Соберись, Кейли.
Реальность, скорее всего, была менее притянута за уши, но такая же пугающая: я была привязана. Беспомощная, раскрытая, уязвимая. И мне резко стало не хватать воздуха. Утихомирить сердце не получалось. Если я вскоре не выберусь отсюда, то снова начну кричать, но на этот раз от обычного страха, правда, результат будет один и тот же. Они снова что-то мне вколют, и все повторится с тошнотворной точностью. Я проведу в этой кровати остаток своей жизни в попытке спрятаться от теней.
И что из того, что здесь нет окон, а над головой светит лампочка без плафона? В конце концов, тени никуда не денутся и придут за мной. В этом я была уверена.
— Пожалуйста! — закричала я, практически испытывая головокружение от попытки заставить свой голос звучать. — Выпустите…
Дверь открылась за секунды до того, как я собиралась начать брыкаться ногами и руками в усердной попытке избавиться от оков.
— Привет, Кейли, как ты себя чувствуешь?
Я напряглась, чтобы поднять голову и посмотреть на обладателя мелодичного мужского голоса. Он был высоким и худым, но выглядел сильным. Плохая кожа, хорошие волосы.
— Как жаба после препарирования, — ответила я, пока он расстегивал мою левую ногу.
Он мне уже нравился.
— К счастью для тебя, я всегда плохо управлялся со скальпелем. — У парня оказалась милая улыбка, его карие глаза светились добротой. На бейджике было написано «Пол Коннерс, санитар центра психического здоровья.
Психического здоровья? Мой желудок скрутило узлом.
— Где я?
Пол осторожно отстегнул мое второе запястье.
— Ты в «Центре психического здоровья Лейксайд, подразделение Арлингтон Мемориал».
«Лейксайд». Психлечебница. Дерьмо.
— Эм, нет. Я не могу здесь быть. Кто-то допустил ошибку. — Паника забушевала под моей кожей с такой скоростью, что начало покалывать. — Мне нужно поговорить с моей тётей. Или дядей. Он разберется. — Дядя Брендон знает, как решать проблемы, не зля при этом людей — умение, которому я завидовала.
Пол снова улыбнулся и помог мне сесть.
— После того, как обживешься, тебе можно будет позвонить им.
Но я не хотела обживаться.
Мое внимание привлек мой собственный носок.
— Где моя обувь?
— В твоей комнате. Нам пришлось снять ее, чтобы вытащить шнурки. В целях общей безопасности мы не позволяем шнурки, ремни, завязки на одежде или пояса от халатов.
Мои шнурки представляли опасность? Борясь со слезами, я наклонилась, чтобы освободить правую ногу.
— Осторожно. Твое тело, возможно, немного затекло, и тебя может потряхивать поначалу, — сказал он, отстегивая мою левую лодыжку. — Ты провела без сознания некоторое время.
Каждый стук в сердце отдавался болью.
— Как долго?
— О, всего пятнадцать часов.
Что? Я села и почувствовала, как мои глаза округлились от ужаса.
— Вы оставили меня привязанной к кровати на пятнадцать часов? Разве против такого нет закона?
— Множество. И мы не нарушили ни один из них. Помочь спуститься?
— Сама разберусь, — прошипела я. Понимала, что не на того направляю злость, но не смогла сдержаться. Пятнадцать часов моей жизни было потеряно из-за иглы и четырех оков. Сейчас из меня не самый дружественный собеседник. — Почему меня привязали?
Я аккуратно соскользнула с кровати, затем наклонилась над ней, потому как голова начала кружиться. Потертая виниловая плитка казалась холодной даже через носки.
— Тебя привезли на каталке, ты кричала и вырывалась, даже находясь под сильнодействующим успокоительным. Потеряв голос, ты по-прежнему продолжала метаться, словно боролась с чем-то во сне.
Кровь отлила от головы так быстро, что я снова ощутила головокружение.
— Это правда? — Неудивительно, что болело все тело — я часами вырывалась из ремней. Во сне. Если наркотическую кому вообще можно назвать сном.
Пол торжественно кивнул и отступил на шаг, давая мне пространство.
— Ага, и все началось снова пару часов назад, так что нам пришлось привязать тебя, чтобы удержать на кровати.
— Я снова кричала? — В моем животе образовалась бездна ужаса, начала медленно закручиваться, угрожая поглотить меня, словно черная дыра. Какого черта со мной не так?
— Нет, вырывалась. Ты успокоилась примерно полчаса назад. Я собирался расстегнуть тебя, как только ты бы проснулась.
