Девять суток отряд шел от новой заставы до Каракола. Сотни раз приходилось переезжать через бурные потоки в поисках козлиных тропинок. Привычные лошади едва шли по страшным кручам. Люди измучились и устали. Наконец, на девятые сутки, прошли последний перевал.

Солнце садилось. Красный свет слепил глаза. Пламенные облака клубились над горами. Снег сверкал и искрился. Черные ели высились над скалами.

Пройдя вниз по ущелью, отряд вышел на дорогу. Каракол виднелся вдали. По дороге мчался автомобиль. За ним скакала толпа всадников. Из деревень и аулов люди выбегали на дорогу.

Андрей Андреевич в недоумении сдержал коня. Весь отряд остановился. Многие спали в седлах. Автомобиль нырял в ухабах. Киргизы кричали и махали шапками.

Рядом с шофером, держась за смотровое окно и с трудом удерживая равновесие, стоял Амамбет. Сзади сидела Елена Ивановна. Амамбет на ходу выскочил и прихрамывая побежал к Андрею Андреевичу.

Они обнялись. Амамбет хотел сказать речь, но ему не дали говорить.

— Ура, кзыл-аскеры! Да здравствуют пограничники! — кричали люди.

Потом вперед вышли седобородые аксакалы. Они степенно пожали руки Андрею Андреевичу и Кутану. Маленькая девочка, с волосами, заплетенными в мелкие тоненькие косички, и в пионерском галстуке, поднесла Андрею Андреевичу пиалу бузы. Андрей Андреевич выпил всю пиалу залпом.

— Рахмат! — сказали аксакалы.

Андрей Андреевич слез с лошади, подошел к автомобилю и обнял Елену Ивановну. Она, смущаясь и краснея, поцеловала его небритую, колючую щеку и прижалась лицом к грязному меху полушубка, распахнутого на груди коменданта.

— Я очень волновалась, — шепнула она.

Кутан подошел и протянул ей руку.

— Твой муж — самый лучший друг мне, — сказал он серьезно.

Когда автомобиль несся к Караколу, Елена Ивановна обеими руками крепко держала Андрея Андреевича за руку, они сидели рядом.

Амамбет сидел впереди и деликатно не оборачивался.

Машина ныряла в ухабах.

— Секретарь! — крикнул Андрей Андреевич. — Ты бы дороги починил, черт!..

В Каракол приехали уже ночью.

Прошел месяц. Басмачи не появлялись. На всем участке было спокойно. Однажды к коменданту пришел Кутан. Он был мрачен и неразговорчив. Он сказал, что доброотряд ничего не делает, что время уходит зря. А дело есть.

Потом они с комендантом долго рассматривали карту, и Андрей Андреевич объяснил, как изображены реки и горы.

К вечеру Кутан уехал из комендатуры. Помпохоз[31] выдал ему сто патронов к винтовке и мешок сухарей. На следующий день доброотрядцы собрались в Ак-Булуне. Кутан зарезал двух баранов, и джигиты ели беш-бармак.

Потом Кутан поехал вперед, и весь отряд ехал за ним. Каждый вез лопату, топор или лом. Перевалив на сырты, устроили лагерь в пещере у реки и переночевали там. Рано утром Кутан поднял джигитов. Каче и Абдумамана он послал на охоту. Остальные, взяв лопаты и топоры, пешком пошли по склону горы.

Отсюда должна была начаться дорога.

Кутан шел впереди и прокладывал тропу. Джигиты расширяли ее. Там, где скалы преграждали путь, в камне вырубали карниз, деревянными подпорками укрепляя его. Для этой работы часто приходилось обвязывать людей веревками и спускать с отвесного обрыва.

Дорога лепилась над пропастями и провалами. Безошибочным чутьем горца Кутан угадывал, где лучше всего проложить тропу. Доброотрядцы работали ловко и весело. Силач Гасан-Алы один сворачивал огромные камни, и его лом гремел громче всех других.

Ночевать вернулись в пещеру. Каче и Абдумаман убили двух козлов, и все были сыты. В пещере развели костер, и стало тепло, как в юрте. На следующий день продолжали работу.

Так продвигались доброотрядцы все дальше и дальше в горы. День за днем удлинялась тропа.

Стояли страшные морозы. Свирепые северные ветры дули не переставая, тучи заволакивали небо, и снег засыпал землю.

