В каждой большой пограничной операции есть одна важная особенность. Поиск начинается на огромной площади. По мере того как в штаб поступают все более и более достоверные данные о местопребывании разыскиваемого, периметр поиска сокращается, силы стягиваются, уплотняется кольцо вокруг врага.

Данные, представленные Зубавиным, заставили генерала Громаду задуматься: не пора ли начать стягивание сил? Велико было искушение уплотнить кольцо, но Громада преодолел это искушение. Еще не все ясно. Большой опыт борьбы с врагами научил Громаду быть осторожным, осмотрительным, принимать решения на основе абсолютно достоверных данных. И потому он твердо сказал себе: еще рано.

И, даже проверив данные Зубавина и убедившись в их достоверности, Громада не изменил своего решения. Он прекратит поиск лишь в том случае, когда станет ясно, что схвачен именно шеф Карела Грончака. Кажется, это уже только вопрос времени. Враг обречен. Зубавин, выжидая, поступает правильно. Сегодня еще рано подвести черту. Кто знает, не скрывается ли за одним нарушителем целая шпионская шайка? Не следует торопиться. Но и опаздывать нельзя.

С такими мыслями Громада и заснул, впервые после нескольких бессонных ночей. Его разбудил настойчивый звонок телефона. Громада узнал голос Зубавина.

— Есть важнейшие новости, товарищ генерал.

Зубавин хотел, чтобы генерал немедленно прибыл к нему в горотдел.

Громада вызвал машину, оделся и через полчаса был в кабинете Зубавина. При появлении генерала человек в форме железнодорожника, сидевший в кресле у стола майора, вскочил и виновато заморгал светлыми ресницами.

Зубавин поднялся:

— Познакомьтесь, товарищ генерал: мастер Чеканюк, Петр Петрович.

— Здравствуйте! — Громада наклонил голову. Его смуглое лицо было непроницаемо спокойно.

После того, что генерал знал о мастере, это «познакомьтесь» прозвучало странно и вызвало у Громады недоумение. Но он быстро догадался, что в отношении Зубавина к Чеканюку произошла перемена.

Зубавин протянул генералу несколько листов бумаги, исписанных убористым почерком. Протокол обстоятельно объяснял Громаде причину появления мастера в кабинете Зубавина. Он пришел, как сказано было в первой же строке, выполнить свой долг советского гражданина. Дальше излагалась суть дела. Прошлой ночью, вернее — поздно вечером, Чеканюк возвращался из кинотеатра. По дороге домой он зашел в пивной бар по Ужгородской улице, принадлежавший ранее Имре Варге. Там он попросил у знакомой официантки, как это часто делал в течение нескольких лет, бутылку пива, сто граммов водки, бутерброд с красной икрой и стал ужинать. Через несколько минут к нему подошел человек в серой куртке. Спросив, не занят ли соседний стул, он расположился рядом и тоже потребовал себе пива. Наполнив кружку, он чуть пристукнул ее донышком по столу и вполголоса произнес:

«Ваше здоровье, Петро Петрович!»

«Спасибо!» — сейчас же откликнулся мастер.

Он поинтересовался, откуда незнакомый человек знает его имя и фамилию. Тот пристально посмотрел ему в глаза и тихо сказал:

«Не узнаешь, кум?»

Чеканюк долго вглядывался в рыхлое, с лохматыми бровями, чужое лицо. И постепенно проступили на нем давно забытые черты: крупная родинка на щеке, большие зубы, оспинки на кончике широкого носа, упрямый подбородок, разделенный ложбинкой. Кум Ярослав! Ярослав Граб, надевший в годы войны форму эсэсовца.

Почувствовав себя узнанным, Граб нахмурил брови: тише, мол, ничего не спрашивай — сейчас, дескать, не время и не место рассказывать, откуда и как я появился.

Они еще выпили, закусили и, расплатившись, вышли на улицу. Тут Граб заявил, что ему негде ночевать и его должен приютить, по старой дружбе, мастер Чеканюк. Пришли на Первомайскую. Пробирались не улицей, а огородами и садами. Почему? Мастер уже догадывался, каким ветром его забытого кума занесло в Закарпатье. Когда вошли в дом, то Граб подтвердил догадки Чеканюка. Он прямо сказал, что перешел границу, и потребовал от мастера спрятать его на два-три дня, не больше. Гостеприимство он щедро оплачивал: бросил на стол тугую пачку сторублевок. Вот она здесь, в деле, крест-накрест заклеенная белыми полосками бумаги. Мастер Чеканюк принял деньги, спрятал в сенном сарае своего кума. Вот и всё.

