Поиск
* * *
Зачем же люди плачут по домам,
не выходя на улицу, не собираясь
на площадях, открытых всем ветрам?
Зачем они, от боли содрогаясь,
прижав к глазам измученным платок,
рыдают немощно? Из этих слез соленых
такой бы ринулся по городу поток
бушующий, от этих горьких стонов
такой бы смерч пронесся но жилью
и грозное перо такие б обвиненья
вписало в книгу, Венгрия, твою,-
что даже мертвые во всем твоем краю
восстали б, требуя отмщенья!
* * *
Черные руки вздымают мосты.
Мертвые люди вздымают персты.
Мать моя, руку вздымаешь и ты.
Черною тенью скользят облака.
С визгом и воплем несется река.
Давит ее человечья тоска.
Нет ей покоя от мертвых гостей.
Русло от боли сжимается в ней.
Волны – и те человечней людей.
Вихри – и те человечней врага.
В ужасе гонят они облака.
Полная слез, негодует река.
РАЗДУМЬЕ
Буря прошла,
отгремела гроза, улетая.
Всхлипнув от слез,
засыпает в кроватке дитя.
Падая наземь,
струится вода дождевая,
тихо лепечут
последние капли дождя.
Мать моя смотрит
сквозь окна души моей снова.
В сердце мне льется
сияние светлых очей.
Плачет душа,
но отчаянья нет уж былого.
Только слеза моя
все горячей…
* * *
На плечах – полсотни годов.
В голове – полтыщи стихов.
Нарастает горечь во мне…
Не до шуток, не до пустяков.
С этой горечью, с этой старостью,
с этой бренностью и усталостью,
словно крыша в день буревой,
смерть трещит над моей головой.
На дворе весны новоселье
соком жизненным орошено.
Мне бодливое это веселье
Ни к чему, Только мучит оно.
Вслед легенде, я повторяю:
«Для чего ты оставил меня?»
И кричу я, в огне полыхая,
что во мне уже мало огня.
* * *
Я половину хлеба съел,
и стал я тем, чем стать успел.
И над моею головой
не веет грозный рок.
Но об одном печаль моя:
из дел земного бытия
лишь половину сделал я
того, что сделать мог.
* * *
Утро весеннее, тополь седой,
красный закат над листвой молодой,
тихая ночь с одинокой звездой -
первыми вы
научили любить
мальчика, бывшего некогда мной.
Было моим только то, что любил.
Животворящей весною я был.
Не был бы я весной настоящей,
если не стал бы листвою шумящей,
если б закат и звезду позабыл.
* * *
Отчий дом порочить никогда не дам
вам, чей светлый праздник в каждом горе нашем.
Если загорится – мне тушить, не вам.
Мы без вас потушим и без вас отпляшем
так, что тошно будет каблукам!
* * *
Спрашивал закаты,
спрашивал рассветы -
нужно было, надо
затевать все это?
У души, у разума
и у шрамов спрашивал,
что ношу на теле:
нужно ль в самом деле?
Сорок лет, как вихри,
мчат меня по свету.
Если б можно было -
снова б начал это.
НАВСТРЕЧУ
Остывает стих. Поэт ко сну отходит,
становясь мудрей.
Он устал. Не тронь его – не надо
шума у его дверей.
Завтра сам он рано встанет по тревоге:
«В наш последний бой!»
И стихи, не сбившиеся с ритма, он подымет
боевой трубой.
А покуда будет он стоять колонной,
думать и грустить,
чтобы пеплом всех развалин убеленным
в новый мир вступить.
СНЕГИРЕК
Снегирек ко мне уселся на окно
и запел: «Не хмурься, Гидаш,-
все равно!
Не горюй, что созревает уж давно,
а созреть не может вишня,-
все равно!
Горы издали не круты, но дано
или нет достичь вершины -
все равно!
Глянь: за окнами сосулек уж полно,
насладись весной, а дальше -
все равно.
Год-другой, и в путь дорожку суждено,
ведь пойми ж, не отвертеться -
все равно.
Волновать тебя все это не должно,
и твою горячность видеть
мне смешно».
Я вскипел: как видно, все вы заодно!
Но одумался: не стоит.
Все равно.
Препираться с ним мне стыдно и грешно,-
так подумал я. Вот то-то
и оно!
Как я жил, так жить я буду! «Что ж, вольно
жить как хочешь! – он ответил.-
Все равно!»
И взялся я за работу. Он взмахнул
дерзко крыльями и, свистнув,
упорхнул.
И гадал я: почему же – разбери! -
и в тебе заговорили
снегири!
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: