— Не имеет значения? Вы в этом уверены? — Яшка осклабился. — Начальник цеха и завгар — это не одно и то же. Надо, барышня, понимать.

Разумеется, Яшка умышленно назвал девушку барышней. Он глубоко, с деланным сожалением — и живут же, дескать, такие непонятливые на свете! — вздохнул и, чувствуя, что Боярков и Чижик, отложив журналы, за ним наблюдают, решил их позабавить. Пусть видят, как он ловко дурачит эту барышню с чемоданчиком.

Яшка готовился дать решительное сражение и выплюнул окурок.

Но девушка не смутилась.

— Поднимите окурок, — сказала она с презрением. — Кстати, вы не на бульваре с барышнями, а в гараже.

И отвернулась.

Всем своим видом она как бы давала понять, что не намерена терять времени попусту, и Яшке, который собирался заявить, что здесь действительно гараж, а не вагон для некурящих, пришлось промолчать. А тут еще откуда ни возьмись перед ним вырос лысый завгар Касаткин и, поговорив о чем-то с девушкой, крикнул Яшке, чтобы он подготовил машину «21-05» к сдаче.

— А чего ее готовить-то? — спросил Яшка. — Вот она стоит. Телега как телега. Все четыре колеса...

— Нет, так у нас не пойдет, — сказал Касаткин. — Надо составить актик. По всей форме...

— Ладно, — неохотно согласился Яшка. — Составим. Только, — он взглянул на часы, — после обеда. Успеется. Не горит.

И он, не глядя на Касаткина, подчеркнуто медленно поднялся с кресла. Дескать, вопрос ясен и обсуждению не подлежит. Его движения были намеренно ленивы: одернул гимнастерку, подтянул голенища и, скользнув взглядом по лицу Чижика, который подался вперед, чтобы хоть сейчас последовать за Яшкой в огонь и воду, отвернулся от него к Бояркову и позвал:

— Глеб! Слушай, как насчет того, чтобы пойти в столовую подзаправиться? Не возражаешь? Тогда давай собирайся.

Когда кого-нибудь из заводских шоферов спрашивали о Бояркове, он, пожимая плечами, отвечал: «Мрачный тип».

Так его называли не только потому, что он все делал медленно, нехотя и имел привычку низко надвигать кепочку на свои угрюмые, навыкате, бесцветные глаза, но главным образом потому, что Глеб Боярков был убежденный «левак», «калымщик», открыто промышлявший на пригородных шоссе и не брезгавший даже тем, чтобы торговать из-под полы горючим и запасными частями. Ну а это, даже по мнению тех шоферов, которые не отличались святостью и при случае сами были не прочь заработать мимоходом лишнюю пятерку, все-таки было уж самым последним делом.

Хмурый, с низким лбом и сросшимися на переносье бровями, Боярков вразвалочку последовал за Яшкой, подметая своим широченным клешем асфальт.

Теперь, когда он вышагивал рядом с Яшкой, еще сильнее бросалась в глаза его необыкновенная худоба. Боярков был высок и сутул. Его впалую грудь обтягивала синяя фланелевка с замками-молниями на многочисленных карманах, в которой — сколько Яшка помнил его — Глеб расхаживал и зимой и летом. Он не помышлял даже о том, чтобы купить себе приличный костюм, хотя у него постоянно водились деньжата.

Одним словом, Боярков был полной противоположностью весельчаку и щеголю Яшке. У них ничего не было общего, и они не дружили. Но не все ли равно, кому излить душу? Все-таки Боярков был шофер и мог Яшку понять, тогда как Чижика Яшка еще не считал шофером. К тому же уйти из гаража вместе с Боярковым значило, по мнению Яшки, показать свою независимость и этой барышне и Касаткину. Пусть завгар не воображает, что если Яшка перестал возить директора, то им теперь можно уже помыкать.

К заводской столовой дорога вела мимо эллинга, где лежали развороченные пароходы и баржи.

Войдя в столовую, Яшка осмотрелся. Во всю длину двухсветного зала в пять рядов стояли покрытые клеенкой квадратные столики, напоминавшие клетки шахматной доски. Между ними кое-где виднелись пыльно-серые пальмы в тяжелых дубовых кадках.

Как обычно, столовая полнилась низким гулом. Пробегали официантки в белых кружевных наколках и с деревянными подносами в руках. Сегодня большим спросом пользовались окрошка и зеленый борщ.

Отыскав свободный столик, Яшка по-приятельски кивнул хорошенькой молодой официантке и, повернувшись к Глебу, сказал:

— Присаживайся.

