Вечно движется веточка эта.
Отчего? Попытайтесь – ответьте!
(Может быть, и движения ветра
Порождают лишь звуки вот эти?)
Вижу: веточка зарозовела,
За окном все упруже, все ближе,
Гибким прутом в стекло зазвенела:
«Я – цветущее слово. Впусти же!»
Окна настежь! Ударила светлым
Светом, цветом и в воздухе пишет…
Вслед ей ветер, и следом за ветром
Вдруг стихи! Век таких я не слышал!
Ни зеленого я понятья
О таких не имел. Но из окон -
Алость, радость, чтоб все мог понять я,
Здесь в покое цветя одиноком.
Влажность. Пышность. И вырос стократ он,
Этот розовый шепот могучий,
И вливается он ароматом
В руку, в ручку и в недра созвучий.
Дирижирует веточка эта
Звучным трепетом белого света,
Чтоб в стихи эту алость ронять ей
Свыше всяких зеленых понятий.
Я крохи юности собрал. Что ж, птицам их швырнуть?
Иль, может, их в слова вложив, пустить слова летать?
Слова и птицы улетят и, завершив свой путь,
Ко мне обратно – тут как тут, и снова будут ждать.
Что скажешь им? Что больше нет крох юности моей?
Поверят? Нет! Начнут кружить, как мертвая листва,
Крылами в стекла будут бить, и у моих дверей,
Оставшись верными, умрут и птицы и слова.
В жизнь поэта вкралась опечатка,
Путаница в тексте на виду -
Требуется авторская правка:
От рожденья на сороковом году,
На каком от смерти – неизвестно,
Автор просит все исправить вновь:
В тексте вместо слова «безнадежность»
Следует опять читать «любовь».
На еврейском кладбище в Лодзи,
Под сенью березы унылой,
Мамы моей еврейки
Польская могила.
Прах моей матери милой,
Еврейской, польской,
На берег фабричной Лудки
Я перенес из Отвоцка.
На этот могильный камень,
Что ее покой охраняет,
Только листочки лавра
Береза порой роняет.
Когда же солнечный ветер,
Играя, в них золотится,
Он в ордена и медали
Преображает листья.
Застрелили фашисты
Тосковавшую обо мне.
Застрелили фашисты
Обмиравшую обо мне.
Пуля тоску прострелила.
Стали сызнова заряжать,
Чтобы после… но после было
Не в кого разряжать.
Прострелили мир материнский -
Два ласковых слога моих губ.
На святую отвоцкую мостовую
Из окна бросили труп.
Доченька, ты запомни,
Чтоб внук будущий не забывал,-
Исполнилось слово: о мостовую
Разбился идеал.
С поля славы унес я мать,
Чтобы матери-земле предать,
Но трупу имени моего
Навек в Отводке лежать.
Вы говорите, сударь милый,
Политик из меня ни к черту?
Мол, я алхимик дивной силы,
Слова сбирающий в реторту,
Творец бальзамов чернокнижных,
Присяжный мастер дел мистичных,
Интуитивных, непостижных
И прочих штук аполитичных…
Признаюсь – колдовал немало,
Имею в том давнишний навык.
Я муку и тоску, бывало,
Лечил напитком слов лукавых;
Или порою – для романса,
Для музы, дамы симпатичной,
Для поэтического транса
Я жизнью жил аполитичной.
Колдуя над питьем словесным,
Как фармацевт провинциальный,
Я различал сквозь занавески
В пылу восторга отблеск дальний
Зари эфирной («мирной»… «лирной»…),
И с уст моих строфа срывалась…
А это был Пожар Всемирный -
Политика разбушевалась!
Разверзся ад, пришел в движенье
Весь свет, был путь открыт раздору.
Пустой банкрот – воображенье
Ко всем чертям пошло в ту пору.
И вздыбились людские толпы,
Пожар забушевал над светом.
И вылез из своей реторты
Я политическим поэтом.
Политика нашла мне дело,
Она (в ней – цельность, живость, сила!)
Меня, как нить в иголку, вдела
И к жизни накрепко пришила.
Она была кипящим соком,
И – напряженно, энергично -
Мне совесть пронизала током,
Она и вправду поэтична!
Я только с ней дошел до смысла
Высоких дней и серых будней -
И только в ней живу и мыслю
Я, сын эпохи многотрудной…