– А вы в курсе, что Стив Буллингер и Тони Лакоста оба мертвы?

– Что? Мертвы? – нахмурилась она. – Откуда мне было знать? Я не читаю газеты, а новости по телевизору так расстраивают. С чего бы мне их смотреть?

– Они оба погибли под колесами автомобиля. Водитель скрылся.

– Ха! Только представьте! – она покачала головой. – Как в том старом кино – «Почтальон всегда звонит дважды»[2]. Может, они тоже должны были умереть в аварии, убившей моего Теодора? Как там говорят? Жить взаймы?

– Их сбила одна и та же машина. Тони прошлым вечером, Стива днем раньше.

– Что? Думаете, я их сбила? Я больше не вожу машину. Сажусь на автобус или прошу подвезти.

– Странность в том, – Сэм подался вперед, наблюдая за ее реакцией, – что машина – «Чарджер» шестьдесят восьмого. Красный с белой полосой на капоте.

Женщина снова нахмурилась, на этот раз озадаченно:

– Машина Теодора?

– Точно такая же.

– Быть такого не может. Машина на куски развалилась. Ржавеет на свалке. Я собственными глазами видела. Хотела забрать ее, но она… всмятку. Ее не восстановить.

– Не вспомните кого-нибудь, кто бы хотел отомстить?

– Я была его единственной семьей, – возразила женщина. – И я не в том состоянии, чтобы переехать кучку мелких хулиганов.

– Другие друзья?

– Он повернулся на этих троих. Не было больше никого. Я единственная, кому не все равно, что Теодор умер.

– Люси Куинн очень даже не все равно.

– Уверена, что именно это она и твердит направо и налево, – пренебрежительно парировала женщина. – Хочет, чтобы ей сочувствовали.

На нее напал припадок кашля, и бледное морщинистое лицо сделалось свекольно-красным. Сэм начал было подниматься, но она отмахнулась и отхлебнула воды.

Сэм опустился на стул, потянулся к фотографии на столе и развернул ее к себе: женщина с седеющими волосами улыбается рядом с мальчиком-подростком, наряженным в рубашку с галстуком, перед церковью.

– Это вы с Теодором? – удивился Сэм.

– Конечно.

– А когда фотографировали?

– Примерно… года полтора назад. Эта девчонка фотографировала. Подлизаться хотела. Но Теодор получился хорошо.

– Да, – медленно проговорил Сэм, отставив фото. – Да, хорошо…

Он бы в жизни не сказал, что женщина на фотографии и перед ним – один и тот же человек. Трагедии, болезни и стресс имеют обыкновение старить людей, но в этом случае эффект был невероятный. За полтора года Ольга Кучарски словно постарела на четверть века. Сэму кое-что пришло в голову, но он решил подойти к делу деликатно.

– Какие у вас были отношения с Теодором?

– Хорошие, – гордо отозвалась она. – Мы были одной семьей. Единственной семьей друг для друга. Мы заботились друг о друге.

– То есть, вы следили, чтобы он ходил в школу, делал уроки, достаточно спал…

– Разумеется.

– А он следил, чтобы вы заботились о себе.

– Естественно. Я иногда бываю забывчивой. Он напоминал мне принимать лекарство.

– Точно, – подтвердил Сэм. – Члены семьи заботятся друг о друге.

– Так и есть, – кивнула она. – У вас есть семья?

– Брат.

– Тогда вы понимаете.

Сэм согласно наклонил голову:

– Наверное, Теодор следил за тем, чтобы вы регулярно посещали врача.

– Разумеется. Он бы отвез меня куда угодно.

– Но сейчас вам приходится самой обо всем помнить, – заключил Сэм. – Когда вы в последний раз были у своего доктора?

– Я перестала ходить к доктору, – с горьким смешком отозвалась женщина. – Без Тедди мне уже все равно. Кому есть дело до одинокой старухи?

– У вас тут должны быть друзья. Соседи.

– Это не то же самое, – она снова отмахнулась. – И потом, единственного доктора, который мне нужен, я вижу каждую ночь.

– Простите?

– Хех! Ладно, пойдемте. Я вам покажу.

