— А вы сами, без Абади, не можете приостановить разрушение памятника?

— Уж не знаю, право. Задержать ещё немного я, пожалуй, мог бы и без него. Но надолго ли? В этом сомневаюсь.

— Послушайте, Карно, — переходя на дружеский тон, сказал Морико. — Из Версаля пробрались в Париж сапёры с взрывчаткой. Их скрывает у себя секретарь одного иностранного посольства. Он же привёз миллион франков от Тьера для Абади. Я дам пропуск одному из сапёров, а вы помогите ему взорвать ворот, как только его начнут вращать.

— Ишь чего захотели! — запротестовал Карно. — На такие дела мы с вами не уговаривались. Я строитель-подрядчик, затянуть работы — это по моей части. Вон ту баррикаду, — он указал на укрепления улицы Мира, — нужно было закончить к восьмому мая, но она и посейчас ещё не готова. Это я могу. А взрывать и ломать — не берусь.

— Взрывать будете не вы, а сапёр, которого я пришлю. Кстати, вы его знаете. Это Бриенн.

— Бриенн? Что-то не припомню.

— Да тот самый, который у вас работал по исправлению форта1 Майо.

— A-а! Он назывался тогда не Бриенн, а как-то иначе. Никогда этого Бриенна не забуду. Его работа чуть не стоила мне головы.

— Неужели?

— Как же! Кончили мы это ремонт, получил я от командира укрепления деньги и тут же расплатился со всеми рабочими. А через два дня мне предъявили обвинение, будто я вывел из строя три орудия. А я и знать ничего не знаю. Привели меня на укрепление и показывают: у трёх пушек и в самом деле казённая часть забита гвоздями до отказа. «Всё равно, — кричит на меня офицер, — если вы не своими руками это сделали, то постарался кто-то из ваших рабочих! Вы за это ответите перед военным судом!»

1 Форт — крепость, укрепление.

Плохо бы я кончил, если бы среди канониров не оказался мой приятель-земляк, который вступился за меня. «Я, — сказал он, — хорошо знаю гражданина Карно и могу ручаться за его честность». После этого я прямо заявил офицеру: «Поищите лучше преступника среди своих. Мои плотники и каменщики понятия не имеют об артиллерийских орудиях. Заклепать пушку — это не шуруп ввернуть». Офицер смутился и стал созывать своих артиллеристов, готовя им расправу, и даже не остановил меня, когда я повернулся и направился к выходу… Значит, этого самого Бриенна вы опять хотите мне теперь подсунуть?

— Да, но на этот раз никто ничего не заметит. Бриенн принесёт один только маленький снаряд с часовым механизмом. Эту адскую машинку легко спрятать в кармане.

Карно задумался.

— Ну! — торопил его Морико. — Для вас, Карно, риск небольшой. Всё сделает Бриенн. Он же выведет из строя ворот и нагонит на всех такого страху, что бунтовщики отложат свою затею. А вы будете получать по сто тысяч франков за каждый день, пока колонна будет стоять на месте. Решайтесь же!

К полудню Вандомская площадь была полна народу. Кого только здесь не было! И больше всего — национальных гвардейцев. Они оцепили всю площадь. Много их было и в толпе, среди зрителей. Присутствовало также немало добровольцев; они были одеты очень пёстро — у всех была какая-нибудь частица одежды национальных гвардейцев. На одних — кепи, на других — синие парусиновые штаны, у многих — тёмно-серые рубашки.

Особенно живописно выглядели итальянские защитники Коммуны, носившие имя славного итальянского революционера Джузеппе Гарибальди. В малиновых костюмах, с петушиными перьями на мягких шляпах, гарибальдийцы яркими пятнами выделялись в толпе.

Многие женщины одеждой подчёркивали своё участие в боях за Коммуну; в мужских костюмах и в мужских сапогах, они прятали свои длинные волосы под военные кепи.

Другие были в обычных лёгких платьях, но с красными поясами. У некоторых на груди были нашиты красные четырёхугольники: знак, что та, кто его носит, — коммунарка.

Светлые пушистые волосы одной женщины были накрыты чёрной сеткой с ярко-пунцовыми ленточками, завязанными на голове розеткой. У другой ворот белой блузы был стянут алым шарфом и к груди приколота роза алого цвета.

