Эльнара решила бежать. Она сама еще точно не знала куда, но оставаться в отчем доме с каждым днем становилось все опаснее. К Айша-Биби постоянно наведывались незнакомые женщины, с каждой из которых она подолгу беседовала за наглухо закрытыми дверьми своей опочивальни. Ее сын Заир, которому мать поручила следить за Эли, дабы негодная падчерица не выкинула неприятный фокус, обманув радужные надежды Айша-Биби, не спускал с девушки глаз. Эльнаре же относительно своих намерений мачеха до поры до времени ничего сообщать не стала.

Да и до того ли было почтенной Айша-Биби, если бедная женщина, оповестив всех свах города о предстоящих торгах за самую красивую невесту Архота, теперь день и ночь ломала голову, кому отдать предпочтение? Хромому Алибею, предложившему ей два табуна лошадей, четыре отары овец и пять кошелей с золотом, или шестидесятилетнему пучеглазому Пахтияру, пообещавшему в качестве приданого один из своих роскошных дворцов, расположенных у самого берега Янури?

Был еще один серьезный претендент на руку дочери Пехлибея: косоглазый и круглый, как бочка, толстосум по имени Сагит. Поговаривали, что подвалы его ломятся от бочонков с золотом и серебром, а переполненные драгоценностями сундуки с трудом запираются. Так много всего было у сластолюбивого богача, уже имевшего трех жен. Однако хитрый и очень расчетливый Сагит не торопился называть свою цену за заманчивый товар, чем приводил нетерпеливую Айша-Биби в бешенство. В отместку жадному богачу, она заслала доверенных людей в соседние города с вестью о появлении в славном Архоте невесты, равной которой по красе не было во всем Хоршикском ханстве. Больше всего на свете Айша-Биби боялась прогадать, назначив цену за Эли ниже, чем она стоила…

На Востоке говорят: «Аллах посылает человеку испытания, чтобы через трудности указать ему путь к истине». Так произошло с Эльнарой. Однажды мачеха приказала ей очистить чулан, который намеревалась использовать в качестве хранилища для ожидаемых ею в недалеком будущем свадебных даров. Во время уборки девушка случайно обнаружила котомку, в которой оказались вещи ее родителей, заботливо сложенные когда-то Пехлибеем в память о незабываемом дне их скромного, но очень желанного бракосочетания. Вещи были заброшены в дальний угол чулана зловредной мачехой: нежно-голубое атласное платье матери, легкое покрывало цвета утреннего неба, в уголке которого серебристыми нитками было вышито имя «Фарида», изумительные туфельки, белая отцовская рубашка, на груди украшенная орнаментом из серебристой парчи, мужские брюки, потрескавшиеся, но еще вполне приличные сапоги из тигровой шкуры, широкий пояс из мягкой, хорошо выделанной кожи, белая чалма, подаренная Пехлибею его другом Саидом.

С волнением и любопытством разглядывая одежду, Эльнара неожиданно поняла, что это сам Аллах посылает ей возможность как можно лучше и быстрее осуществить задуманное непростое дело. До этого мгновения она знала лишь, что ей нужно бежать из дома, пока коварная мачеха не продала ее богатому и отвратительному старику, теперь же видела, как это можно сделать.

Эли решила переодеться мужчиной: так можно было не опасаться, что ее найдут раньше, чем она успеет затеряться на просторах Хоршикского ханства. Кроме того, мужчине гораздо легче и безопаснее передвигаться по стране, нежели юной красивой девушке. Правда, отцовская одежда была велика, но ведь ее можно было подшить, а вот ширину лучше оставить прежней, чтобы она скрывала ее девичьи формы. Не удержавшись от соблазна, Эльнара примерила материнский наряд. Красивое платье оказалось ей почти впору, и девушка решила взять его с собой. Затем сложила вещи обратно в котомку, которую со всяким ненужным хламом вынесла из чулана и спрятала в густых зарослях крыжовника.

На следующий день выяснилось, что ее хлопоты оказались весьма-таки своевременными. Утром мачеха вместе с отцом отправилась в один из соседних городов, чтобы переговорить с тамошним богатеем, заинтересовавшимся архотской невестой необыкновенной красы.

