Наверно, если специально придумывать всякие козни и испытания для моряков «Або», то вряд ли можно додуматься до того, что им довелось пережить за время плавания. Юнкер, учитывая, что денег на покупку продовольствия и воды практически нет, решил максимально сократить обратный путь. Если обычно капитаны заходили на Гавайские острова, чтобы освежить команду, дать ей возможность отдохнуть от судна на берегу, купить свежих фруктов и овощей, чтобы уберечь людей от цинги, то командир «Або» приказал следовать курсом на Рио-де-Жанейро, не делая остановок в пути. После того как вышли из Авачинской губы, начался самый трудный этап плавания. Влажный снег огромными хлопьями налипал на снасти, рангоут, паруса, глыбами обрушивался с них на палубу. Тонкий слой льда превратил палубу в сплошной каток. Чтобы не скатиться за борт, натянули вдоль палубы леера. Днём и ночью убирали лопатами снег и скалывали лёд. На руки матросов страшно было смотреть. Когда спустились южнее, мороз и снег сменились на штормовой ветер и огромное волнение. Длилась эта пытка почти месяц. 11 декабря огромный вал вкатился с кормы на транспорт, сломал шлюпку и едва не перевернул орудие. Вода вдавила медные решётки люков, а рулевых и вахтенного офицера отбросила к бортам, чудом не смыв их за борт. Воду с палубы вычерпывали потом вёдрами. В каютах и в жилой палубе был настоящий вселенский потоп.

Постоянная сырость, невозможность высушить одежду и постель, отвратительное питание, огонь было не развести, поэтому ели сырую солонину с остатками сухарей, всё это в сочетании с тяжелейшим трудом привело к естественному результату — страшной спутнице моряков, цинге. Не было не только свежего продовольствия, но и водки, без которой на солонину противно было даже смотреть, а не то что есть. Офицеры отдали в лазарет своё продовольствие, закупленное ими для кают-компании. Сами питались наравне с матросами. Цинга тоже не обошла их стороной. Чем питался Юнкер со своими «возлюбленными», никто не знал, да и не интересовался. В те времена на кораблях было принято, чтобы капитан по очереди приглашал к себе на обед офицеров. А те в свою очередь приглашали его на обед в кают-компанию.

Капитан попытался воспользоваться этим обычаем, чтобы расколоть дружное офицерское общество. Но из его затеи ничего не вышло. Офицеры категорически отказывались от капитанского приглашения на обед, а о том, чтобы позвать его в кают-компанию, не могло быть и речи. С ним никто не разговаривал: только «есть» и руку к козырьку. Как рассказывал брату Алексей Бутаков, «общество офицеров было прекрасное, ни малейшей ссоры, раздоров в течение двухлетнего плавания». Это большая редкость в условиях физической и моральной усталости при постоянном нахождении в замкнутом пространстве, невозможности побыть одному. Юнкер попытался «по-доброму» договориться с офицерами, чтобы те подписали шнуровые книги записи расходов.

Понятно, что в них была сплошная липа Но все с негодованием отвергли его просьбу. Чтобы остановить Юнкера, офицеры «принуждены были иногда подавать рапорты на него самого, не подписывали шнуровых книг, чтобы не марать себя в самом явном воровстве, и на возвратном пути стянули-таки его в ежовые рукавицы», — писал домой Алексей Иванович Бутаков. Обогнули мыс Горн и вскоре, 9 апреля 1842 года, увидели Рио-де-Жанейро. За 137 дней прошли 14 521 милю без захода на Гавайские острова или на остров Питкерн, прославившийся в связи с бунтом на английском судне «Баунти», а в нашей стране — благодаря одной назойливой рекламе. На места, где можно было отдохнуть, запастись свежей провизией, полюбовались лишь издали. Хорошо хоть водой запаслись на Камчатке. Она давно испортилась, приобрела какой-то синеватый цвет и отвратительный запах, пили с отвращением