Вскоре официантка принесла бутылку пива и хлеб, и Боярков, выбрав горбушку, поспешил намазать ее горчицей. Он был слишком нетерпелив, чтобы спокойно ждать первого, тогда как Яшка в ожидании борща весело переговаривался с ребятами, сидевшими за соседним столиком, то и дело произнося свою любимую поговорку: «Шумим, братцы, шумим!»

За обедом Яшка говорил не умолкая. Ничего, спешить некуда. А что касается этой девушки, которая явилась с чемоданчиком и в шелковом платье, то она... Не успела оформиться на работу, а уже заводит свои порядки: «Поднимите окурок!» Боярков, наверное, слышал? Вот до чего они дожили: этак гараж скоро превратится в комнату матери и ребенка или даже в «каплю молока».

— Ты со мной согласен? — спросил Яшка.

Боярков, не отличавшийся многословием, ответил:

— Угу...

— Ничего, мы ей обломаем крылышки, — пообещал Яшка. — Видали мы таких!

На мгновение Глеб оживился.

— А она, между прочим, того... Н-ничего... эта... деваха... — выдавил он из себя.

— Нет, она не в моем вкусе, — сказал Яшка. — Не люблю таких. Гонору много. И вообще ей, по-моему, сухофруктов не хватает: этой, как ее, изюминки, что ли. Самая обыкновенная барышня, да... И нечего ей совать кирпатый нос не в свои дела.

Боярков не возражал. Он медленно жевал, и прислушивался к Яшкиным словам, стараясь уловить их смысл, и одновременно думал о том, что сегодня же — это как пить дать — пригласит эту «деваху» на танцы. Он был уверен, что все произойдет именно так, как задумал. Осечки быть не может. Он — это все знают — парень при деньгах, а какая «деваха», скажите на милость, откажется культурно провести время? И, отвечая своим мыслям, Боярков не удержался, неожиданно для себя вслух произнес:

— Блеск!

Прошло по крайней мере часа полтора, прежде чем Яшка решил, что может, не роняя своего авторитета в глазах Касаткина, вернуться в гараж. Дерматиновое кресло стояло на прежнем месте, ожидая хозяина, но Яшка даже не взглянул на него, а прошел к конторке, отгороженной фанерой и стеклом, за которым виднелась сплющенная с боков лысая голова завгара Касаткина. Чижика в гараже уже не было.

Когда Яшка появился, завгар обедал всухомятку. Перед ним на газете лежали черствые бутерброды и малосольный огурец. Он искоса посмотрел на Яшку, ковырявшего спичкой в зубах, и отодвинул от себя еду.

Яшка уселся на свободный стул и пожелал Касаткину приятного аппетита.

— М-да, длинный у тебя перерыв, — сказал Касаткин, морщась при каждом слове.

— Что вы!.. — Яшка изобразил удивление. — Да я гак торопился, что даже пиво оставил. Почти целую бутылку.

— Так-таки и оставил? — с сомнением спросил Касаткин, невольно сожалея об этой бутылке. — В общем, ты, Яшка, эти свои штучки брось. По-дружески советую. М-да... А теперь идем к машине.

Светло-серая «Победа» холодно посверкивала никелем в дальнем, полутемном углу гаража. Это была обычная серийная машина. И все-таки Яшка мог бы ее узнать среди сотни — да что там сотни! — среди тысячи других автомашин. Ведь это была его, Яшкина, «Победа», хотя и считалось, что она принадлежит заводу и закреплена за директором. Раньше, зная Яшкин характер, никто из шоферов не решался даже близко к ней подойти. А теперь без Яшкиного разрешения в этой машине копалась, присвечивая себе электрической лампочкой, какая-то девушка, надевшая поверх шелкового платья чистенький комбинезон. Что она может понимать в моторах? Разве она способна оценить такую классную машину?

Яшка остановился в двух шагах от машины и враждебно смотрел на девушку, которую Касаткин назвал Надей.

«И чего она там копается, чего ищет? — думал он, наблюдая за тем, как девушка возится с инструментом. — А Касаткин силен, ничего не скажешь. Уже называет ее по имени. Кстати, не он ли ее устроил на завод? Очень даже возможно. Наверняка порекомендовал ее директору. Только зачем Касаткин засучил рукава? Как будто завгар не знает, что еще не родился человек, который обнаружит в Яшкиной машине хоть какую-нибудь неисправность. Уж на что автоинспектора — народ дошлый, но и те ни разу не могли к Яшке придраться. Так что напрасно старается Касаткин вместе с этой барышней».