И вот мне семьдесят два года.
Нет, вы только представьте:
паренек из захолустного городишка
вот так взял и отправился в мир,
чтобы найти и понять гармонию
видимых и невидимых явлений,
потому что все ему было не то и не так.
Пешком, на телеге, на поезде
стремился я к цели,
которая мне самому была неизвестна.
Первые испытания для наивной души.
Все, с чем встречался,
я складывал в заплечный мешок -
небо и землю, шорох ветра,
строки стихов, голодные обмороки,
сиянье глаз женщин, любимых мною.
И вот мне семьдесят два года.
Но я и нынче все тот же, что раньше.
Ничто меня не удовлетворяет,
все мне не то и не так.
Видно, испытания мои еще не закончились,
но я уже не мечусь то туда, то сюда,
высунув от усердия язык.
Сижу за закрытым окном,
чувствуя себя немного уставшим.
Много курю
и вспоминаю о девочке из моего детства,
что сидела под дикой сливой
и вышивала синие цветы
на белой полотняной скатерти.
Если б я родился музыкантом
я бы стремился
перебороть шумы мира
с помощью стройных звуков.
Если б я родился архитектором
я бы строил людям
не квартиры а домашние очаги.
Я одарил бы их
светом цветом и тишиной.
Но поскольку я поэт
я хотел бы так же четко и ясно
говорить на языке слов
как математики
говорят на языке чисел,
Во мне
суровом и упрямом человеке
(как меня обычно характеризуют)
живет еще и маленький боязливый мальчик.
Этот мой тайный двойник
слыша как другие
читают вслух мои стихи
горестно вздыхает:
О вот значит какой я несчастный
какой печальный и беззащитный
один-одинешенек в целом свете.
He плачь не грусти малыш
я твой панцирь и твое оружие
когда я умру
ты останешься жить в моей поэзии.
Пишет мне Гарна: дивизия тает,
тает наш лагерь! Наш полк исчезает!
Те, что под Сатмаром бились, и те,
шедшие в бой по колено в воде,
те, кто форсировал быстрые реки,
те, кто участвовал в смелом набеге,
брал бронепоезд с винтовкой в руках,
те, кто в словацких сражался снегах,
оборонявшие Тису герои,
войско безумное! Ты – на покое?
Насмерть стоявшие в стужу и зной,
мост прикрывавшие в битве – собой,
Вышло на отдых? О, время! О, память!
Трудно поверить и трудно представить.
Знавшее столько дорог и смертей,
тает и тает, теряет людей.
Где теперь старых товарищей сыщешь?
Ты призадумался, Гарна, дружище.
«Тает дивизия»,- пишешь ты мне,
пенсионер, в стороне, в тишине.
Стал ты легендой, слабеешь, скучаешь,
однополчан раз в году окликаешь.
Полк двадцать первый! Всего человек
Восемь осталось. Растаял как снег.
Так что вместит небольшая квартира.
Шесть рядовых нас да два командира,
Эй, старина, собери нас всех вместе,
не восьмерых, а весь полк, честь по чести,
всех, кто проделал тот трудный поход,
шумный и юный, прекрасный народ.
Кликни свое незабвенное войско,
полное пыла и веры геройской,
шедшее с ходу в любые дела
(Новая Венгрия с нами была!),
всех их, бессмертных героев Токая,
что за бесстрашная юность такая!
С верой, как с первой любовью, не раз
рвавшихся в бой,- объяви им приказ.
Как по тревоге, вели им явиться,
сердцу вели их по-прежнему биться
(О, как немного осталось от нас!),
сбор объяви нам, последний приказ.
Однополчане, порадуйтесь встрече.
Да не прельстят вас награды и речи,
слава и прочее. Ведь все равно
высказать все никому не дано.
Что-то останется… Полк легендарный,
те, что тебе на земле благодарны,
что-то забудут, не всем воздадут.
Пусть нам на смену другие придут.
Все же недаром мы первыми были,
в славное время боролись и жили,
молоды были, не знали преград.
Денег не надо! Не надо наград!
Мы и печалиться вроде не вправе.
Вознагражденье – в борьбе, а не в славе!