Я до сих пор не могу забыть осла, наблюдавшего за Гишаром и Агауэдом, изнемогавшими под тяжестью груза. Казалось, он, подмигивая, говорил: «Хорошую шутку сыграли мы с этими двумя! А они-то не давали нам житья с самого начала пути!» Тут мой ослик, весело пошевеливая ушами, без всяких уговоров живо взобрался на последние уступы. Добравшись до вершины, он помочился от радости прямо на ноги Агауэда, возмущенного подобной неучтивостью.

Да, тассилийские склоны доставили нам немало хлопот!

Проблема обеспечения нашей экспедиции продовольствием внушала мне серьезные опасения, тем более что туареги все неохотнее ссужали нужных нам вьючных животных. Я подумал, что идеальным решением вопроса снабжения в столь труднодоступных местах была бы доставка продовольствия на вертолете. Но о вертолете не могло быть и речи: в Сахаре им пользуются слишком редко. Оставалась еще одна возможность – сбрасывать груз на парашютах.

Ночной отдых вернул нам силы. Наши ослики повеселели и на утреннем сборе покорно дали себя навьючить. Маленький караван тронулся в путь; я сел верхом на своего верблюда – он уже не впервые на Тассили и потому совершенно спокойно взбирался по акбам Тафилалета. Правда, он не был нагружен.

Наш караван на плато Тамрит как будто сошел со страниц Библии: впереди – верблюд, за ним – вереница ослов и людей с палками в руках. Эта картина напоминала исход из Египта или группу бедуинов на пути в Вифлеем. После восьми часов пути и остановки у гельты, где все совершили туалет, мы прибыли в Тин-Тазарифт, где уже несколько часов нас поджидал Джебрин со своими верблюдами.

Глава десятая.

Новая экспедиция в Тин-Тазарифте

Окрестности Тин-Тазарифта, пожалуй, красивее всех прочих мест, где мы побывали ранее. Никогда еще слово «город» не подходило так удачно, как для названия этого массива из песчаника. В его центре – обширный цирк диаметром более 500 метров, напоминающий огромную, окруженную домами городскую площадь с отходящими от нее улицами, переулками и даже тупиками. Росписи мы обнаружили (как и в других местностях) во впадинах, которыми изрыты основания скал. Принесенный ветром песок заполнял многочисленные проходы между скалами. Некоторые из них совершенно забиты громадными дюнами, отливающими золотом под солнечными лучами. Дюны придают местности еще большую живописность. Однако это очарование скоро исчезнет: нам еще долго предстоит ими любоваться и месяцами придется бродить по осыпающемуся под ногами песку. Лучи солнца отражаются в кристаллах кварца, ослепляя и создавая невыносимую духоту. Мы разбили лагерь на скалистом выступе в сотне метров от гельты, которая будет снабжать нас водой. Наши туареги нашли поблизости хорошо защищенное от ветра убежище. Глубокую тишину Тин-Тазарифта нарушают теперь только звуки, доносящиеся при доставке воды или заготовке топлива. Ведь далеко вокруг нет ни одной души, и мы наедине со скалами.

Перед отъездом в Париж я совершил обход всех наших владений и, осмотрев один закоулок за другим, составил опись имевшихся там изображений. Особенно поразило меня отсутствие в покрытых росписями гротах осколков посуды, каменных жерновов и зернодробилок, как это имело место в Джаббарене. Зато повсюду были разбросаны грубо отесанные каменные топоры и большие граненые камни со следами ручной обработки. Мы не нашли здесь изображений быков, встречавшихся повсюду в Джаббарене. В Тин-Тазарифте большинство наскальных росписей относится к наиболее древней эпохе, для которой характерны изображения «круглоголовых» людей («марсианского» типа). Одна из наиболее любопытных росписей изображает лежащую на спине безногую женщину с туловищем цилиндрической формы и поднятыми руками. Рядом с ней – два огромных муфлона. Это, конечно, не бог весть как красиво, но чрезвычайно интересно. Среди других фигур, исполненных в том же стиле, внимание привлекают гигантский лучник и, по-видимому, плывущий человек. Познакомившись со всеми изображениями «круглоголовых» людей, я пришел к выводу, что люди той эпохи не знали ни посуды, ни жерновов. Они пользовались этими давно интересовавшими меня грубо отесанными топорами.