В толпе то и дело шныряли подростки. Их одежда была также весьма разнообразна: мальчишки умудрились раздобыть себе кто военные кепи, кто военную куртку, кто солдатские штаны.

Вся эта пёстрая толпа непрерывно двигалась, шумела, волновалась. Три оркестра, размещённые с разных сторон у окаймлявших площадь зданий, исполняли по очереди марши и песни, и то и дело кто-нибудь в толпе подхватывал знакомый мотив.

Любители сплетен и слухов таинственным шепотком повторяли разные небылицы. Из уст в уста передавалось, будто правительство Коммуны в последний момент отменило свержение колонны. Объявления об этом ждали с минуты на минуту. Рассказывали, что американцы предложили много денег за колонну, которую они намерены перевезти за океан.

Молва шла и о том, будто Тьер предлагает выпустить из тюрьмы сто коммунаров, взятых версальца-ми в плен в боях за форт Исси, только бы не взрывали колонну. Шёпотом передавали также, что, испугавшись угроз врагов Коммуны, инженер Абади отказался довести дело до конца, а без него неизвестно, как свалить это огромное сооружение.

В центре площади, вокруг памятника, было особенно оживлённо. В этот день колонна походила на мачту гигантского корабля — так всю её опутали канаты и блоки. На бронзовой обшивке колонны были изображены различные эпизоды наполеоновских походов.

Публика осаждала национальных гвардейцев, сдерживавших напор толпы. Кое-кто прорвался сквозь цепь ограждения и даже забрался на леса, укреплённые вокруг цоколя памятника. Молодой поэт поднялся высоко по лестнице, прислонённой к лесам, и, устремив взгляд на вершину колонны, где стояла статуя Наполеона Бонапарта, прочёл:

О, если б воедино можно было Собрать всю кровь, пролитую тобой!

Она бы эту площадь затопила И с ней чудовище с златою головой!

Толпа шумно зааплодировала поэту, который сумел выразить ненависть народа к тому, чья жажда завоеваний и стремление к господству над миром стоили жизни многим миллионам людей.

Между тем подготовительные работы к свержению колонны наконец закончились. Ещё продолжали подравнивать насыпь из земли, мусора и соломы, на которую собирались повалить памятник. С лесов спускались рабочие, которые специальными пилами для металла сделали надрезы у колонны с двух сторон.

Национальные гвардейцы начали очищать от публики площадь вокруг колонны.

Напряжение толпы росло с каждой минутой. Наконец резкий свисток оповестил о начале торжества.

Толпа сразу затихла. На цоколе памятника появился полковник Национальной гвардии в красном кепи с золотыми галунами. При криках толпы: «Да здравствует Коммуна!» — он развернул красное знамя. Оркестр грянул «Марсельезу». Как только музыка затихла, полковник со знаменем спустился вниз.

Тотчас послышался призывный звук рога. Национальные гвардейцы начали вращать ворот. Канат, который обвивал одним концом верхушку колонны, стал медленно натягиваться, накручиваясь на вал ворота.

Все взгляды устремились на колонну.

Секунды тянулись долго-долго. Канат скрипел, а колонна не шевелилась. Бронзовый император, казалось, стоял так прочно, что его никак нельзя было поколебать. С замиранием сердца смотрел каждый на толстый канат, а в голове шевелилось сомнение: не оправдаются ли слухи, упадёт ли колонна?

А канаты все натягивались, поскрипывали… Вдруг толпа замерла. Памятник покачнулся. Но в тот же момент раздался сильный треск, похожий на взрыв. Натяжение каната ослабло, и колонна снова стояла неподвижно. Взгляды всех обратились туда, где вокруг ворота суетились люди. Двое национальных гвардейцев укладывали на носилки своего товарища. Нельзя было разобрать, ранен он или мёртв.

Возгласы возмущения неслись со всех сторон.

— Предательство! — кричали одни.

— Это дело рук версальских шпионов, не иначе! — возмущались другие.

— Довольно церемониться с врагами!

Звуки рога призвали толпу к спокойствию. На высокую насыпь поднялся инженер Абади и сказал:

— Подосланный Тьером негодяй вывел из строя ворот. Осколком убит национальный гвардеец Гюстав Дюмениль.