Вот вещи,
они пополам разрезаны точно:
с одной стороны – сама вещь,
а с другой – ее имя.
Там, меж ними, большое пространство,
где и бегать возможно
и жить.
Вот и ты распадаешься надвое тоже:
ты – с одной стороны,
а с другой – твое имя.
Приходилось тебе ощутить
хоть однажды
во сне,
как на мысли твои
наложились другие какие-то мысли,
а на руки твои
наложились другие какие-то руки?
Кто-то понял тебя на мгновенье
и провел твое имя
сквозь тело твое
с тихим звоном
и с болью -
словно медный язык колокольный
в пустоте колокольной.
Мы, ужасно большие,
мы, не падавшие на льду
с довоенной поры,
ну, а если нечаянно и поскользнулись однажды,
при паденье мы год себе некий сломали
из важнейших один, из негнущихся наших,
из гипса…
Мы, которые взрослые,
чувствуем вдруг временами,
что нам не хватает игрушек.
Все имеем, а все не хватает чего-то -
непременно нужны нам игрушки.
Мы тоскуем по оптимизму,
заключенному в сердце у куклы,
и о парусном судне волшебном,
что плывет одинаково быстро
и по бурным волнам,
и по суше.
На коня деревянного нам бы вскочить,
чтоб он всем своим деревом лихо заржал,
ну а мы бы сказали: «Свези нас туда-то,
или, впрочем, вези нас, куда пожелаешь,
ибо нам все равно,
где свершить свои подвиги
нам предстоит!»
Ох, как нам иногда не хватает игрушек!
Но грустить из-за этого нам невозможно, увы,
и поплакать нельзя от души,
ножку стула рукой обхватив,-
потому что мы взрослые очень,
и нет никого старше нас,
кто бы мог нас утешить.
Невзирая на то, что живет он в раю,
озабочен весьма был Адам и печален,
потому что не знал он,
чего ему тут не хватает.
Тогда бог сотворил ему Еву,
взяв ребро у Адама.
Это чудо Адаму понравилось так,
что он в ту же секунду
стал ощупывать следующее ребро,
ощущая, как сладостно поражены его пальцы
нежной грудью упругой
и прелестью бедер, округлых,
словно контуры нотных значков.
Так явилась пред ним его новая Ева.
В этот миг она красила губы как раз,
перед зеркалом стоя.
«Что поделаешь, жизнь такова!» -
так вздохнул наш Адам
и еще сотворил одну Еву,
и еще, и еще…
Чуть лишь только официальная Ева отвернется на миг
или мирру и ладан на рынок пойдет покупать
он опять извлекал себе новую Еву
из межреберного гарема.
Бог заметил
разнузданно наглое творчество это,
и призвал он Адама к себе,
обругал его крепко
и выгнал из рая
за приверженность к сюрреализму.
Деревьям завязал глаза
платком зеленым.
– Попробуйте меня найти! – сказал им.
И сразу же меня нашли деревья
под хохот листьев.
Я птицам завязал глаза
платком из тучи.
– Попробуйте меня найти! – сказал им.
И сразу же меня поймали птицы
под звуки песен.
Тоске я завязал глаза
улыбкой.
Тоска на следующий день
меня в любви сыскала.
Я солнцу завязал глаза
ночами,
сказав ему: – Теперь найди попробуй!
– А, вон ты где! – ответило мне солнце.
Тебе ни за какой погодой
не укрыться.
– Тебе не скрыться! -
так весь мир сказал мне
и чувства все, которым
пытался я завязывать глаза.
Люблю дожди, без памяти ливни люблю,
Бешеный ливень и тихий дождь,
Девичий дождик и по-женски безудержный ливень,
Дождик грибной, и накрап, и осеннюю морось,
Люблю дожди, без памяти ливни люблю,
Люблю кувыркаться в их белой высокой траве,
И нити их рвать, и идти с их былинкой в зубах,
Чтоб, видя меня, хмелели мужчины.
Я знаю, говорить некрасиво:
«Я самая красивая женщина».
Это дурно и, может, неправда,
Но позволь мне, когда начинается дождь,
Лишь когда начинается дождь,
Произнести волшебную формулу:
«Я самая красивая женщина».
Я самая красивая женщина, потому что идут дожди,
Мне сквозная к лицу бахрома в волосах,
Я самая красивая женщина, потому что ветер в лицо
И платьице бьется, отчаявшись спрятать колени.
Я самая красивая женщина, потому что ты
Далеко от меня и я тебя жду,
Я самая красивая женщина, потому что умею ждать.
И ты знаешь, что я тебя жду.
В воздухе веет влюбленностью, свежестью.
Все прохожие ловят запах дождя,
А во время дождя влюбленность мгновенна.
Все прохожие влюблены,
И я тебя жду.
Ты же знаешь -
Люблю я дожди,
Я без памяти ливни люблю,
Бешеный ливень и тихий дождь,
Девичий дождь и по-женски безудержный ливень.