1001 речь на открытии первого съезда латиноамериканской молодёж

изошло это потому, что она сама, своими методами открыла те пути, на которые в своё время указал Маркс. (Аплодисменты).

Недавно один из высокопоставленных деятелей Советского Союза, заместитель премьер-министра Микоян (аплодисменты), поднимая тост за Кубинскую революцию, признал (будучи марксистом всю свою жизнь), что это—явление, которое Маркс не предвидел (аплодисменты), и заметил, что жизнь учит нас большему, чем самые мудрые книги и чем самый глубокий из мыслителей. (Аплодисменты).

И эта кубинская революция, не слишком заботясь о своих лозунгах и о том, что о ней говорят, постоянно прислушивалась лишь к одному: чего хочет от нее кубинский народ. Она шла вперёд именно в этом направлении и достаточно быстро столкнулась с тем, что и сделанное нами для счастья нашего народа, и то, что мы намеревались для этого сделать, привлекает к себе внимание друзей и врагов, взгляды и надежды всего континента,— и взгляды ярости царства монополий.

Но всё это не возникло в одночасье, и позвольте мне поделиться собственным опытом, который может пригодиться многим, оказавшимся в схожих условиях, для того, чтобы понять динамику становления революционной мысли в современном мире. Сегодняшняя Кубинская революция—это не Кубинская революция вчера, даже сразу после её победы. И ещё менее похожа она на восстание, начавшееся высадкой восьмидесяти двух молодых людей, которые на дырявой посудине пересекли бурный Мексиканский залив и высадились у подножия Сьерра-Маэстры. Между ними и представителями нынешней Кубы дистанция, не измеряемая годами, по крайней мере в том смысле, как мы измеряем время, когда в сутках—24 часа, а в часе—60 минут.

Все члены кубинского правительства, молодые по возрасту, по характеру, с иллюзиями, присущими молодости, возмужали в этом горниле опыта и живого контакта с народом, его нуждами и чаяниями. Это стало нашим университетом.

Когда-то все мы мечтали о дне, когда, добравшись до какой-то точки Кубы, после нескольких громких призывов и героических действий, потеряв какое-то число своих товарищей и выступив на конечной стадии борьбы с обращением к народу по радио,—мы, завоевав власть, изгоним диктатора Батисту. История показала нам, что всё гораздо сложнее. Оказалось необходимым уничтожить всю систе

1011 июль 1960 года

му власти, опиравшейся на армию убийц. Причём не просто убийц, а партнеров этой власти, за спиной которых стояла в конечном счёте самая мощная колониальная сила земного шара...

И соответственно постепенно менялась вся наша концепция борьбы. Мы, дети городов, научились уважать крестьян, уважать их чувство независимости, их верность, их опыт передвижения по горным тропам, признать законность их векового стремления к земле, которая была у них отнята. От нас крестьяне узнали, что может человек с ружьём, готовым выстрелить в другого человека, сколько бы ружей того ни сопровождали. Крестьяне передали нам свои знания и свою мудрость, а мы им—свой дух мятежа. С тех пор и по нынешний день, и навсегда кубинские крестьяне и повстанческие силы Кубы, а сегодня и Революционное правительство Кубы идут вместе как один, в едином строю.

Революция нарастала; мы изгнали с крутых склонов Сьерра-Маэстры войска диктатуры. И тогда мы столкнулись с иной, новой для нас реальностью Кубы: с кубинским рабочим, трудящимся, всё равно где—в сельском хозяйстве или в промышленности. От него мы тоже многому научились, но и ему дали понять, что в определённый момент гораздо более мощным и действенным средством, чем самая мощная мирная демонстрация, становится меткий выстрел в нужную цель /un tiro bien dado a quien se lo debe dar/ (аплодисменты). Мы усвоили всё значение организации, а до рабочих донесли всё значение восстания. И результатом этого синтеза стало организованное восстание на всей территории Кубы.

