Пили и ели медленно: «демобилизованный» все рассказывал, какая у него Терезия, как и когда он ее полюбил, как решил ехать к ней, а старшина-артиллерист только слушал, одобрительно поддакивая и грустно улыбаясь.

Кларк говорил с таким самозабвенным увлечением, так пожирал глазами своего собеседника, что, как казалось со стороны, ничего не видел и не слышал вокруг себя. В самом же деле он ни на одно мгновение не терял власти над собой, беспрестанно контролировал каждого человека, находившегося в обширном зале: не заинтересовался ли кто-нибудь им? Другим Кларк и не мог быть на советской земле. Постоянная настороженность — теперь это его обычное состояние. Он, как человек тайной жизни, все время должен быть уверенным, что отлично исполняет свою роль, что находится вне подозрений.

За соседним освободившимся столиком появился новый посетитель — молодой человек в черной форменной тужурке, с белым металлическим паровозиком на свежей, отлично сделанной и тщательно вычищенной фуражке. Кларк наметанным глазом успел заметить и другие важные приметы парня: русый кудрявый чуб, выбивающийся из-под лакированного козырька, яркий ожог румянца на щеках, выбритый подбородок, сияющий взор. Всякий человек, попадающий в орбиту внимания Кларка, сразу же вызывал у него первостепенной важности вопрос: кто ты и что ты? Бояться тебя надо, заискивать перед тобой или добиваться дружбы? Если объект не вызывал опасений, Кларк сейчас же, по привычке, прикидывал: «А нельзя ли, голубчик, извлечь из тебя какую-нибудь пользу?»

Потягивая густое мартовское пиво и не прекращая разговора с артиллеристом, Кларк думал о молодом железнодорожнике. По наблюдению Кларка, парень недавно, может быть неделю назад, если даже не вчера, получил право на самостоятельное вождение паровоза. Этим и объясняется его парадный вид и появление в ресторане. Празднует. Официантка называет его по имени — значит, он местный, яворянин.

«Счастливые люди великодушны, — усмехнулся про себя Кларк, — они доверчивы и рады кого-нибудь пригреть своим добрым крылом. Что ж, начнем атаку». Кларк поднял голову и как бы невзначай встретился взглядом с молодым железнодорожником. Через минуту он сделал то же самое, но на этот раз уже улыбнулся глазами. Еще через минуту он подмигнул соседу по столу и сказал хмельным голосом:

— За тех, кто вышел на самостоятельную дорогу! За тебя, механик! — прибавил Кларк и поднял кружку.

Молодой железнодорожник, не ожидавший такого ясновидения от незнакомого человека, жарко, до слез покраснел, но свою кружку с пивом он все-таки тоже вознес и осушил ее до дна.

Кларк в душе ликовал. Как быстро заложил он фундамент дружбы с этим так необходимым ему парнем! Он погрозил ему пальцем и сказал, как старому приятелю:

— Сам виноват, браток, что я твои секреты разгадал: они сверкают в каждой твоей пуговице. Завидую: лет на пять моложе меня, а уже имеешь такую специальность!

— Тебе ли завидовать! — Железнодорожник посмотрел на ордена и медали демобилизованного старшины.

— «Не гляди, что на груди, а гляди, что впереди», — предупреждал Вася Теркин. Впереди у меня — увесистый ключ, зубило, домкрат и третий разряд паровозного слесаря или кочегара. Учеником твоим, может быть, буду.

— Что, кончил службу?

— Угу. Здесь, в Яворе, собираюсь заякориться. Можно? Разрешаешь?

— Можно, — засмеялся паровозник. — Разрешаю.

Кларк решил, что дальше сближаться можно уже смелее.

— Как тебя мама называет, механик?

Железнодорожник, еще смеясь, ответил:

— Василем.

— А люди? Товарищ…

— Гойда, — подсказал Василь.

Кларк смерил юношу с ног до головы оценивающим взглядом:

— Все тебе, брат, к лицу: фамилия, имя, профессия. А у меня подкузьмила и фамилия и имя. Иван! Белограй!

Заметив пограничный наряд, вошедший в ресторан, Кларк осторожно скомкал так удачно налаженный разговор с Василем Гойдой и опять повернулся к уже успевшему заскучать старшине-артиллеристу:

— Выпьем, дружба, еще по стакашке за твою Клаву!

