Детских лет наставники первые
(«Будь свободен!»), друзья мои верные,
горизонт мой собой заполнили -
этих линий абстрактных молнии,
сотни тысяч в полете – птицы,
вечно юные мои птицы -
научили дышать глубоко,
научили глядеть далеко.
Вашу скоропись я читаю.
Сейсмография мыслей и чувств.
Слов безмолвных молниеносность.
(Тем страшней слова, если свет
полыхает, а звука нет.)
Это все понимал я когда-то -
но сегодня еще в моих пальцах -
все живет в моих пальцах
написать на больших ваших вечных скрижалях,
как ответ мой последний и как завещанье,-
то, что стоит писать и сейчас -
то, чему научился у вас.
Здесь, в Зугло, где таился ужас,
на площади, где стынут лужи
и разворочены дома,
над не залеченного раной
могильный этот холм багряный
встал, как Уверенность сама.
По-русски я не понимаю,
стою, молчу, смотрю, гадаю:
здесь погребенный где рожден?
Он правнук Лермонтова или
праправнук Пушкина? Могиле
я говорю: ответь, кто он?
Заводом, шахтой, – кем, не знаю,-
был послан он, чтоб на Дунае
бороться с варварской ордой,
которая хотела солнце
сорвать с небес и все колодцы
наполнить мертвою водой.
Кто он? И будто бы ответом
горит на памятнике этом
пятиконечная звезда.
Смотри! Пятерка пальцев звездных
к востоку, в мир полей колхозных,
указывает нам туда!
Какой простор! Поля, заводы,
фабричных дымов хороводы…
Стучат станки, поют ремни,
комбайны и автомобили…
О, не об этой ли могиле
кричат они, поют они!
О нем, о нем поют стихии,
и через все поля земные
всем небесам несется весть
про воина, про человека…
Он – слава молодого века.
Победа – это он и есть!
– А будет новая война?
– Отчизну строй. Растет она.
Крепи отечество свое.
Лелей цветы, сметай гнилье.
Смотри, земля детьми полна!
– А будет новая война?
– Их смех ты слышишь?
Так ручья звенит струя.
Так бьет волна!
– А будет новая война?
– Иди с детьми и песни пой!
Пойдем веселою тропой
к вершине. Вот она. Видна!
– А будет новая война?
– Смотри, зовет издалека
тропиночка! Она узка,
едва заметна, а ведет
до самых голубых высот.
К вершинам гор ведет она.
– А будет новая война?
– Смотри, козленок проскакал
там, у подножья горных скал.
Плывут по небу облака.
И женщины доят коров
средь зеленеющих лугов.
Ты слышишь: струи молока
звенят о донышко ведра
чистейшим звоном серебра!
И вот летит издалека
ночь в облике нетопыря,
чтоб утром новая заря
взошла на небо, весела,
с небес прогнала и смела
мрак нетопырева крыла.
Ты видишь дней веселый бег
через цветы и через снег!
Прекрасны года времена!
– А будет новая война?
– Строй родину, растет она!
Родимый край оберегай,
свой разум, руки укрепи -
удержишь зверя на цепи!
Обрывками веревки завязаны узлы.
Осиным роем искры летают среди мглы.
Резвится жеребенок. На дереве – орлан.
И местность опаленная. И снежно по полям.
На рельсах и на стрелках былых годов и дней
мой малый мир качается под светом фонарей.
Село со ртом разинутым, то, что считал своим,
глазеющие горы, а не Париж и Рим.
Куда нас пропустили, вы, семафоры лет?
В какие дали, юность, купила ты билет?
Какими крутизнами ты мчишься вдоль реки?
В какие воды сброшены корзины и тюки?
Где искры те летают, в какой шипят воде?
Столбы где телеграфные, где зимы, весны где?
Где жеребенок носится и где орлан парит?
И на какой планете гармошка говорит?
Качавшиеся с нами где наши поезда?
Кто ждет меня иа станции? Доеду я когда?
И если только в памяти мой сад и дом родной,
то все равно не в прошлое уйду я, а домой!
Дождик моросил вчера, и из куста,
словно на колени павшего перед нами,
вылезли на луг влюбленные и шли
с распустившимися, как цветы, губами.
А сегодня к нам ползут с откоса
пушки, липкие вертя колеса,
шлемами солдат прикрыты лбы.
Густо запахи летят за ними -
стяги тяжкие мужской судьбы.
(Детство русое, тебя давно уж нет!
Старость снежная, ты не придешь, седая!
До колен в крови стоит поэт,
песню каждую последней называя.)