Глава 1

8 сентября 1820 года, Стерлинг, Шотландия

Все утро на казнь Джона Бэйрда и Эндрю Харди собиралась толпа. Когда Дэвид добрался занять место, пространства было достаточно, чтоб вытянуть руки. Теперь же со всех сторон его окружали всевозможные люди: мужчины, женщины и дети, и простонародье, и знатные особы.

Здесь присутствовали сотни соратников двух мужчин, которых ждали повешение и обезглавливание, но были и люди, что пришли сюда зрелища ради. Общая атмосфера ничем не отличалась от любой другой казни: бурлившая комбинация из нездорового ликования и кровожадности, что с легкостью могла перетечь в насилие, но в настоящий момент настроение царило праздничное. Люди вокруг пихались и толкались, подыскивали место для лучшего обзора и звали своих друзей. Лоточники сиплыми голосами заявляли о своих товарах, продирались сквозь толпу и продавали горячие горох и фасоль, сосиски, апельсины и пряники. Смешавшиеся сладкие и пряные ароматы объединились с запахом стоявших чересчур близко немытых тел. Дэвид сглотнул внезапный рвотный позыв и пожалел, что не додумался захватить с собой виски.

Свои позиции заняли красномундирники — солдаты тринадцатого пехотного полка. Они сдерживали буйную чернь, собравшуюся с обеих сторон Брод-стрит. Два разреженных ряда алых пальто, вскинутые серебристые штыки. Позади них теснилась и напрягалась туча зевак.

Дэвиду в ребра ткнулся острый локоть, отчего он заворчал. Агрессором оказалась женщина в грязном фартуке и чепце, от нее крепко пахло алкоголем. Видимо, ей хотелось пробраться вперед, чтоб лучше разглядеть все зверство процессии. Пройдя мимо Дэвида, она пробилась через компанию молодых людей. Они громко выругались, но она не обратила на них внимания и полезла дальше.

Дэвид не завидовал, что у женщины будет точка обзора получше. Он ненавидел казни. А здесь находился, лишь потому что больше ничего для Джона и Эндрю он сделать не мог. Для их спасения он приложил все усилия, но судебный процесс был делом предрешенным. Загнанные в угол, Джон и Эндрю подписали себе приговор несколько месяцев назад, когда промаршировали к заводу «Каррон» для того, чтоб захватить оружие и потребовать право выбирать, под чьим управлением находиться. Они и не ведали, что некоторые из их числа — самые идейные и стремившиеся к бойне — на самом деле были охотничьими псами, посланными Уайтхоллом^[1]. Агентами-провокаторами.

У них и шанса не было.

Дэвид переступил с ноги на ногу, утомившись и телом, и душой. Последние полтора дня тянулись бесконечно. Сначала путешествие из Эдинбурга, потом несколько часов в гостинице в компании лишь собственных мыслей. В город он приехал рано утром, не зная, насколько непроходимой будет толпа. Ждал он уже больше двух часов, застрял среди моря людей. Некоторые выглядели так, словно им было столь же тяжело на душе, как и ему самому, а другие — словно находились в цирке.

В конце улицы раздался грохот, и зеваки как один повернули головы.

— Процессия! — возбужденно сообщила соседу стоявшая перед Дэвидом молодая женщина.

На ней был надет передник служанки, а из-под чепца проглядывали русые кудри. Она была румяной, как свежеиспеченный хлеб. Дэвид не понимал, для чего она сюда пришла, поднималась на цыпочки и для лучшего обзора вытягивала шею.

Поначалу Дэвид рассмотрел роту драгунов^[2] конной службы. Не спеша они спускались от замка по холму, а когда приблизились, он разглядел очертания повозки, где везли осужденных.

За минуту до того, как повозка проехала мимо, до него долетела музыка. Гимн. Тот самый, что во время работы на фермерской кухне пела матушка. «Господь нам щит из рода в род». Гимн перемещался вместе с процессией, продвигавшейся вниз по склону, вступал каждый новый сегмент толпы и нес заключенных на неровных волнах песни.

Гимн возымел необыкновенный эффект. Лоточники прекратили перекрикиваться, взбудораженные зрители успокоились, и единственными звуками, нарушавшими тишину, стали цоканье лошадиных копыт, потрескивание волочившейся по булыжникам повозки с заключенными и торжественный хор голосов.

Дэвид тоже запел, голос немного хрипел, знакомые слова вырывались из какого-то давно позабытого уголка памяти.

Могучий времени поток

Спешит с собой унесть

Своих сынов, своих рабов —

Их жизнь, дела и честь...

Процессия достигла Дэвида, и сквозь крошечный зазор между красномундирниками он мельком увидел заключенных. В повозке они сидели бок о бок, напротив них палач — неподвижная фигура в капюшоне, вся в черном.

Позади повозки и военного сопровождения шагали местные видные деятели. Мировые судьи и шериф Макдональд собственной персоной, он нес герб своего ведомства. Они прошли далее, успокаивавший эффект гимна рассеялся, и сторонники осужденных мужчин пролаяли оскорбления.

Как только процессия миновала Дэвида, разглядеть происходившее стало почти невозможно. Повозка остановилась возле здания суда, но вокруг нее хлопотало так много красномундирников, что Дэвид не уловил, когда вывели заключенных. Стоявшая перед ним женщина доложила, что они вошли в здание.

Потекли долгие минуты, толпа ожидала все нетерпеливее, приобретала одно из опасных настроений. Несколько зевак протолкнулись мимо Дэвида, чтоб ради основного события продраться ближе к эшафоту. Дэвид обнаружил, что они тянули его за собой и, в конце концов, он оказался в компании мужчин, выглядевших так, словно они уже длительное время находились в запое.

Одеты они были в поношенные, истрепанные вещи, и каждый держал в руках кувшин эля или спирта. Они непристойно шутили, сознательно пихали соседей и подстрекали друг друга. Дэвид попытался отойти, но за спиной, слева и справа стояли люди, его зажимали со всех сторон. Уходить было некуда, поэтому он отвел взгляд и старался их игнорировать.

Двери здания суда вновь распахнулись, и поднялся взволнованный ропот. С новой позиции Дэвид увидел несколько появившихся фигур и в этот раз сумел различить осужденных мужчин в черных одеждах со скрепленными за спиной руками. Направляясь к эшафоту и взбираясь по ступеням, они выглядели на удивление спокойными.

При первых признаках того, что должно произойти, толпу охватило предвкушение. Раздались выкрики: «Душегубство! Стыдоба!» Находившиеся рядом с Дэвидом пьяные мужчины расхохотались над развратной историей, рассказанной одним из них о старой шлюхе, которую он поимел прошлым вечером.

Как только заключенные оказались на эшафоте, Джон Бэйрд сделал шаг вперед и обратился к толпе. И хотя голос звучал звонко, до Дэвида долетали лишь обрывки слов.

— … умрем постыдной смертью из-за несправедливого законодательства…

На это послышались согласные возгласы.

— … средством скорейшего освобождения наших скорбящих земляков…

Отрешившись от всего, мужчины продолжали болтать. Рассердившись, Дэвид бросил на них неодобрительный взгляд, что подметил крепкий мужчина с рябым лицом. Он долго и неприятно смотрел на Дэвида и пихнул локтем соседа. Второй мужчина слушал то, что говорил первый, вперившись в Дэвида мутным враждебным взором.

Дэвид отвернулся и погасил внезапную вспышку гнева, что угрожала перебороть засевший внутри страх. Им овладело стремление нанести удар — просто броситься в драку, в которой ему ни за что не победить. Пришлось прикусывать внутреннюю сторону щеки и стискивать кулаки до тех пор, пока не начало казаться, что костяшки потрескаются. Только тогда он сумел взять себя в руки. Он находился здесь по одной-единственной причине: засвидетельствовать смерти Джона и Эндрю. Показать, что о них будут помнить.

Если б Джеффри знал, где был Дэвид, его хватил бы удар. Он советовал молодому человеку вообще отказаться от случая радикалов, обозначив: одно дело, если вышедших против правительства радикалов станет защищать Джеффри, и совсем другое, если к нему присоединится Дэвид Лористон — сын фермера из Файфа, проработавший на свое адвокатское имя всего-то четыре года. Но, осознав потребность работать с прекрасным человеком, Дэвид все равно взялся за случай. Именно это и привело его сюда.

Теперь настал черед Харди говорить, и он шагнул вперед. Первую часть сказанного расслышать не получилось, но финальные слова Дэвид разобрал.