Выпивая и продолжая с артиллеристом разговор, Кларк ни разу не посмотрел в сторону пограничников, проверяющих у пассажиров-военнослужащих документы.

К столу подошел пограничный наряд — молодой лейтенант и два солдата с автоматами. Офицер попросил предъявить документы. Кларк допил пиво, вытер губы ладонью и не спеша полез в карман. Пока он, позванивая орденами и медалями, доставал толстый бумажник, старшина-артиллерист успел протянуть лейтенанту маленькую книжечку в коричневой обложке и аккуратно сложенную вчетверо бумагу — отпускной билет. Офицер внимательно просматривал документы.

Кларк тем временем вытащил кожаный, видавший виды бумажник, положил его на край стола и раскрыл так небрежно, что все его содержимое посыпалось на пол. Чего только не хранил в своей необъятной утробе этот солдатский бумажник: вырезки из газет времен Отечественной войны, выписки из приказов главнокомандующего об объявлении благодарности за отличия, письма, какие-то справки, почтовые квитанции, гребенку с зеркальцем, деньги, орденскую книжку, фотографию красивой девушки в украинском костюме, с лентами в толстых русых косах. Подбирая с пола содержимое бумажника, Кларк улыбался:

— Извиняюсь, товарищи! Это я на радостях все свое барахлишко вывернул… Один момент!

— Почему без погон? — строго спросил пограничник. — Прошу предъявить документы.

— Документы? Пожалуйста!

Кларк нагнулся, взял с пола пачку бумаг, протянул лейтенанту:

— Читайте, там сказано, почему старшина Иван Белограй без погон. Отвоевался! Отслужил честно и благородно, дай бог всякому.

— Когда вы получили пропуск в пограничную зону? — спросил лейтенант.

— Когда?… Так там же все ясно, по-русски написано. Читайте! Пятого марта сего года.

— Кончается срок действия вашего пропуска. У вас в запасе всего одна неделя.

— Не беспокойтесь, товарищ лейтенант! Продлим, если… если нам не дадут поворот от ворот.

Пограничник положил на край стола бумаги:

— Каким поездом приехали?

— Да этим самым, московским.

— Билет сохранился?

— Билет? Можно и билет. Вот. — Кларк вытряхнул из платка кусочек картона. — Москва — Явор. Годность — трое суток. Стоимость…

— Советую, товарищ, пойти в гостиницу и лечь спать, — сказал на прощанье лейтенант охмелевшему, не в меру разговорчивому демобилизованному старшине.

— Гостиница… А где она?

— Здесь, на вокзале. На третьем этаже.

Лейтенант откозырял и удалился.

Всякий человек, вольно или невольно наблюдавший за Белограем и Воловиком, не мог не подумать, что они вместе ехали в поезде, подружились в дороге и вот теперь ужинают перед разлукой. Именно на это и рассчитывал Кларк.

Диктор объявил по радио, что через полчаса начнется посадка на поезда, следующие в Будапешт и Вену, в Братиславу и Прагу. Старшина-артиллерист с грустью посмотрел на часы, вздохнул:

— Жалко.

— Чего тебе жалко? — спросил Кларк, не подозревая о том, какой опасный последует ответ, во многом решивший его судьбу.

— Только познакомились, а уже надо разлучаться. Вот и жалко. Удивляюсь, Иван: всего один час знаю тебя, а нравишься так — вроде мы с тобой всю жизнь дружили. Чем приворожил?

— Э, есть такое заветное средство. Только не скажу какое. И не выпытывай. Давай лучше выпьем. Последнюю!

Кларк налил в кружку пива, разбавил его слегка водкой, чокнулся со старшиной. Проделывая все это, он незаметно косил глазами в сторону сидящего за соседним столиком железнодорожника — слышал ли тот неуместное признание старшины, не вызвало ли оно у него настороженности.

Молодой машинист беспечно пил пиво, дымил сигаретой. «Ничего не слышал», — успокоил себя Кларк.

Диктор напомнил о том, что скоро начнется посадка на поезда, следующие за границу, и сообщил о прибытии пригородного поезда Мукачево — Явор — Ужгород.

Старшина-артиллерист неохотно поднялся из-за стола:

— Ну, Иван, раскошеливайся… расплачивайся, одним словом, а я пойду. Пора.