Сэм снова предложил хозяйке дома помощь, когда она тяжело поднималась со стула, и она снова отказалась. Оказавшись на ногах, она замерла, чтобы перевести дыхание и отпить еще глоток. Громко, почти с присвистом дыша, женщина снова прошла по узкому коридору. Но, не дойдя до двери, она свернула в темную гостиную с большим телевизором, вытертым диваном в зеленую клеточку за маленьким журнальным столиком и старым креслом-качалкой с салфеточкой у изголовья. Кресло-качалка стояло перед телевизором, а на столике размещались лампа, пульт и сложенная газета с программкой.

– Я неважно сплю, – пояснила женщина. – С тех пор, когда умер Теодор. Ворочаюсь в постели, потом прихожу сюда и смотрю телевизор, пока не задремлю. Он включен допоздна, когда я не могу уснуть.

Ольга Кучарски направилась к телевизору, а взгляд Сэма блуждал по стенам, на которых висело больше двух десятков фото Теодора Кучарски. По ним можно было проследить, как парнишка рос с младенчества до старшей школы. Наверное, большая часть фотографий попала на стену уже после смерти ее внука, сделав комнату храмом, в котором каждая фотография помогала женщине вспомнить, каким был Теодор в том или ином возрасте. На телевизоре между двумя вазами с цветами стояла еще одна фотография. Цветы были той же степени свежести, что и в букете на кухне.

«Наверное, она каждую неделю приносит свежие цветы из супермаркета».

Картина напомнила ему о пожаре на швейной фабрике, мемориале и всеобщей скорби, которую разделял весь город. Но здесь, в этом доме, Ольга Кучарски сражалась со своим горем в одиночестве.

– Начала его каждую ночь смотреть. Привычка. Он теперь мне как старый друг. Причем из нашего города. Я его встретила как-то в прокате около торгового центра. Вот откуда у меня это, – она указала на стену над телевизором, а точнее, на фотографию восемь на десять.

Эта фотография оказалась единственной в комнате, на которой был изображен не ее внук. Сэм подошел поближе, чтобы рассмотреть глянцевый рекламный снимок: мужчина, обряженный безумным ученым. Ему было, вероятно, за шестьдесят, хотя грим а-ля зомби мешал разглядеть наверняка: вздыбленные белые волосы, широко распахнутые глаза, длинный лабораторный халат, заляпанный искусственной кровью. В одной руке он держал колбу, наполненную зеленой светящейся жидкостью, испускающей струйки белого дыма, а другой указывал на невероятную мешанину, будто объявляя миру, что совершил какой-то сумасшедший прорыв. Эдакий момент «Эврика!» из второсортного фильма.

– Он тоже поляк, – прокомментировала миссис Кучарски. – Я попросила подписаться настоящим именем – «Йозеф Вичорек». Я знаю это имя из газеты. А народ по большей части знает его по телевизионному псевдониму. С тех пор, как погиб Теодор, это единственный, так сказать, доктор, который мне нужен.

Сэм посмотрел на нижнюю половину фотографии, где имя персонажа, которого играл Вичорек, было подписано алыми подтекающими буквами.

↑ Лех Валенса – польский политический деятель, активист и защитник прав человека, прежний руководитель независимого профсоюза «Солидарность», шестой президент Польши (1990-1995).

↑ «Почтальон всегда звонит дважды» – один из классических фильмов в жанре нуар, 1946 г. Название носит иносказательный характер. «Как и почтальон, Провидение всегда звонит дважды» – так объяснял смысл названия романа, по которому снят фильм, его автор.

– Доктор Ужас? – переспросил Дин. – Серьезно?

– Ну, это ведь не настоящее его имя, – пояснила Карлин Филлипс.

Она стояла рядом с Дином в маленькой комнате отдыха по другую сторону кофейного автомата и прихлебывала из своего стакана так невозмутимо, будто кофе не прожигал дыру в ее желудке. Дину повезло не так сильно: напиток был дрянью редкостной.

– Я читала как-то раз, как его зовут. Сложно произнести и запомнить.

Джеффрис улыбнулся:

– А Доктор Зло так от зубов и отлетает.

– А «Театр кошмаров» хоть настоящий?

– Разумеется. Его уже пару лет показывают. Крутят ужастики поздно вечером, старые в большинстве своем, а Доктор Зло комментирует в перерывах.