца — и обязательно веселого. Ведь тот, кто умер, по поверьям племени, встретится со своими близкими, давно и навсегда покинувшими селение. Поэтому обряд похорон калаши отмечают тоже как праздник. Если умирает мужчина, то его обряжают в яркие куски ткани и помещают на особом помосте в центре деревни. Сюда родные и близкие приносят любимые вещи покойного. Танец вокруг помоста начинают мальчики и девочки, к которым присоединяются все взрослые.

После этого калаши отправляются в дубовую рощу. Там гроб с телом оставляют у семейного дуба. Его не сжигают и не предают земле. Покойник становится добычей хищных зверей и птиц. Через год после смерти из дерева вырезается фигурка — изображение покойного. (Калашские резчики, понятно, не могут достигнуть полного сходства и ограничиваются тем, что подчеркивают наиболее запомнившуюся в деревне черту покойного.) Фигурку торжественно, с ритуальными плясками и угощением устанавливают на месте похорон. В эту дубовую рощу калаши приходят не только для похорон, но и вспомнить предков, рассказать им обо всех новостях — семейных и деревенских.

Прогуливаясь вместе со мной по «месту, где всегда должен царить покой», Раджван показал мне изображение человечка с непомерно длинным носом.

— Это Тухат, — сказал он. — В нашей деревне он славился искусством отыскивать дикие борты и отличался размером своего носа. Никто не называл его Тухат, все говорили «курху» — «дятел».

Над калашским селением ночь. То тут, то там вспыхивают огоньки, словно перемигиваются со звездами, в изобилии высыпавшими на иссиня-черном куполе неба. Раджван, Гулям и я сидим на веранде, вдыхая холодноватый воздух, льющийся с гор. Не замолкая ни на минуту, глухо рокочет Кунар. Закончив домашние дела, к нам присоединяется жена Раджвана Пашо. Она принарядилась: надела «копеси» — капюшон из шерстяной ткани, украшенный помпончиками, ракушками, серебряными монетами и пуговицами. Под копеси волосы схвачены широкой лентой с кружевами и колокольчиками. На плечи наброшен расшитый узорами «саш» — шаль. Длинная юбка «сайгах», обильно усыпанная серебряными колокольчиками, при движении издает мелодичный звон. Говорят, что калаш узнает о приближении своей жены по особому звону ее колокольцев.

Пашо принесла с собой ореховую дудочку а стала тихонько наигрывать простую мелодию. Раджван освободил для жены лучшее место на кошме. У женщины, а тем более матери, в калашских семьях непререкаемый авторитет. Ее слово обладает огромной силой и влиянием. За тяжелый проступок женщины могут изгнать из племени любого мужчину-калаша, даже самого уважаемого, самого храброго или самого богатого. Ни одно калашское селение не окажет ему приюта, никто не пригласит его к себе а дом, а для калаша такое наказание равносильно смерти.

Но и мужчины пользуются кое-какими правами. Они, к примеру, сами выбирают себе невесту. Правда, жених обязан отдавать родителям будущей жены выкуп — джахез: овец, обработанный участок земли или виноградник. В случае смерти супруга женщина возвращается к своим родителям, которые могут опять выдать ее замуж. Бывает, что и замужняя женщина полюбит другого. Этот человек может взять ее в жены, но обязан заплатить первому мужу удвоенный выкуп. Первому, бедняге, даже в голову не придет протестовать...

Раджван поведал нам историю, которая произошла в их селении несколько лет назад,

— К моей соседке Кулат стал свататься неплохой парень — Пучунг. Его семья — одна из самых зажиточных в нашей деревне. Девушка была трудолюбива, и в танцах лучше, чем Кулат, никого не было, да и на свирели прекрасно играет. Ну, Пучунг и стал соблазнять ее родителей щедрым джахезом. Они, правда, знали, что их дочь любит другого. Но парень был из бедняков и положенного джахеза заплатить никак не мог. А богатый выкуп Пучунга прямо шел отцу с матерью в руки, когда еще такой будет! А детей полон дом. попробуй прокорми всех! Вот и дали они согласие на свадьбу. Но Кулат все оттягивала день, когда ей придется войти в дом Пучунга. Тем временем ее возлюбленный, зовут его Мугре, ушел в горы. Позже разнеслась весть, что Мугре добыл не только мар-хоров, но и снежного барса поймал. За живого барса патанские торговцы внизу платят много. За все это он может выкупить не только Кулат, но и еще таких трех. Струсивший Пучунг решил покинуть селение. Уходя, он сказал, что не вернется к нам до тех пор, пока Кулат не превратится в старуху. А не рассчитавшись с Пучунгом, Кулат и Мугре не могут стать мужем и женой. Так и маются оба до сих пор. Мугре упрямо ждет возвращения Пучунга. И неизвестно, — закончил Раджван, — кто кого переупрямит. Но понятно, вся деревня на стороне Кулат и Мугре.

И без рассказов Раджвана мы заметили, что на руках женщин и домашнее хозяйство, и уход за детьми, и огород, и скотина. И, главное, поля.

На своих крошечных, заботливо ухоженных полях калаши выращивают пшеницу и рис, бобы и овощи. Все. что дают поля, они сушат на крышах своих жилищ. Когда еще мы только подходили к деревке, я обратил внимание, что плоские крыши хижин расцвечены пестрой мозаикой: красным, зеленым, желтым, коричневым. Потом я разглядел, что это мозаика красного и зеленого перца, золотых абрикосов, сочных стручков гороха. Для того чтобы все это вырастить, нужно очень много воды.

Бродя по окрестностям деревушки там, где в узком каньоне, весь в пене и брызгах бьется бешеный Кунар — приток реки Кабул, я обратил внимание, что на реке почти кет плесов. На всем пути от своих истоков, лежащих высоко в ледниках Гиндукуша, до долин с ревом и гулом идет Кунар, будто непрерывным каскадом. По стенкам каменных берегов проложены каналы, прорыты в склоках арыки, подвешены долбленые дубовые колоды, пересекающие долинки и овраги по виадукам-насыпям. Провести воду — дело мужское. Невероятным трудом отвоевывают мужчины-калаши у скал каждый метр. На это уходят годы и годы. На скале разводят костер, она раскаляется, на раскаленный камень льют воду, и он трескается, крошится. Потом опять костер и снова вода — и так бесчисленное множество раз, пока не пробьют путь воде до нужного места.