Стена одного убежища покрыта отпечатками рук, причем некоторые из них наслаиваются на роспись скотоводческого периода. Аналогичные изображения находили в Европе во многих гротах палеолитической эпохи. Их считают наиболее древними: люди создавали эти отпечатки, опуская руку в краску и прикладывая ее затем к стене. Найдено довольно много таких изображений. Полагают, что они имели магический смысл, обозначая право на владение или являясь символом обряда изгнания злых духов.

В Тассили мы отметили два типа наскальных изображений руки. В первом случае очертания руки рисуются, во втором – ее контур воспроизводится методом обрызгивания. Первый тип следует считать наиболее древним он встречается наряду с «круглоголовыми» фигурами, выполненными лиловатой охрой. Изображенная до локтя рука покрыта какими-то украшениями геометрической формы и как бы отделяет часть росписи от других ее участков, смысл которых остается для нас непонятным. Изображение руки не представляет точной копии оригинала. Но неправильные пропорции пальцев вызывают предположение, что это набросок с натуры. Иначе обстоит дело со вторым типом изображений, найденных в Тин-Тазарифте. Ранее я встречал их уже в Джаббарене и Сефаре. Здесь речь идет о руках-«негативах». Руку прикладывали к стене и обрызгивали сверху белой охрой. Краска покрывала участок, окружающий контур руки, а прикрытое ею место оставалось неокрашенным. На этот раз рисунок абсолютно точен. Поразительная тонкость пальцев рук наставляет иногда предполагать, что они принадлежали женщине. Значение изображения, полученного вторым способом, понятнее рисунков первого типа.

Современные этнографические данные свидетельствуют о том, что в те далекие времена существовал двойной обряд. Вначале участок стены обдавали дыханием, что должно было изгнать злых духов. Затем к нему прикладывали руку, что могло символически обозначать право на владение. До сих пор еще в деревнях Северной Африки женщина прикладывает руку к свежей глине над входом только что построенного дома. «Это приносит счастье!» говорят в народе. Украшение, называемое «рукой Фатимы» – тоже не что иное, как память об эволюционировавшем ритуале. Все эти обычаи, несомненно, сохранились как пережитки магических обрядов доисторического периода.

Руки, изображенные на стенах впадин, производят странное впечатление. Они создают атмосферу мест, посещаемых привидениями, или древних капищ – святилищ, где наши далекие предки, бессильные понять истинный смысл явлений природы и чувствуя свою беспомощность в борьбе с ними, пытались отвратить злые силы посредством религиозных обрядов.

Подобное впечатление усиливается благодаря тому, что окружающие нас туареги до сих пор верят в духов пещер, ветра, воды. Они считают, что перевал Ассакао, который мы преодолели на пути к Тассили, очень часто посещает «дженун»[48]. Поэтому наши проводники и погонщики верблюдов водрузили камень на большую скалу, возвышающуюся у входа в ущелье. Это было как бы приношением, чтобы задобрить духа скал. В туарегской Сахаре существуют тысячи подобных мест.

Большое место в магии занимает также изображение ноги или сандалии. Во многих районах Сахары, в частности неподалеку от опасных участков горных троп, можно найти множество нарисованных на плитах контуров ноги. Цель этих изображений – отвлечь внимание злого духа в тот момент, когда человек переходит через перевал. Тассили – страна колдунов и волшебных чар. Женщины из Рата известны своим умением изготовлять любовный напиток для привораживания мужчин. Это знаменитый «борбор». Его действие состоит в том, что он физически ослабляет мужчину, уменьшая тем самым его моральное сопротивление, после чего женщине легче его покорить. Если человек заболеет без видимой для его близких причины, то говорят, что он «борборизован». Именно так объяснили болезнь и кончину геолога Ц. Килиана, которому приписывается открытие сахарской нефти. И хотя Килиан, конечно, не был «борборизован» туарегскими женщинами, легенда тем не менее упорно держится.