В этом сугубо мирном, скромном, жизнерадостном юноше не было ничего похожего на военного. И уж, конечно, никто не мог и предполагать, что студент Иона Якир скоро станет одним из героев гражданской войны и талантливым военачальником. Не предполагала этого и я, хотя уже имела некоторый партийный опыт и «нюх» на людей, на которых можно положиться в революционной партийной работе.

Тогда Иона еще не знал, что я - член большевистской партии и работаю в Харьковской подпольной организации.

Придерживаясь нерушимых правил конспирации, я не спешила сообщить ему об этом. Но каждый наш разговор, каждая беседа убеждала в том, что в лице Якира я имею единомышленника, уже самостоятельно становящегося на правильную дорогу политической борьбы. Иона ненавидел самодержавие, угнетение, эксплуатацию, национальную рознь, зло отзывался о царском правительстве, гнавшем на войну миллионы рабочих и крестьян, и не раз бросал такие реплики: «Все это долго продолжаться не может... Скоро всему придет конец... Народ не будет молчать и заговорит...»

В общем, политических разногласий у нас не было, и я понимала, что этот милый юноша-студент скоро пополнит наши большевистские ряды.

Так оно и случилось.

Поражение царской армии на фронте, острая разруха в стране, нехватка самых необходимых продовольственных товаров, удлинение рабочего дня и обесценение денег вызывали непрерывный рост недовольства и войной, и правительством, и самодержавием. Вновь, как и в 1905 году, высоко взметнулась по всей России мощная волна забастовок. Не оказался в стороне и Харьков. В 1916 году рабочие паровозостроительного завода, например, бастовали семь раз, рабочие завода Гельферих-Саде - три раза, волнения и забастовки вспыхивали и на других предприятиях. Все требовали остановить надвигавшийся голод и прекратить войну. Экономические требования перерастали в политические.

Во главе нарастающего революционного движения стояли большевики. Они развернули напряженную, полную опасностей работу не только на предприятиях, но и в воинских частях. Были подготовлены и изданы антивоенные листовки, призывавшие солдат не подчиняться офицерам и не проливать кровь ради прихотей и прибылей буржуазии. Члены подпольных большевистских организаций распространяли листовки в частях харьковского гарнизона, и каждая такая листовка делала свое дело - усиливала недовольство царизмом и империалистической войной.

Постепенно росли революционные настроения и среди харьковского студенчества. После лекций в аудиториях и коридорах разгорались горячие, страстные споры, возникали стихийные митинги. Сынки богатеев или слабонервные и трусливые поспешно ретировались, но большинство не расходилось, так как считало положение в стране невыносимым, и требовало от властей покончить с войной.

Конечно, все это было опасно: везде шныряли шпики царской охранки, по улицам расхаживали усиленные наряды полиции. Сведения о настроениях студенчества быстро дошли до администрации института и харьковского губернатора Бантыша, отличившегося своей жестокостью еще во время расстрела рабочих Ленских приисков. Тогда, в 1912 году, Бантыш был иркутским губернатором, а теперь применял свой «опыт» в Харькове. По его приказу всякие митинги и демонстрации разгонялись, забастовки подавлялись, а их участники арестовывались и отправлялись в тюрьмы и ссылку.

/Старый большевик, один из руководителей забастовочного движения на Ленских приисках в 1912 году М. И. Лебедев рассказывает, что в 1920 году, когда он был председателем Курской губернской чрезвычайной комиссии, Бантыш скрывался в одном из монастырей под личиной монаха Олейника. Он был опознан, арестован и расстрелян (См. М. И. Лебедев. Воспоминания о Ленских событиях 1912 года. Изд. 2. М., Соцэкгиз, 1962, стр. 273; «Литературная газета», 7 июля 1962 г., статья «Вот и довелось свидеться вновь»). - Ред./

Но студенты - народ молодой и горячий - не желали подчиняться царскому сатрапу Бантышу. Осенью 1916 года на Университетской горке состоялась многолюдная молодежная сходка. На этой сходке мы были вместе с Ионой Якиром, приехавшим в Харьков сдавать зачеты в институте.

Вот на возвышение взобрался какой-то студент и начал призывать своих товарищей бастовать в знак протеста против войны и подавления элементарных человеческих свобод. Его сменил другой оратор - в очках, в наброшенной на плечи тужурке... И вдруг - свистки, топот копыт, злобные окрики... Налетели конные стражники, посланные Бантышем, и стали хлестать нагайками и ножнами шашек участников сходки.

Студенты не остались в долгу. Они хватали стражников за стремена, стаскивали их с лошадей, отбивались камнями и палками... Иона Якир, взъерошенный, без фуражки, вместе со всеми дрался против полицейских и все время кричал мне:

- Берегись... Будь осторожна!..

Это было «боевое крещение» Ионы Эммануиловича Якира, первая схватка - не в бою, а в ожесточенной драке со стражниками.

На следующее утро студенты, протестуя против насилия и побоев, снова собрались на митинг в городском саду. Конечно, полиция не дремала: нас немедленно окружили городовые. Повторилась вчерашняя баталия. И опять Иона Якир выкрикивал оскорбления в лицо полицейскому офицеру, опять хватал что попадалось под руку и швырял в конных и пеших городовых. Во время этой свалки я видела, как дюжий стражник замахнулся и ножнами шашки ударил Иону по спине, но тот устоял на ногах и даже успел метнуть камень в своего противника.

Обеспокоенный губернатор приказал администрации Технологического института не выпускать студентов из аудиторий. Кроме того, он распорядился ускорить отправку в Чугуевское военное училище тех студентов, которые подлежали мобилизации. Но и тут мы доставили губернатору и полицмейстеру много хлопот: на Балашовском вокзале устроили шумные проводы, вернее - обструкцию, митинговали на привокзальной площади, а потом и на перроне.

Иона Якир уже чувствовал себя «бывалым» и вместе со студентом Сонкиным в нескольких местах прорывал полицейские заслоны и выступал с антивоенными речами. Удивляюсь, как нам удалось ускользнуть тогда от охранки и не попасть в тюрьму.

Революция неудержимо надвигалась. Волнения и забастовки не прекращались. «Техноложка» бурлила. Теперь я могла со спокойной совестью открыться Ионе и сообщить о своей принадлежности к большевистской организации.

Он взглянул на меня с изумлением, восхищением и, как мне показалось, даже с некоторой завистью.

- Так вот ты какая!

- А ты разве не такой?

- Такой... Но ты уже в партии, а я...

- И ты будешь с нами. Правда?

 - Буду! Обязательно буду!..

Этот короткий сбивчивый разговор скрепил нашу дружбу.

- Так ты, наверное, много знаешь,- сказал Якир, несколько успокоившись.- Если доверяешь...

- Конечно доверяю,- перебила я и познакомила Якира с ленинской оценкой текущего момента и планом подготовки революции в России. Якир слушал очень внимательно, заинтересованно, иногда, желая лучше понять мысль Ленина, задавал вопросы. Я отвечала и объясняла как могла, а в заключение спросила:

- Помогать будешь?

- Еще бы!.. В любое время...

«Любое время» наступило 31 декабря, в канун нового - 1917 года. К этому времени Харьковский комитет большевиков выпустил листовку с призывом почтить память жертв расстрела 9 января 1905 года. Мне было поручено, как и другим подпольщикам, расклеивать эти листовки везде, где удастся. Моим помощником стал Иона Якир. В новогоднюю ночь, изображая влюбленную пару, мы бродили по городу и, улучив удобный момент, клеили листовки на стены, на заборы, на ограды парков.

Помню, мы почему-то оказались у собора на Николаевской площади. Поглядев на железную дверь, Иона лукаво спросил:

- Почтим служителей бога и церкви?

- Почтим! - согласилась я.

Якир очень ловко спиной прижал листовку к двери, будто оперся на нее, спасаясь от ветра. Мы постояли немного, незаметно оглядываясь по сторонам, а потом, весело играя в снежки, удалились на Пушкинскую улицу. Постовой городовой, закутанный в большой башлык, проводил нас хмурым взглядом и даже не окликнул: ведь в ночь под Новый год по улицам бродило немало людей...