Но, говоря о состоянии бессовестности, мы понимаем не отсутствие в человеке карательной силы совести, а только отсутствие совестливости, т. е. попрание всех божеских и человеческих законов и прав, отмирание всякого нравственного чувства. Конечно, бури страстей и шум этого мира могут заглушить и карательный голос совести. Но и в этом случае судящая совесть сказывается в человеке. Она тогда сказывается в тайном унынии, меланхолии, тоске, в состоянии безнадежности. А когда затихают страсти и шум мира (что случается в течение всей жизни, но в особенности перед смертью), тогда злая совесть обрушивается на человека со всей яростью. Она тогда производит в человеке беспокойство, боязливость и мучительное ожидание будущего воздаяния. Каин, Саул, Иуда, Орест могут послужить красочными примерами. Так что совесть есть или ангел-утешитель, или диавол-мучитель.

Мы привели все выдержки из Священного Писания, относящиеся к человеческой совести. Осталось указать только на одно место в послании Апостола Павла к коринфянам: «Совесть же разумею не свою, а другого; ибо для чего моей свободе быть судимой чужой совестью?» (1 Кор. 10, 29). В этих словах совесть представляется индивидуальной инстанцией: это значит, что каждый человек имеет совесть только для себя. Из этого следует, что я должен остерегаться возвышать голос своей совести на степень закона для других и таким образом причинять ущерб своей совести. Я должен со вниманием и снисхождением относиться как к своей собственной совести, так и к совести других.

Бог не ограничился тем, что сотворил человека и снабдил его нравственными силами. Сотворив человека, Он, как благой Отец, воспитывает его. А воспитание предполагает влияние на воспитываемого извне. Потому-то, дав человеку внутренний закон, Бог восполнял его по мере надобности и внешним законом, именуемым Откровением. Поэтому между первым и вторым законом не только нет противоречия, но они даже дополняют друг друга.

Еще до грехопадения первого человека Бог, как видно из книги Бытия, являлся Адаму в раю и поучал его. Он дал определенные заповеди о хранении рая, о невкушении плодов дерева познания добра и зла и, вероятно, об освящении седьмого дня в неделе (Быт. 2, 3). Но потребность в откровенном законе обнаружилась в особенности после грехопадения, когда притупилось и извратилось нравственное чувство и сознание. Поэтому и учит апостол Павел, что закон дан по причине преступлений, т. е. вследствие грехопадения (Гал. 3, 19). Действительно, тот закон, который мы имеем в настоящее время в Библии, дан вследствие грехопадения и теснейшим образом связан с испорченным состоянием человека. Когда совесть человека затмилась и исказилась, тогда ей на помощь дан через Моисея закон, в котором воля Божия ясно выражена. Апостол Павел указывает и на другое значение закона Моисея: «Закон пришел после, и таким образом умножилось преступление» (Рим. 5, 20), или «Законом познается грех» (3, 20), и еще: «Без закона грех мертв… когда пришла заповедь, то грех ожил» (7, 8–9); и в другом месте: «Закон производит гнев» (4, 15). Все эти изречения показывают, что закон дан не только для уяснения людям воли Божией, но и для раскрытия им собственного их испорченного состояния. Чтобы врачевать болезнь, надо сначала вывести наружу ее скрытый яд. А более общее значение ветхозаветного закона высказано апостолом в послании к галатам, где закон назван пестуном или детоводителем ко Христу (3, 24) и ему дается воспитательное значение. Закон должен был дисциплинировать жизнь еврейского народа и побуждать его поступать согласно с предписаниями Божественной воли, делаясь праведным и святым. Но наконец этот народ должен был убедиться, что одного закона недостаточно для достижения этой цели («Делами закона не оправдается перед Ним никакая плоть; ибо законом познается грех» (3, 20)) и необходима была новая высшая помощь, явленная пришествием на землю Господа Иисуса Христа. Язычники признавали необходимость этой помощи историческим опытом хождения по собственным путям, а иудеи – откровенным законом.