Время шло, и многими смертями—бойцов и невинных жертв —был уже отмечен путь, приведший впоследствии к нашей победе. Империалисты начали осознавать, что Сьерра-Маэстра не оплот банды разбойников или честолюбцев, рвавшихся к власти. Они щедро снабдили диктатуру бомбами, патронами, самолётами и танками, чтобы еще раз, последний раз штурмовать Сьерра-Маэстру. К тому времени, несмотря на то что наши повстанческие силы начали уже захватывать другие области Кубы, уже был сформирован Второй Восточный Фронт «Frank Pais», возглавляемый команданте Раулем Кастро (аплодисменты), несмотря на рост нашего влияния в общественном мнении (для газет всего мира мы представляли собой materia de cintillos) и т.д.—так вот, несмотря на всё это, у Кубинской революции было всего двести винтовок. Я не сказал двести человек. Я сказал двести винтовок—для того, чтобы противостоять последне

1021 речь на открытии первого съезда латиноамериканской молодёж

му натиску режима, бросившего против нас десять тысяч солдат и полный набор смертоносной боевой техники. История каждой из этих двухсот винтовок написана кровью и самопожертвованием наших бойцов—ведь первоначально речь шла о винтовках империи, которые, будучи очищенными кровью и решимостью мучеников революции, стали достойным оружием народа... Так развернулся заключительный этап «решающего» наступления армии, который они окрестили этапом «окружения и уничтожения».

Поэтому я говорю вам, пытливые юноши и девушки Америки, что если мы сегодня и осуществляем то, что называется марксизмом, мы делаем это потому, что открыли его здесь и сами. Уже после разгрома войск диктатуры, которые потеряли тысячу человек убитыми (впятеро больше, чем насчитывали все наши боевые силы), и после захвата более, чем шестисот единиц вооружения в наши руки попала небольшая брошюра Мао Цзэдуна (Аплодисменты). В этой брошюре речь шла о стратегии революционной борьбе в Китае. Там описывались кампании Чан Кай Ши против народных сил, которые диктатор также назвал «кампаниями окружения и уничтожения». Одинаковыми оказались не только слова, которыми два диктатора по разные стороны планеты окрестили свои кампании, но и сам тип кампаний, призванных покончить с народными силами. И одинаковыми оказались методы этих сил, хотя им были незнакомы ни учебники по стратегии и тактике партизанской войны, ни наставления, написанные на другом конце света, чтобы с партизанами бороться. Ибо каждый, делясь своим опытом, не может быть на 100 % уверен в том, что этот опыт не будет кем-то повёрнут против него самого. Но в то же время опыт этот может быть воспроизведён, повторен и теми, кто ничего о нём не знал.

Мы не знали, с чем столкнулись китайские войска в течение двадцати лет борьбы на своей территории. Но мы знали нашу территорию, знали нашего врага и использовали нечто, что каждый имеет на плечах и что, будучи использовано по назначению, многого стоит—свою голову. Мы пустили её в ход и потому враг был разгромлен.

Потом настало время «вторжений»—прорывов на запад, перерезанных путей сообщения противника—и катастрофическое падение диктатуры в момент, когда никто этого не ожидал. Так наступило первое января. И революция, снова не вспоминая о том, что было прочитано раньше, но прислушиваясь к голосу народа, поня

1031 июль 1960 года

ла, с чего ей надо начать. Было принято решение: прежде всего—покарать виновных. И возмездие их настигло1.

За это сразу же ухватились колониальные державы. «Убийства»—вот как они это назвали. И, как и всегда, они сразу же попытались посеять среди нас раскол. Разъяснив, что «убивали—палачи-коммунисты, с которыми наивный патриот по имени Фидель Кастро не имеет ничего общего, и что он может быть спасен». Они пытались расколоть тех, кто вчера сражался за одно общее дело, используя любые уловки, предлоги и доводы, какими бы пустыми и смехотворными те ни были. И в течение некоторого времени они оставались в плену своих иллюзий. Но настал день, и им пришлось убедиться, что одобренный закон об аграрной реформе оказался гораздо более жёстким и глубоким, чем всё то, что предлагали доморощенные умники из правительства. Все они, замечу в скобках, сейчас пребывают в Майами или каком-либо другом городе США:— Пепин Риверо из «Diario de la Маппа» или Медрано из «Prensa Libre». (Крики и свист). Были и другие. Был даже премьер-министр нашего правительства, который проповедовал предельную умеренность, поскольку «ко всем этим вещам надо подходить с позиций умеренности...»