Абдумаман и Каче били козлов, и мяса у доброотрядцев было вдоволь.

Для ночевок Кутан разыскивал просторные пещеры. Для костров джигиты рубили ели.

Тропа дошла до реки и долго извивалась по ее берегу. В самом узком месте, где река стремительно неслась по дну глубокой пропасти и никогда не замерзала, Кутан построил мост. Два толстых ствола огромных тянь-шаньских елей повалили так, что они соединили отвесные берега. Ловкий маленький Каче перелез на другую сторону и укрепил стволы камнями. Несколько дней доброотрядцы рубили лес, и бревна легли поперек на стволы. Гасан-Алы сделал перила.

Когда по мосту провели лошадей, он даже не дрогнул.

В одном месте пришлось неделю копать землю, чтобы сдвинуть колоссальный камень, преградивший путь. Люди выбились из сил и уже начали отчаиваться. Обойти камень было невозможно. Наконец, на восьмые сутки, камень сорвался, с громом прокатился по горе и упал в реку. Камень был так велик, что река изменила русло, огибая его.

Полтора месяца бились доброотрядцы с горами. Через полтора месяца тропа вышла на равнину, в конце которой стояла застава имени Яши Закса.

Пограничники встретили доброотрядцев парадным обедом. Николаенко убил медведя, и доброотрядцы до отвала наелись сочного, сладкого мяса. День отдыхали и двинулись по новой дороге в Каракол. Ехали не спеша и приехали в Каракол через три дня вместо девяти.

Кутан доложил коменданту, что дорога к заставе готова.

После разгрома банды Джантай бежал из долины Кую-Кап, перешел перевал и на китайской стороне, в маленькой лощине у реки, расставил юрты.

Алы, любимый сын и наследник, был убит.

Басмачи разбиты. Погиб Джаксалык, погиб Джамбаев Абдула, погиб Кара-Мурун.

Гордый Касым Малыбашев сидел в каракольской тюрьме. Джаныбек Казы был расстрелян. Остальные курбаши уходили в Китай. Но пограничники на самой границе поймали Сююндыка Сарыбашева, и, защищая вьюки с контрабандным опием, погиб в перестрелке Кадырбаев Бабай.

Одному только Кулубеку Айдарбекову удалось перейти границу с остатками своей шайки.

Пастухи изменили Джантаю, и больше половины его скота досталось киргизской бедноте.

Но все-таки пару тысяч голов баранов и лошадей удалось сохранить, благодарение аллаху, и этого было довольно, чтобы прожить те немногие годы, которые остались до смерти.

Джантай говорил, что эти годы он решил провести на покое, посвящая время молитвам и размышлению. Пора было подумать о боге. Жизнь, в общем, прожита. Жизнь длинная, богатая удачами и радостями, богатая и горем. Многих Джантай пережил, многие планы остались невыполненными, но так хотел аллах, так начертала судьба.

Окруженный семьей и верными джигитами, окруженный почетом и уважением, Джантай оставался полновластным хозяином этого маленького, замкнутого мирка. И потянулись медленные дни покоя, отдыха и одиночества.

Прошло четыре месяца. Однажды в становище приехал какой-то купец. Небольшой караван шел за ним.

Никто не знал этого человека. Он приехал на осле и был похож скорее на святого, чем на купца.

Никому не сказав ни слова, он прошел в юрту Джантая. Джантай читал молитвы, когда полог откинулся и вошел купец.

— Селям алекюм, — сказал он тихо и невнятно.

Джантай недовольно обернулся, но, увидя вошедшего, поспешно вскочил и низко поклонился ему. Купец ответил странным поклоном, приложив ладони к коленям. Джантай усадил гостя в почетном углу, где были разложены лучшие кошмы, и сам подал ему пиалу со свежим кумысом. Гость поблагодарил молча.

Он был небольшого роста, сух и жилист. Раскосые глазки, полуприкрытые веками, смотрели безжизненно, и кожа на скуластом лице была желтая, как старый пергамент.

Он молчал все время, пока Джантай приготовлял опий для курения. Он заговорил только тогда, когда Джантай выслал всех из юрты. Он говорил долго, но так тихо и невнятно, что никто снаружи не слышал ни слова, даже самая молодая жена Джантая, у которой был очень тонкий слух и которая была очень любопытна.