Головная машина подъехала к единственному двухэтажному каменному дому и остановилась. За нею, как по команде, остановились и другие машины.

Яшка заглушил мотор и отправился на разведку. Выяснив, что гостиница, которая помещается на втором этаже каменного дома, переполнена, но что при гостинице имеется чайная, Яшка вернулся к шоферам и сказал:

— В общем, братцы, деваться некуда. Правда, по имеющимся сведениям, чайная работает до двенадцати. Так что есть предложение малость посидеть. Возражений нет? Принято единогласно.

— Правильно, пошли в чайную, — поддержал Чижик.

— Устами младенцев глаголет истина. — Яшка набросил ватник на плечи. — Кто еще со мной?

Он оглянулся. Где Надя? Ему очень хотелось позвать ее, но Нади возле «Победы» не было. Пойти разве поискать? Нельзя, его ждут. И Яшка уже без энтузиазма сказал, обращаясь к шоферам:

— Что ж, пошли...

Он первым вошел в пустой, неуютный зал и остановился. В конце зала на дощатой эстраде клевал носом небритый тапер. На столиках стояли унылые цветочные горшки. С табуретки поднялась единственная официантка и зажгла свет.

— Занимай места! — громко скомандовал Яшка. Он уже снова мог шутить и, усаживаясь, сказал: — А иллюминация, между прочим, ничего. Вполне подходящая.

Теперь, когда электричество горело в полную силу, чайная и впрямь выглядела как-то веселее, наряднее. А тут еще ее наполнили громкие звуки музыки.

Затем на столиках появилось пиво, и шоферы стали разворачивать свертки. Пировать так пировать.

— Смотрите, а вон Надя... — протяжно сказал Чижик. — Одна... Пожалуй, надо бы ее пригласить к нашему столику. Как думаешь, Яша?

В его голосе была нерешительность. Он привык безропотно подчиняться Яшке во всем и теперь не знал, что делать. Но, к его удивлению, Яшка, который всегда ссорился с Надей, на этот раз с готовностью отозвался:

— Надя? Где? Действительно... Ты, Чижик, как всегда, прав. Конечно, надо ее пригласить. Это мы можем... Сейчас я проявлю инициативу...

Он быстро встал и направился к буфетной стойке, возле которой стояла Надя. Он что-то сказал ей, и она ему ответила, но из-за шума нельзя было разобрать, что именно. Однако к столику Яшка вернулся один.

— Осечка. Начисто отбрила тебя Надюша, — не преминул заметить кто-то из шоферов.

— Ничего подобного... — ответил Яшка, стараясь казаться равнодушным. — В общем, братцы, давайте петь и веселиться. До утра далеко.

И он громко рассмеялся тем искусственным, деревянным смехом, которым смеются, когда на душе тоскливо, но хотят, чтобы другие думали, будто весело. Он старался казаться веселым изо всех сил: дурачился, шутил, гримасничал, — но его глаза оставались темными и грустными. А через некоторое время он и совсем скис.

— Что с тобой? — тихо, наклонясь к Яшке, с участием спросил Чижик.

— Ничего...

— Тебе неможется?

— Нет, что ты! — Яшка поднял голову. — Просто нет причин для веселья. Знаешь пословицу: «Сколько пива, столько и песен»? — Он поднялся. — Вы как хотите, а я, пожалуй, пойду...

И он быстро, не оглядываясь, направился к выходу. Остаток ночи провел, съежившись, в кабине грузовика.

Разбудили его петухи. Утро уже гляделось в холодные ясные окна домов, как в зеркала. Было оно ветреное, и в палисадниках дрожали яблони. Из калиток выходили заспанные женщины и, гремя пустыми ведрами, спешили к водопроводным колонкам. То там, то тут открывались ставни. Мало-помалу городок оживал.

Вскоре к гостинице подкатил замызганный «ГАЗ-67». Из него с трудом выбрались четверо мужчин и, посоветовавшись с уполномоченным, без промедления приступили к распределению прибывшего «автотранспорта». У светлой «Победы», за рулем которой сидела Надя, эти люди остановились, и один из них — приземистый, кривоногий, видно, бывший кавалерист — восхищенно произнес:

— Вот это да!..

— Что, нравится?

— Хороша, ничего не скажешь...

— Девушка или машина, товарищ Неборак?

