Но настоящее представление о характере Джэксона семья Донельсон получила от Джона Овертона. Джон спокойно заметил:

— Он выше всех, кого я когда-либо знал. Вы, конечно, заметили шрам на его голове?

Все кивнули головой в знак согласия.

— В 1781 году Эндрю и двое его братьев сражались под командованием своего дяди майора Крауфорда против британских драгун, вторгшихся в Уоксхауз. Драгуны атаковали наших в местной церкви и подожгли ее. Эндрю и его молодой двоюродный брат Томас Крауфорд сумели бежать, но их перехватили и Крауфорда взяли в плен. На следующее утро, когда Эндрю добрался до дома Крауфордов, чтобы рассказать о случившемся с их сыном, отряд драгун захватил врасплох семью. Британский офицер приказал Эндрю почистить его высокие сапоги, запачканные грязью. Тогда Эндрю было всего четырнадцать лет и его рост едва доходил до средней пуговицы красного мундира офицера, но он крикнул: «Сэр, я военнопленный и требую к себе подобающего обращения!»

— Я слышу тон, каким это было сказано, — прокомментировал Сэмюэл.

— Командующий офицер взмахнул саблей и опустил ее на голову Эндрю. Тот поднял руки, и они были рассечены до кости. Так он спас свою жизнь, но конец сабли порезал ему лоб.

Наступила тишина, семь братьев обратились к собственным воспоминаниям, ибо все они участвовали в Войне за независимость.

— И что сделал мистер Джэксон? — спросила Рейчэл; ее вопрос вызвал легкий смешок, поскольку тон ее голоса как-то подразумевал, что Эндрю Джэксон овладел положением и отомстил за себя.

— То, что вы ожидали. Британский офицер приказал провести его отряд к дому боевика Уоксхауза по имени Томпсон. Эндрю не пошел по прямому пути, а повел британцев по петлявшей тропе, по открытому полю. Томпсон заметил отряд, когда тот был еще за полмили, и сбежал. Так или иначе, это не понравилось английскому офицеру, как не понравился отказ Эндрю почистить его сапоги. Он заставил Эндрю прошагать сорок миль к британской военной тюрьме в Кэмпдене, не разрешив ему даже утолить жажду.

Рейчэл смотрела на огонь, заметив для себя, что и ей не помешала бы такая выдержка.

Был прекрасный майский полдень, цвели боярышник и форзиция, поздно прилетевшие городские ласточки и корольки щебетали в гуще деревьев, воздух был напоен ароматом жимолости. На тропе Рейчэл заметила караван торговцев, с ними, ведя трех тяжело нагруженных вьючных лошадей, ехал Льюис Робардс. Она следила за ним через смотровое окно большой комнаты. Он легко, почти надменно сидел на коне, хотя выглядел потолстевшим и более постаревшим, чем можно было бы ожидать по истекшему времени.

Несколько недель после получения его письма, в котором он сообщал, что будет счастлив свернуть свои дела в Харродсбурге и переехать на жительство в Кумберленд, она ждала его приезда к ней. Она поспешила к двери встретить его.

В набитых корзинах на вьючных лошадях Льюиса были не его личные вещи, а дорогие и тщательно выбранные подарки для каждого члена семьи Донельсон. Он привез кольцо с сапфиром Рейчэл, французское туалетное зеркало ее матери, компас в шкатулке Александру, набор инструментов Уильяму, одно из новых ружей Юмана Джону-младшему, полное собрание сочинений Шекспира Сэмюэлю, бумажник Стокли, который считался казначеем клана, охотничий нож Левену, иллюстрированную Библию Северну, а Джону Овертону в знак признательности за примирение собрание книг по юриспруденции в кожаном переплете с вытисненным на закладке его именем.

Все тепло приветствовали Льюиса, кроме Сэмюэля: он не мог забыть заплаканное лицо сестры, когда восемь месяцев назад забирал ее из дома Робардсов. С ходом времени Рейчэл с мучительной тревогой все более проникалась пониманием того, что ее муж не уверен в себе. После ужина мужчины заговорили о ценах на землю, о трудностях получения права на участки в глубинных районах.

— Говоря о правовых документах, — сказал Овертон, — я перепроверил ваши права, Льюис, на Кловер-Боттом. Рейчэл просила меня посмотреть, правильны и законны ли записи. Они правильны и законны.