Пятидесятилетний Кушпун был мужчиной в самом соку. В меру упитанным, не слишком старым, без явных физических изъянов, если не считать такой мелочи, как слабый слух, что с лихвой компенсировало его несметное богатство, часть которого он готов был пожертвовать ради обладания юным упругим телом, сладкими девичьими губами и бездонными черными очами.

На фоне более чем впечатляющего состояния Кушпуна все архотские женихи с их жалкими предложениями вмиг утратили в алчных глазах Айша-Биби всякую ценность. Не доверяя никому решение столь важного вопроса, она поспешно собралась в путь, чтобы лично провести выгодные торги. Ничего не подозревающая Эли осталась под бдительным надзором Заира.

Почувствовав, что пробил ее заветный час, Эльнара внутренне собралась. Теперь ей нужно быть крайне осмотрительной, чтоб ненароком не спугнуть капризную птицу удачи, припорхнувшую на плечо. Весь день она занималась хозяйственными делами, а вечером удалилась в свою комнату.

Дождавшись, когда совсем стемнеет, на цыпочках прокралась во двор. Убедившись, что Заир, по поручению матери последние две недели ночевавший на топчане под навесом, спит, Эли, неслышно ступая, направилась в мачехины покои. Эли хотела вернуть жемчужное ожерелье, доставшееся ей от покойной матери, которое коварная Айша-Биби однажды хитростью выманила у отца вместе с другими украшениями.

Несмотря на царившую в комнате темноту, зоркая девушка быстро нашла инкрустированную серебром кожаную шкатулку, где Айша-Биби хранила драгоценности. Ее ожерелье лежало на самом верху, Эли взяла его и, не задерживаясь, пошла к выходу. Но вдруг дверь комнаты открылась, и на пороге возник Заир с масляной лампой в руках. Эльнара в замешательстве остановилась. Наслаждаясь тем впечатлением, что произвело его неожиданное появление, толстяк медленно поставил лампу на пол и не предвещающим добра тоном сказал:

— Что ты делаешь, негодная, в покоях моей матери? Отвечай немедленно!

— Ты — не кадий, чтобы требовать от меня ответ, да еще в такой невежливой форме, — насмешливо возразила Эли, даже в столь небезопасной ситуации не желавшая опускаться до лжи.

— Для тебя я — кадий, — напыщенно заявил Заир, надеявшийся с помощью денег, что копила его скупая мать, когда-нибудь заполучить должность судьи, то бишь кадия. — Я мужчина, а значит, должен знать обо всем, что происходит в моем доме.

— И ты туда же, — презрительно протянула Эльнара. — С каких это пор дом, купленный моим отцом, стал твоим домом? Эх, Заир, что ты, что твоя мать, как все нищие, благодаря случаю выбравшиеся из нужды, вместо того, чтобы просто ценить, что у вас есть, начинаете протягивать свои жадные руки ко всему, что не имеет к вам никакого отношения. Ты пришел сюда три года назад, а я живу здесь с самого рождения.

— Это мой дом, — упрямо возразил Заир, — потому что тут хозяйничает моя мать. А тебя вообще скоро выдадут замуж, и ты уже сюда не вернешься, и этот дом рано или поздно достанется мне. Ясно? — рявкнул толстяк, обозленный звучавшим в голосе Эли превосходством. — И, между прочим, ты так и не ответила на мой вопрос, что ты тут делала.

— В прятки сама с собой игралась, — огрызнулась девушка, пытаясь пройти в дверь, которую практически полностью загородил Заир своим массивным телом.

— Погоди, а что ты прячешь за спиной? Уж не своровала ли чего? Немедленно покажи руки!

Эльнара неохотно разжала ладонь.

— Я так и думал! — торжествующе воскликнул толстяк. — Ты решила воспользоваться отсутствием моей бедной матери, чтобы выкрасть у нее жемчуг. Маленькая воровка, я проучу тебя!

Он занес над головой девушки кулак, но она отпрянула в сторону.

— Неправда, я не воровка! Это твоя бессовестная алчная мать обманом забрала у меня ожерелье и спрятала его в шкатулке. Мне не нужны ее драгоценности, я только хочу вернуть вещь, по праву принадлежащую мне. Это ожерелье — единственное, что осталось у меня в память о моей покойной матери. Заир, отпусти меня с миром, Аллах вознаградит тебя за справедливый поступок.