— Ну что ты, Василий Иванович! — Приземистый «кавалерист» смутился. — Я вот соображаю: у тебя в райкоме «Победа» есть, недавно только получил, а моя «эмка», сам знаешь, больше на ремонте, чем в ходу. Ну, а без машины, известно, как без рук...

— Ладно, не прибедняйся, — ответил тот, которого назвали Василием Ивановичем. И обратился к своим спутникам: — Как, товарищи, уважим просьбу? Исполкому, конечно, машина нужна: Советская власть!..

Яшка, стоявший поблизости, чутко, стараясь не пропустить ни слова, прислушивался к этому разговору. Яшку интересовали не столько люди, окружавшие «Победу», сколько то, что они говорили. Он понимал, что это от них зависела теперь дальнейшая Надина судьба, а значит, в какой-то степени и его судьба тоже.

Когда же выяснилось, что Надя остается в самом райцентре, на что ему, Яшке, работавшему на грузовой машине, надеяться было нечего, он выждал, пока отойдет начальство, и подошел к Наде.

— Выспалась? — спросил он вместо приветствия.

— Выспалась, — спокойно ответила Надя.

— Значит, остаешься? — опять спросил Яшка и неожиданно для себя самого выпалил: — А ты, оказывается, умеешь устраиваться.

Он понимал, конечно, что Надя ни в чем не виновата, но был слишком раздосадован тем, что рушились все его планы, и не удержался от соблазна ее же во всем обвинить.

— Конечно, умею, — ответила Надя. — А ты разве не знал? И вообще... Ты еще что-то хочешь сказать?

— Больше ничего. — Яшка отвернулся.

Он уехал, не попрощавшись. Был зол на себя и на Надю. Ну и характер у нее! А он, Яшка, тоже хорош: вытянул пустой номер. Вот он и будет теперь ишачить...

Глагол «ишачить», которого нет в словарях, Яшка употреблял довольно часто. Это было одно из любимых словечек Глеба Бояркова. Кстати, Боярков!.. Ему и на этот раз удалось отвертеться от поездки на село. У Глеба постоянный козырь в руках — «драндулет». Не машина, а гроб с музыкой. Боярков знал, что на такой машине его все равно никуда не пошлют, и поэтому ему ничего не стоило говорить, будто он «с дорогой душой» поехал бы на уборочную. Только с Яшкой Глеб был откровенен. Стоило Яшке спросить, почему бы ему в таком случае не пересесть на другую машину, одну из тех, что отобраны на село, как Глеб ответил: «Дура, а зачем мне ехать, чего я там не видел?»

И опять тоска наполнила Яшкино сердце. Он с каким-то ожесточением думал теперь о Наде и о себе. Для него уже не существовало ни тополиной тишины районного центра, ни приземистого «кавалериста». Во всем мире был теперь он один со своей глухой тоской. Яшкина машина направлялась в отдаленный колхоз, в так называемую глубинку.

Последние грузовики скрылись из глаз, разбрелись зеваки, и на опустевшей площади осела пыль. К Надиной «Победе» медленно подошел человек с ногами кавалериста. Вид у него был озабоченный, деловой, и, открыв дверцу, он сказал, усаживаясь по правую руку от Нади:

— Будем знакомы. Неборак, председатель исполкома. Гм, гм... А вас как величать?

— Надежда Грачева.

Она легко, двумя пальцами, повернула ключ, и мотор заработал. Неборак молчал. Тогда, чувствуя, что председатель ей не доверяет, Надя с непонятной холодной яростью подумала: «Ну, погоди! Сейчас я тебя прокачу!» Яшки, который обидел ее, рядом не было, и она должна была хоть на ком-нибудь сорвать свою досаду.

И сразу из-под колес бросились врассыпную пискливые цыплячьи выводки. Шарахнулись в сторону какие-то подводы, груженные сеном. В машину ворвался ветер, зарябило в глазах...

О председателе исполкома Надя, казалось, забыла.

А тот, забившись в угол машины, должно быть, думал: «Ну и девка! Шальная какая-то». Он подождал, пока Надя остановится, и, переведя дух, сказал:

— Вот что... Я... того.... буду целый день занят... — Он почему-то описал рукой полукруг. — А вы... подождете возле исполкома...

Надя кивнула.

До конца дня Неборак больше не беспокоил ее, и Надя, дежуря в машине, спокойно читала книгу о трех мушкетерах. Лишь под вечер, когда председатель исполкома вышел наконец на улицу из продымленного кабинета, Надя отвезла его домой.