Три дня маневрировали на рейде Рио-де-Жанейро, не могли войти в бухту из-за шторма Это отняло последние силы у тех, кто ещё мог передвигаться. Когда вошли в гавань, из последних сил убрали паруса. К счастью для моряков, в городе оказался на месте русский посланник Сергей Григорьевич Ломоносов. Тот, побывав на судне и увидев, в каком состоянии находились матросы и офицеры, пришёл в ужас. Он немедленно выдал в долг деньги для закупки провизии, выдачи четырёхмесячного содержания команде, нанял на берегу дом под лазарет. Ломоносов передал Алексею Ивановичу похвальный отзыв о нём Фёдора Петровича Литке, что, без сомнения, было очень приятно Бутакову. И вот здесь Бутаков и его товарищи совершили, по молодости лет и неопытности, большой промах. Офицеры написали официальную жалобу управляющему морским министерством, сообщив обо всех «художествах» капитана. Передали её Ломоносову, считая, что он отправит в Петербург по адресу. Но Сергей Григорьевич, осторожный дипломат, послал письмо моряков в Министерство иностранных дел со своим сопроводительным письмом. Жалоба попала в Морское министерство уже с сопроводительным письмом, подписанным министром иностранных дел, Карлом Васильевичем Нессельроде, который сам был в юности моряком, а потому с большим интересом прочитал жалобу моряков. Эта жалоба потом морякам вышла боком. В морском ведомстве считали самым последним делом, когда выносят сор из избы. Что значит выносить сор из избы — это делать достоянием гласности неприглядные вещи в чьём-то ведомстве, а значит, доставлять неприятности большому начальству.

Виноватыми сразу стали жалобщики, а не мерзавец, погубивший столько людей. Но тогда моряки пребывали в наивной уверенности своей правоты.

Семьдесят семь дней пробыл экипаж «Або» в Рио-де-Жанейро, пока не подлечили людей. На переходе в Рио-де-Жанейро от цинги умерли ещё пять человек. И всё-таки, несмотря на всё пережитое, молодёжь оставалась молодёжью. Если в Петропавловске, едва живые после безумного плавания, пытались ухаживать за местными красотками, закутанными в меха, то в Бразилии, где дамам жарко и одеваются они очень легко, и сам Бог велел. Как-то под вечер офицеры отправились «для обозрения окрестностей и на охоту к реке Макакао». А вот дальше история становится тёмной и запутанной. Почему-то вместо охоты оказались около одного трактира, где на пыльной площадке плясали босоногие негры. Из самых благородных соображений, чтобы, как было написано в объяснительной записке для Ломоносова, «оживить пляску, взяли несколько водки». Судя по всему, водки оказалось столько, что пляску негров сочли недостаточно оживлённой. Решили, чтобы исправить положение, заменить собой кавалеров чернокожих чаровниц. Дамы, возможно, и не возражали бы, но их спутники были настроены иначе и быстро вооружились дубинами и палками.

Началась грандиозная драка, сначала на улице. Но под натиском преобладающего в численности противника моряки стали отступать, и драка переместилась в трактир. Естественно, перебили всю посуду и переломали мебель. Прибывшая полиция под конвоем отвела в местную тюрьму всех, кроме мичмана барона Фридерикса, тому досталось больше других. Негры отделали его так, что он не мог идти, и его под охраной двух конвойных на шлюпке отвезли в тюрьму, находившуюся в порту. Пришлось выручать офицеров из беды всё тому же посланнику Ломоносову. Он замял скандал, оплатив трактирщику все издержки. После этого посланник счёл, что моряки уже достаточно набрались в Бразилии впечатлений и вполне окрепли для продолжения своего плавания. 26 июня «Або» вышел в море. В живых оставалось две трети экипажа Перед отплытием Юнкер объявил, что зимовать они будут в… Копенгагене. Видимо, у него сохранились от пребывания там тёплые воспоминания. Но Ломоносов, узнав от офицеров о намерениях капитана, категорически приказал ему следовать в Кронштадт. В Кронштадте уже знали обо всём из писем офицеров родным и друзьям По городу ходили анекдоты, что Юнкер продал «Або» американцам вместе с командой и офицерами.

30 августа вошли в знакомый Портсмут. Снова заняли для ремонта и покупки продовольствия деньги у русского консула. После недолгого пребывания в английском порту вновь вышли в море. В Северном море попали в сильный шторм, получили повреждения, и для Юнкера появился прекрасный повод зайти в Копенгаген. Он проворно обошёл всех в городе, у кого можно было занять денег, и, ощутив при их виде второе дыхание, наплевал на запрет Ломоносова, решил никуда дальше не идти, а остаться зимовать у датчан. На счастье экипажа, в Копенгаген зашёл пароходо-фрегат «Камчатка», который перегонял из Америки капитан 1-го ранга Иван Иванович Шанц, назначенный его командиром Шанц когда-то служил вместе с Юнкером и знал того как облупленного. Капитан 1-го ранга, выслушав офицеров «Або», пригрозил Юнкеру, что сам отведёт транспорт в Кронштадт на буксире, если тот не покинет Копенгаген. Иван Иванович был из тех, кто своими словами не бросается, и бывший сослуживец с досадой подчинился.