Поиск
МЕЧИСЛАВ ЯСТРУН
ЛОДЗЬ
О весенней облаве крысиной
Объявляет плакат, грязен сток,
И лазури осколочек синий
Перебросил на запад восток.
Вдоль домов, как крысиная стая,
Пробегает тайком полумрак,
И нахмурились тучи, глотая
Лиловатый фабричный мышьяк.
Зелень чахлая серого сквера
И фонарь в переулке глухом.
За решеткой в саду, как пещера,
Неуютный под готику дом.
Колоннада дворца и бессильный
Взлет ступеней… Кулисы иль сон?
Фиолетовый отблеск красильни
В сточный ров, словно труп, погружен.
Здесь могла бы бесшумно спуститься
Леди Макбет. Кровь с рук не отмыть!
Стонет ветер, дым едкий кустится,
Мостовая – как пустошь средь тьмы.
Здесь бы мог пред толпой театральной
Доиграть свою роль до конца
Сам Шекспир и за стеклами спальни
Кануть очерком светлым лица.
Вот купцов именитых гробницы -
Словно вексель на жизнь и на смерть,
В нише нищая ночь приютится,
До зари ей дрожать и терпеть.
Все качаются тени бессильно
На заборе, а рядом с ним тут -
Словно древние парки в прядильне
Бесконечные нити прядут.
Каждый камень заплеван чахоткой,
Расползается дым, словно мор.
В трубах, в башнях, в громоздкости четкой
Очертания замков иль гор?
Здесь дрожат и машины и стены,
Напрягаются своды, как лук.
О пожаре завыли сирены,
Слышен грохот, и топот, и стук.
ПОЭЗИЯ И ПРАВДА
Поэзии должно, чтоб быть ей собою,
С правдой немолчный вести разговор.
А может, она неподдельной такою
Всегда и была с незапамятных пор?
Она не для тех, кто думать страшится,
Кто видит лишь солнце, без облаков.
Она фанфаронам не подчинится,
Она не пойдет на приманки льстецов.
О ты, что глядишь на меня, сожалея,
И судишь мепя легковесно порой,
Знай – лживое слово гнетет тяжелее,
Стократ тяжелее плиты гробовой.
Увы, в неизменном твоем представленье
Я ниже всех тех, кто предшествовал мне.
Знай – каждое я подчиняю движенье
Несущей надежду бурливой волне.
Я знаю такую жестокую нежность,
Которой людская взаимность чужда,
И неукротимую знаю мятежность,
И песню, что отзвук находит всегда.
История счет свой ведет неуклонно,
Счет наших ошибок, деяний и слов,
И это не иней на рамах оконных
И не мимолетная тень облаков.
И скажет она: «Неотступно с тобою
Я все эти долгие годы была,
И я над твоей горевала судьбою,
И драму души твоей я поняла.
Я знаю, какие жестокие раны
Тебе нанесла эта злая война.
На смерть обреченный, ты снова воспрянул,
А мысль до конца оставалась вольна.
Твой голос сперва не был слышен, но вскоре
Пробился, прорвался и вышел из тьмы,
И хлынул, как воды, прорвавшие горы,
Будя и волнуя сердца и умы.
Порою блуждал ты, порой был виновен,
Но чистое слово звучало, как гром,
Проникнуто неистребимой любовью,
Горя Ифигении ярким костром».
ПОСВЯЩЕНИЕ
Если когда-нибудь способ открою
Словом сердца будоражить людские,
Прежде всего опишу вас, герои,
Чтобы все знали, вот вы какие:
Немногословные, скромные, честные,
Не было в мире проще людей.
Вас опишу, храбрецы неизвестные.
Вы ведь стесняетесь славы своей.
Это был год сорок третий, а стужа -
Жестче веревки, и суше, и туже.
Я и сегодня, глаза лишь закрою,
Тотчас вас вижу, зимы той герои.
Меж спекулянтов и трусов роенья,
Меж равнодушных, никчемных, безвольных,
Слышал я вашего сердца биенье,
Слышал я грохот свершений подпольных.
Взрывом гранаты и выстрела вспышкой
Вы из могилы на свет выносили
Город, который застыл, как ледышка,
И обучился законам насилья.
Новый закон краской на тротуарах
Вы написали тогда. Оттого-то
Слушала вас – вся в дыму и пожарах -
Польша сорок четвертого года.
То, что историк прославит томами,
То, что гранит монументов покроет,
Ночью глухой в предрассветном тумане
Вы написали надеждой и кровью.
На Свентоянской, в извилинах Фрета -
Где б ни сверкнуло восстания пламя,
Всюду летала смерти комета,
– Вам не воскреснуть! – смеялась над вами.
В каждом комке этой почвы кровавой,
В перекореженной этой панели,
Вы навсегда залегли под Варшавой,
Тысячи смелых навек онемели.
Я, не способный стоять на котурнах,
Произносить залихватские речи,
Без ухищрений литературных,
Павших за вольность – увековечу.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: