Однако порой мне казалось, что она обратила на меня внимание только потому, что у нее нет своего ребенка. Когда они с Майклом Момпелльоном приехали к нам, такие молодые и счастливые — они только что поженились, — вся деревня затаилась в ожидании. Но проходили месяцы, а потом и годы, но талия миссис Момпелльон по-прежнему оставалась тонкой, как у девушки. Жители нашей деревни только выиграли от этого, потому что она относилась как заботливая мать к чужим детям, живущим в нужде, помогала советом, навещала больных, в общем, стала для нас незаменимой.

Единственное, чему я не хотела у нее учиться, — это тому, как готовить снадобья из разных растений. Одно дело, если этим занимается жена пастора, и совсем другое — если этим займусь я, вдова. Когда я была совсем девочкой, у нас в деревне был такой случай: ведьмой объявили Мем Гауди, женщину, к которой все обращались за лекарствами, она же помогала принимать роды. Тот год был неурожайный, и у нескольких истощенных женщин случился выкидыш. А когда странные близнецы, сросшиеся друг с другом в груди, родились мертвыми, многие начали поговаривать, что это дело рук дьявола, и стали называть Мем Гауди ведьмой. Наш пастор, мистер Стенли, пошел с Гауди на поле и провел там с ней много часов, проверяя их обвинения. Когда они вернулись, он признал ее невиновной и осудил тех, кто обвинил ее в колдовстве.

Хотя никто больше не осмелился называть старую Мем ведьмой, кое-кто стал косо посматривать на ее молодую племянницу Анис — та помогала ей выращивать, сушить и смешивать растения для настоек. Моя мачеха Афра, очень суеверная женщина, была из их числа. Она испытывала к Анис смешанное чувство страха и благоговения и, может быть, даже завидовала ей. Я была в доме отца, когда Анис принесла для детей мазь от нагноения глаз. Я очень удивилась, когда увидела, как Афра спрятала под подстилкой на стуле раскрытые в форме креста ножницы и предложила Анис сесть. Я пожурила ее за это, когда Анис ушла, но мачеха настаивала на своем:

— Говори, что хочешь, Анна. Но разве ты не видишь, как задирает нос эта сиротка? Будто знает больше, чем мы.

Что ж, ответила я ей на это, так оно и есть. Разве она не знает, как лечить болезни? Разве мы все не пользуемся ее знаниями?

Афра скривилась:

— А ты замечала, как мужчины крутятся вокруг нее? Это все неспроста. Я думаю, она варит не только лекарства, но и приворотное зелье.

Я возразила, что такая молодая красивая женщина в этом не нуждается. Афра еще больше скривилась, и я почувствовала, что попала в точку. В этом-то и была причина ненависти моей мачехи к Анис.

Афра вышла замуж за моего беспутного отца, когда ей было уже двадцать шесть, и до тех пор никто так и не сделал ей предложения. Они как-то уживались, может быть, потому, что не ждали ничего хорошего от этого союза. Но мне кажется, что в глубине души Афра не переставала завидовать другим, более привлекательным женщинам, таким, как Анис. Анис действительно не обращала внимания на условности, но в нашей деревне были девушки, которые вели себя гораздо более вызывающе и все же не навлекали на себя столь сурового осуждения. Я очень беспокоилась за Анис, так как многие прислушивались к словам Афры.

Я делала вид, что внимательно слушаю рассказы миссис Момпелльон о полезных свойствах руты и ромашки, а сама в это время вырывала чертополох. Потом я отправилась на кухню и занялась уборкой. Так прошли утренние часы. Некоторые думают, что работа домашней прислуги — это очень скучное дело, но я так никогда не считала. И в доме пастора, и в Бредфорд-Холле я находила удовольствие в том, что привожу в порядок красивые вещи. Полируя дамасскую шкатулку в доме Момпелльонов, я рассматривала изящные инкрустации и думала о мастере из далекой страны, который их сделал. У мистера Виккарза я видела материю, которую он назвал дамасской, и мне было интересно, неужели и эта шкатулка проделала такой далекий путь. Подумав о мистере Виккарзе, я тут же вспомнила, что так и не посоветовалась с миссис Момпелльон насчет платья. Но потом спохватилась: уже почти полдень, Том скоро проснется и запросит есть. Я поспешила домой, решив, что поговорю с миссис Момпелльон о платье позже.

Дома меня встретила тишина. Джейн Мартин была на кухне с Томом, а Джеми молча играл один у плиты. В уголке, где мистер Виккарз занимался шитьем, лежали аккуратно сложенные с вечера выкройки и нитки. Яйца, которые я оставила ему на завтрак, так и остались нетронутыми. Том, увидев меня, стал извиваться в руках Джейн Мартин, я взяла его на руки и стала кормить. И только потом спросила о мистере Виккарзе.

— Я его сегодня не видела, — сказала Джейн. — Я думала, он пошел с утра к Хэдфилду.

— Но он даже не позавтракал, — заметила и.

Джейн Мартин пожала плечами. Она всячески старалась показать, что не одобряет присутствия в моем доме постояльца-мужчины.

— Он в постели, мама, — сказал расстроенный Джеми. — Я пошел его поискать, а он закричал на меня: «Уходи!»

Наверное, он серьезно разболелся, подумала я. Налив в кувшин свежей воды, я отрезала кусок хлеба и понесла наверх. Поднявшись по лестнице на чердак, я услышала стоны. От волнения я даже забыла постучать в дверь, а когда вошла, чуть не выронила кувшин от ужаса. Джордж Виккарз лежал на краю кровати, свесив голову под тяжестью огромной, пульсирующей опухоли желто-фиолетового цвета. Его лицо пылало, оно было ярко-красным. Светлые волосы потемнели и слиплись, подушка промокла от пота. В комнате стоял сильный, сладковатый запах. Так пахнут гниющие яблоки.

— Пожалуйста, воды, — прошептал он.

Я поднесла к его потрескавшимся губам чашку, и он жадно ее осушил. Я все подливала и подливала воды из кувшина, пока он не опустел.

— Спасибо, — выдохнул он. — А теперь, умоляю вас, уйдите, а не то вы тоже можете подцепить эту заразу.

— Нет, я не оставлю вас в таком состоянии, — сказала я.

— Мне все равно уже ничто и никто не поможет, разве что священник. Прошу вас, позовите Момпелльона, если он, конечно, не побоится прийти.

— Не говорите так! — горячо возразила я. — Лихорадка пройдет, и вы почувствуете себя лучше.

— Нет, Анна. Я слишком хорошо знаю признаки этой ужасной болезни. Лучше уходите скорее, ради ваших детей.

Я встала и вышла, но только затем, чтобы взять из своей комнаты еще одно одеяло — укрыть его — и подушку, так как та была совсем мокрой. Когда я вернулась, он стонал. Я попыталась приподнять его, и он вскрикнул от боли — огромная опухоль нарывала. И вдруг она лопнула, как стручок, и из нее брызнул густой гной. Приторный запах гнилых яблок сменился запахом тухлой рыбы. Вытирая эту гадость с его лица и плеча, я едва сдержала приступ рвоты.

— Ради бога, Анна, — с трудом проговорил Он, напрягая свой охрипший голос, — уходите отсюда! Вы не можете мне помочь! Подумайте о себе!

Испугавшись, что в таком ослабленном состоянии волнение действительно может повредить ему, я подобрала грязные простыни и вышла из комнаты. Внизу меня встретили испуганные Джейн и Джеми. Джеми, конечно, не понимал, что происходит, а Джейн стояла бледная как мел. Она уже сняла фартук и была готова уйти.

— Прошу тебя, останься с детьми, пока я схожу за пастором. Мистеру Виккарзу очень плохо, — сказала я, бросая грязное белье во дворе у двери.

Я бежала, глядя себе под ноги, так что не заметила пастора, который ехал верхом на Антеросе. Но он меня заметил и остановился рядом со мной.

— Анна, что стряслось? — спросил он, спешиваясь и протягивая мне руку, чтобы поддержать меня, так как я все не могла отдышаться.

Я сбивчиво рассказала ему о том, в каком ужасном состоянии находится мистер Виккарз.

— Мне очень жаль, — сказал он, и лицо его сразу приняло озабоченное выражение.

Не теряя времени он подсадил меня в седло, сел сам, и мы поскакали.

Все события тех дней стоят у меня перед глазами, как будто это случилось только вчера. Я помню, как мужественно вел себя мистер Момпелльон, как он меня успокаивал, как утешал бедного мистера Виккарза. Мистер Виккарз бормотал что-то бессвязное, метался, проклинал все на свете, кричал от боли. Было трудно понять, что он пытается сказать, но иногда он прекращал метаться и просто лежал с широко открытыми глазами, повторяя хриплым голосом: «Сожгите все! Сожгите все! Ради Бога, сожгите все!» На вторую ночь он лежал молча, уставившись куда-то в пространство. Его губы обметало, и я время от времени смачивала их водой. Он молча, с благодарностью смотрел на меня, не в силах произнести ни слова. Ночь тянулась бесконечно, но мистер Момпелльон не отходил от его постели, даже когда к утру мистер Виккарз забылся неспокойным сном.