По каким-то причинам издалека все увиденное в этих местах представлялось «не таким». И хотя ты знал: васильки в полосе ржи, крики грачей на тополях в усадьбе и красные карасики, которых мальчишки ловят и складывают в картуз, другими не могут быть, все-таки как открытие воспринимаешь обычность всего, что видят глаза. И еще раз убеждаешься: все, даже самое значительное на земле, питалось обычными земными соками…
Великой ценностью дошло к нам «тургеневское гнездо». Число нынешних гостей сюда измеряется тысячами. В автобусах, на попутных грузовиках, на собственных автомобилях, с рюкзаком пешим ходом — самые разные люди. Одним радость сфотографироваться у «тургеневского дуба» и убедиться: аллеи, как и сказано в путеводителях, образуют римские цифры. «XIX» — девятнадцатый век. Другие хотят побыть наедине в глухих уголках парка, где пахнет сыростью, где на солнечных местах растет земляка, где встретишь птичье гнездо и вечером в бурьянах услышишь маленькую певунью — камышовку-сверчка… В жаркий полдень на одной из полян я встретил мальчишек, присевших перекусить. Буханка хлеба и в большой темной бутылке — молоко, видимо, купленное тут же в Спасском. На траве — рюкзаки и книжка со стебельком ромашки между страницами.
— «Записки охотника»?
Кивают, не переставая отхлебывать из бутылки.
— Издалека приехали?
Оказывается, из Мценска, лежащего отсюда в двенадцати километрах. По совету учителя, на велосипедах решили объехать места, «про которые сказано у Тургенева»… По карте я помог мальчишкам определить дорогу на Бежин луг.
Потом сидим, слушаем птиц.
* * *
Неопытный человек скажет, что все соловьи поют одинаково. Совсем нет. Даже в одном саду — певцы разные. И есть места в России, где соловьи поют особенно хорошо. Совсем не зря, например, вошли в поговорку «курские соловьи». В курских садах, по оврагам и над ручьями, заросшими черемухой, крапивой и ежевикой, живут певцы необычайного голоса и старания. Замечено это было давно. Это мнение знатоки не меняют и по нынешний день.
Трудно сказать, откуда в курских садах пошла «соловьиная школа». Но она существует.
Соловей хоть и родится певцом, все-таки не станет мастером, если не будет учиться у стариков. Конечно, и тут все решает природное дарование. Один учись не учись — пять колен, и вся его песня. Много средних певцов — семиколенная песня обычное дело. Мастер же такие чудеса, такие тонкости выделывает — знатоки плачут от счастья, услыхав однажды такую песню. Десять — пятнадцать колен, и все отточено, отделано без путаницы и промедления.
В одном коленце — черный дятел желна проплакал, в другом — разбойничий свист, потом коршун заклыкал: клы-клы-клы… Иной из певцов изобразит кукушкин клекот в момент перелета, птицей юлой затрепещет. И есть одно коленце, довольно распространенное, названное во всех местах одинаково — лешева дудка…
Лешева дудка! Произнесите вслух два этих слова, и вы почувствуете немой восторг человека, уловившего в песне что-то знакомое всякому, кто хоть один раз бывал ночью в лесу…
О соловьях можно писать целый трактат. И в нем должное надо отдать не только таланту певца, но и, так сказать, композиторской способности соловьиного рода. С величайшим вкусом отбираются в песню самые яркие из лесных звуков. И эта счастливая работа лучше всего получается у соловьев курских.
Соловьев в усадьбе Тургенева, видимо, следует называть орловскими соловьями. Это близкая родня курским. И хотя тургеневский Ермолай без большой похвалы отзывался о местных певцах, для новой стереофонической пластинки лесных голосов Борис Вепринцев решил записать именно спасско-лутовиновских соловьев… И вот мы выбрали, кажется, самое подходящее время. Наплывает ночная гроза. Где-то уже не очень далеко погромыхивает. Тишина и темнота навалились на черный оцепеневший парк. Все живое умолкло. Кроме соловьев… Вот она, лешева дудка! Рядом, кажется, рукой шевельни и распугаешь певцов. Борис не спешит развязывать мешочки с магнитофонами. По всему парку россыпи соловьев, можно не спеша выбирать.