— Что вы мне вкололи? — я потянулась к стене, когда на меня накатила новая волна головокружения.
— Обычный набор. «Ативан», «Галдол» и «Бенадрил», чтобы убрать побочный эффект «Галдола». (прим. перев.: «Ативан» — успокоительное, «Галдол» — антипсихотик, «Бенадрил» — антигистаминный препарат, блокирующий рецепторы гистамина в организме, что приводит к торможению им эффектов).
Неудивительно, что я столько проспала. Понятия не имею, что за лекарства первые два, но одного «Бенадрила» уже хватило бы, чтобы вырубить меня на большую часть ночи во время сезона аллергии. Чудо, что я вообще проснулась.
— А что, если бы у меня проявилась аллергия на какой-нибудь из препаратов? — требовательно спросила я, скрестив руки на футболке, которая была на мне в торговом центре. Поэтому проснуться в своей одежде было самым приятным в сложившейся ситуации.
— Значит, мы бы разговаривали сейчас в комнате экстренной помощи, а не в изоляторе.
Изолятор? Меня слегка обеспокоил тот факт, что у них имеется название для такого места.
Пол потянул дверь на себя, открывая ее.
— После тебя.
Я выпрямила спину и шагнула в коридор, не уверенная, чего ожидать. Людей, разгуливающих в смирительных рубашках и бормочущих что-то себе под нос? Медсестер в белой униформе с накрахмаленными шапочками? Но в коридоре оказалось пусто и тихо.
Пол прошел мимо меня, и я последовала за ним к последней двери налево, которую он открыл для меня. Сунула руки в карманы, чтобы спрятать сильную дрожь, и заставила себя переступить порог.
Еще одна белая комната, ненамного больше предыдущей. Кровать с матрасом и деревянным основанием, слишком узкая и низкая. Застеленная простым белым пледом. Вместо комода пустые полки, прикрепленные к стене, и одно высокое окно. Нет даже шкафа.
У кровати ожидала моя обувь без шнурков. В этой комнате я узнала только ее. Все остальное было чужим. Холодным. Пугающим.
— Так… меня поселили? — Мой голос дрожал. Я не могла ничего с этим поделать.
— Тебя поместили под врачебный присмотр, — сказал Пол, стоя в двери.
— А в чем разница? — я остановилась у края кровати, не желая садиться на нее. Не желая чувствовать себя здесь комфортно.
— Это временно.
— Насколько временно?
— Зависит от твоего врача. — Парень сочувственно мне улыбнулся, затем вышел в коридор. — Одна из медсестер придет помочь тебе. Побудь здесь, Кейли.
У меня получилось лишь кивнуть. Спустя секунду Пол ушел. Я осталась одна. Снова.
Снаружи комнаты послышался скрип колес тележки, которую толкали по коридору. Шарканье обуви по полу. Я уставилась на свои ноги, не желая прикасаться к чему-либо из-за страха перед тем, что все станет реальностью.
Я сошла с ума?
Все еще стояла там, как идиотка, когда дверь открылась, и вошла женщина в бледно-розовых штанах с планшетом с зажимом и ручкой. На бейджике у нее на груди было написано «Ненси Бриггс, медсестра».
— Привет, Кейли, как ты себя чувствуешь? — У нее была широкая и приветливая улыбка, но казалась немного… выверенной. Словно она знала, насколько широко нужно улыбаться. Как казаться дружественной, не ведя добродушный разговор.
Я уже скучала по Полу.
— Не в своей тарелке и скучаю по дому. — Я сжала край полки рукой, желая, чтобы та растворилась под моим прикосновением. Исчезла, как плохой сон, от которого я проснулась минуту назад.
— Что ж, давай посмотрим, сможем ли мы исправить хотя бы первую часть тобой сказанного. — Улыбка медсестры стала шире, но тепла в ней не прибавилось. — В коридоре есть телефон. Сейчас его кто-то занял, но, когда освободится, ты вольна воспользоваться им. Звонить можно лишь на местные номера и законным опекунам. Скажи в приемной, кому ты хочешь позвонить, и тебя соединят.
Оцепенев, я смогла только моргнуть. Это нельзя назвать больницей — это была тюрьма.
Я похлопала по карману, пытаясь нащупать телефон. Его не было. Новая паника взорвалась у меня в груди, и я сунула руку в другой карман. Кредитка тёти Вэл тоже пропала. Она убьет меня, если я потеряла ее.