Ветхозаветный нравственный закон, сокращенно изложенный в декалоге, дан среди грома и молнии, и он начинается величественными и грозными словами: «Я Господь Бог твой!» Величие и могущество Законодателя, требующего послушания, – вот первое, что внушается ветхозаветным законом и что требуется при воспитании, особенно такого грубого и склонного к языческим увлечениям народа, какими были евреи. Бог говорит, а народ должен только слушаться и исполнять. При этом каждое повеление сопровождалось угрозой немедленного наказания в случае неисполнения и обетованием награды при исполнении его: «Я Господь Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои» (Исх. 20, 5–6). Содержание закона объемлет всю жизнь человека и все его отношения. Первые четыре заповеди говорят о правильном отношении человека к Богу, а последние шесть – о правильном отношении к ближним. Исполняя эти заповеди, а также и другие частные предписания Пятикнижия, человек вступает в правильное отношение к самому себе. Есть предписание и насчет отношения к природе – например, не заграждай уста волу, когда он молотит (Втор. 25, 4).

Касаясь всевозможных отношений человеческой жизни, предписания закона простираются до мелочей и направлены преимущественно на внешнюю сторону жизни. Этого требовала воспитательная задача, чтобы через внешнее привести человека к внутреннему. Этим же объясняется то обстоятельство, что закон выражен главным образом в форме запрещений: почти каждая заповедь начинается частицей «не». Вследствие преобладания юридического характера в ветхозаветном нравственном законе он не отличается строго от закона обрядового и гражданского, которые столь же священны для Древнего Израиля, как и нравственный закон. В Пятикнижии предписания этих трех законов перемешаны между собой. Несмотря на определенные на каждый случай требования, чтобы согласовать человеческую волю с волей Божией, сердце Израиля и его воля постоянно расходятся с требованиями закона, и для объединения с ним необходимо частое повторение заповеди – не делай того или другого. В силу всех этих обстоятельств ветхозаветный закон есть закон рабства, по выражению Апостола (Гал. 5, 1), и сам по себе он не мог дать человеку новое сердце и спасти его: законом никто не оправдается перед Богом (Гал. 3, 11). Не могли искупить грехов и приносимые жертвы: невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи (Евр. 10, 4).

Тем не менее апостол говорит, что закон свят и его заповеди святы, праведны и благи (Рим. 7, 12). И Моисеев закон сам по себе совершенен, но он ограничен ввиду несовершенства времени и народа, получившего закон. В Пятикнижии весьма ясно отражены совершенства закона и необходимость соответствующей ему совершенной жизни. Так Бог, говорящий в законе среди грома и молнии, есть тот самый Бог, который давал патриархам обетования и вывел израильтян из Египта. Следовательно, за строгостью закона открываются благость и милость Божия, через закон Бог ведет человека к благодати и избавлению. И сам Моисей, хотя был усердным и строгим охранителем правды, но назван кротчайшим всех людей на земле (Числ. 12, 3). Далее, хотя закон был направлен против внешних и грубых действий, но частое повторение в законе – «не пожелай» – показывает, что воспрещаются не только преступные дела, но и самые скрытые мысли и желания, направленные во вред ближним и разрушающие нравственную сущность человека. А главная христианская заповедь, заповедь о любви, есть и в Ветхом Завете: «Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всей душой твоей, и всеми силами твоими» (Втор. 6, 5), «Люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев. 19–18). Весь обрядовый Моисеев закон, хотя сильно держал в оковах евреев своей чувственной стороной, но имел символическое значение, т. е. посредством видимых предметов хотел выявить духовные и невидимые предметы. Например, все предписания о пище чистой и нечистой, о несмешении различных родов семян, скота, даже нитей в одежде и т. д. имели в виду выявить идею разумного различения, идею установленного Богом и самой природой порядка и чистоты. А главный пункт обрядового закона – первосвященнического служения и жертвы, сопровождаемые многими чувственными знаками, были тенью грядущих благ (Евр. 10, 1), т. е. указывали на то дело (самый образ вещей, по выражению Апостола), которое совершено с явлением Господа Иисуса Христа.