— Спасибо, Джон, но меня тревожат не столько вопросы права на землю, сколько набеги индейцев. Ведь это все еще довольно дикая страна, не так ли?

Уильям мрачно ответил:

— Да, за прошлый месяц было несколько нападений такого рода. Были убиты миссис Харгарт и двое ее детей.

— В таком случае было бы небезопасным подвергать Рейчэл такой угрозе, верно?

Наступило неловкое молчание. Рейчэл задрожала, почувствовав, как на нее навалились старые опасения. Однако она знала, что ее братья не считают Льюиса трусом. Тишина наступила потому, что никто из мужчин не мог сказать другому, как далеко намерен он углубиться в индейские земли или какую позицию займет в отношении постоянной угрозы нападения, ведь все они жили на границе, подвергались нападениям и сражались с индейцами. Она знала, о чем думают ее братья: если никто не отодвинет вглубь границу, рискуя подвергнуться нападению индейцев, тогда эта земля всегда будет малонаселенной и небезопасной.

— Позвольте мне высказать мое мнение, капитан Робардс, — услышала она голос Эндрю Джэксона. — Я всегда считал, что индейцы никогда не нападают там, где мужчина быстро берется за ружье. Ваше присутствие будет той защитой, в какой нуждается миссис Робардс.

Льюис покраснел от комплимента. Рейчэл почувствовала, что ее встревоженность отступила. Теперь она сидела спокойно, а Льюис рассказывал об инаугурации президента Джорджа Вашингтона 30 апреля 1789 года в Нью-Йорке.[2] Это доставило особое удовлетворение Донельсонам, поскольку Вашингтон был их другом в Виргинии.

— После того как мистер Вашингтон принял присягу, верховный судья Нью-Йорка воскликнул: «Да здравствует Джордж Вашингтон, президент Соединенных Штатов!» — и толпа загремела в ответ: «Да здравствует Джордж Вашингтон, президент Соединенных Штатов!»

— Это мне напоминает «Да здравствует король!», — проворчал Джэксон. — Мы новая страна и имеем новое правительство с новым избранным главным исполнителем. Почему у нас нет собственных слов?

Никто не принял это ворчание всерьез, и они спрашивали друг друга, не принесет ли им учреждение нового правительства оплачиваемую милицию и постоянную защиту против индейцев, чем не хотел заниматься их родной штат Северная Каролина, поскольку было очевидно, что население Кумберленда вскоре образует собственный штат. Они говорили о том, что следовало бы подтолкнуть Северную Каролину уступить территорию федеральному правительству, чтобы Кумберленд мог утвердить себя как территория, ибо есть острая нужда в дорогах, в почтовой службе и торговых путях для притока товаров с Востока.

Были трудности и с решением вопроса, какие деньги станут законным средством платежа. Английский фунт стерлингов все еще принимали, но он почти исчез из обращения. Золотые испанские флорины, поступавшие по Тропе Натчез из Нового Орлеана, считались надежными, но все же была насущная необходимость в стандартных деньгах, чтобы платить людям за услуги твердой валютой, а не товарами.

— Я занимаюсь здесь, в Нашвилле, правом уже полгода, — сказал Джэксон, — и если свести воедино все квадратные мили земельных участков, что я получил в оплату, то образуется целая округа. Если же мои труды не оплачивают земельными участками, то взамен дают шкурки норок, льняную ткань, ржаное виски, сало, пчелиный воск, копченый бекон, персиковое бренди, меха бобров, выдр, енотов и лисиц. Мне впору открывать лавку.

Рейчэл была удивлена, обнаружив, какой чудесный фон для размышлений возникает при серьезном обсуждении мужчинами текущих проблем, как странно ясно и отчетливо их понимать и впитывать сказанное ими и в то же время шаг за шагом развивать собственные мысли.

Ее муж был привязан к Джону Овертону, в доме Робардсов они были друзьями даже после того, как Овертон выступил в ее защиту. Эндрю Джэксон и ее муж заложили хорошее начало, и комплимент Джэксона был таким, какой Льюис будет долго помнить. Так или иначе, они будут жить здесь рядом, пока не будут готовы новый дом и плантация Робардсов. Она приняла решение отказаться от добрых контактов с молодыми юристами, которыми она наслаждалась прошедшие месяцы. Жизнь каждого должна проходить в пределах собственных границ, и если характер ее мужа воздвигнет вокруг нее ограду, тогда она попытается жить счастливо и обеспеченно внутри этой ограды.