Кажется, там, вдалеке, — лучшая песня…
Теплые облака почти опустились на верхушки деревьев. Фонариком освещаем тропу. Стволы лип кажутся белыми. Соловьи не боятся света, но все-таки не спугнуть бы. В темноте, выставив вперед руки, добираемся наконец к пруду. Ощупью укрепляем два микрофона.
Щелчок. Слышу, как в рюкзаке у Бориса начинают вращаться катушки. Когда-нибудь, наверное, точно на этом месте ночью стоял Тургенев. И так же слушал. Сейчас поет очень дальний родственник того соловья… Борис передает мне наушники. Слышно все: гром, неистовый соловьиных свист, невнятный шум поезда и… странный шорох — пошел дождь.
Скорей, скорее сматывать провода и бегом через парк. Зашумели верхушки лип. Свет. Удар грома. Еще вспышка. Усадебный дом ослепительно белым квадратом на мгновение является из черноты. Ветер треплет сразу отяжелевшие ветки…
Отряхиваемся под крышей. Буря утихомирилась. На землю, постепенно редея, падает тихий дождь.
— Поют…
* * *
Обстановка старого дома Тургеневых хранится в Орле. Богатая библиотека — пять тысяч старинных книг; стол, на котором ребенком Тургенев делал уроки и за которым потом писал; бильярдный стол, кровать; большая черная икона в серебряном окладе, будто бы пожалованная роду Тургеневых Иваном Грозным; и тут же — красная мантия Оксфордского университета, портрет писателя в этой мантии.
— Все подлинное — часы, рояль… — Провожавший нас хранитель музея, симпатичный, знающий и, видно, очень любящий свой Орел человек, поднял крышку рояля и тронул желтую клавишу. Бум-ум… протяжный, немного печальный звук. Мы все улыбнулись:
— Подлинный…
Я не знаю города, который не гордился бы кем-нибудь из своих земляков. В поездках эта мысль приходила множество раз. Какой-нибудь маленький Рыльск, и вдруг узнаешь: отсюда пошел знаменитый путешественник Шелихов. Острогожск — жили Крамской, Рылеев, Маршак. Тобольск — родина Менделеева, город сказочника Ершова… В общем, нет такого «заповедника», где бы таланты «сеяли и выращивали». Любой угол земли может подарить миру способного человека. И все-таки есть места, загадочно богатые знатными земляками. И в этом смысле орловская земля выходит едва ли не на первое место. В городском музее писателей под портретом Бунина я прочитал слова: «Я рос… в том плодородном подстепье… где образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть ли не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым…» Не слишком ли сказано? Начинаем вспоминать: сам Бунин, Тургенев, Фет, Тютчев, Лесков, Писарев, Леонид Андреев, Пришвин… Если же взять подстепье шире Орловщины, то надо продолжить: Лев Толстой, Кольцов, Андрей Платонов, Есенин…
Можно гадать: откуда такая чаша талантов?
Бунин говорит о рождении именно в этих краях русского языка… Можно утверждать: и природа этих широт России не в малой степени служила колыбелью писательства.
Перечислим отдельно людей, для которых творчество немыслимо без присутствия в нем природы: Тургенев, Кольцов, Фет, Тютчев, Бунин, Пришвин, Есенин. Это все уроженцы полустепной России. Вспомним о соловьях, лучше всего почему-то поющих в садах и перелесках под Курском… Есть у земли какие-то тайны.
Фото автора. 13 июня 1967 г.
Брестская крепость
(Широка страна моя…)
Снимок цитадели сделан с помощью военных летчиков. Командир вертолета — В. Гридунов.
22 июня. Двадцать шесть лет назад началась война…
С годами подробности больших событий постепенно теряются. Память хранит только узловые драматические моменты. Заговорите о нашествии Наполеона, и сразу вспомнятся Бородино, пожар Москвы, Смоленская дорога.
От последней войны не забудутся: сражение под Москвой, Сталинград, Севастополь, Ленинградская блокада, Курская дута, Берлин. И это — 22-е число в июне.