Генерал Громада внимательно прочитал показания Чеканюка. Потом еще раз и еще.

— Почему кум пришел именно к вам? — спросил он, быстро взглянув на мастера.

— Вот об этом, товарищ генерал, я и сам все время думаю: почему? — Он потупился, глядя на свои жилистые темные руки. — Я при старом режиме… при Августине Волошине был сичевиком. Про меня теперь всякое можно подумать.

— Мы судим о человеке по его делам.

— Лучший мастер в депо Явор, — сказал Зубавин.

Громада протянул Чеканюку руку:

— Примите, Петро Петрович, благодарность от пограничников… Ваш кум вооружен?

— Вроде как бы нет, а там кто ж его знает!

— Планами делился?

— Пока не успел. Да я и не показывал виду, что меня это интересует.

— Надо сделать так, чтобы при аресте Граба не причинить никакого беспокойства ни Петру Петровичу, ни его домашним, — посоветовал Громада майору Зубавину.

— Граб думает, что вы сейчас на работе? — спросил Зубавин у Чеканюка.

— Да. Утром я проведал его и сказал, что иду в депо.

— Скажите, Петро Петрович, а когда вы пили с Грабом, самогон не развязал ему язык?

— Какой же самогон в пивном баре! — удивился мастер.

— В баре самогона не было, но, может быть, у кума нашелся? — с улыбкой спросил Зубавин, перелистывая страницы допроса шофера Скибана.

— Нет, дома мы ничего не пили.

— Как вы с Грабом прошли в дом? — последовал новый вопрос после продолжительного молчания.

— Мы в дом не заходили. Прямо в сарай. Задами пробирались.

— А когда вы входили, вас никто не видел? Из соседей, например?

— Вроде бы нет.

Зубавин переглянулся с Громадой, закрыл папку и отпустил Чеканюка.

— Ну, каков ваш вывод, товарищ майор? — Громада, нахмурившись, набивал трубку.

— Пока не арестован этот нарушитель, я не имею права считать достоверными ни показания Чеканюка, ни Скибана.

— Да. — Генерал густо задымил и закрыл глаза. — Если прав шофер Скибан, — в раздумье проговорил Громада, — тогда почему пришел к вам мастер Чеканюк? Вторая версия: Чеканюк искренен, он рискует жизнью. Но тогда зачем понадобилось шоферу Скибану клеветать на него?

— Возможно, он заинтересован в том, чтобы направить розыск по ложному пути, — ответил Зубавин. — Не нравится мне этот Скибан. Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что он неспроста приходил к нам. У меня есть подозрение, что он как-то причастен к делу.

— На чем основано это подозрение?

— Пока, товарищ генерал, не имею никаких объективных данных. Буду собирать факты.

Вечером того же дня под проливным весенним дождем Зубавин и сопровождавшие его лица подъехали к верхнему концу Первомайской улицы. Оставив здесь машину и выслав оцепление, они двинулись к дому мастера Чеканюка. И как только они переступили порог калитки, из-под темного навеса крылечка неслышно вышел Петро Петрович. Он, повидимому, давно поджидал гостей. Зубавин посмотрел в дальний конец двора, где влажно блестела оцинкованная крыша сарая:

— Постучите. Скажите, что принесли ужин.

Осторожно шагая и с опаской оглядываясь, мастер двинулся к темному сараю. Зубавин неслышно шел рядом, засунув руки в карманы дождевика и обходя лужи.

Подошли к двери вчетвером: посередине — Чеканюк, справа — Зубавин, слева — два вооруженных офицера.

Мастер не в силах был сделать последнего, решающего движения — постучать в дверь сарая. Это вынужден был сделать Зубавин.

— Кум, это я… вечеряти… — зашептал Чеканюк, прижимаясь губами к щели между шершавых, набрякших влагой досок.

Ответа не последовало. Ни малейшего шороха не доносилось изнутри сарая. Зубавин постучал еще и, немного переждав, постучал в третий раз. Сарай молчал. Зубавин оглянулся через плечо, в темноту, взмахнул рукой. Несколько человек выросли за его спиной. Два из них молча, в четыре руки схватились за деревянную скобу, набитую на дверь, с силой рванули ее. Вспыхнул карманный фонарь. Острие его луча осветило Ярослава Граба как раз в тот момент, когда на его зубах хрустела ампула с ядом.