И стал он тотчас подбирать слова.

Вот эта песнь. Притом, своею волей

На здешнем я наречье привожу

Не смысл ее, как летописец Лоллий,

Чьи хроники прилежно я слежу,

Но все до слова - все, что госпожу

Воспоминая, пел Троил влюбленный;

Да внемлет, кто желает, песне оной.

Песня Троила.

"Коль нет любви - то что со мной такое?

Коль есть любовь - то друг она иль враг?

И если друг, зачем она покоя

Мне не дает и мучит так и сяк?

А если враг - я не пойму никак,

Зачем так сладко длить мне эту жажду?

Ведь чем я больше пью, тем больше стражду!

Но коль усладу нахожу в огне -

То я горю не по своей ли воле?

Коль так, пристало ль жаловаться мне?

А если против воли - то доколе

Спасенья мне искать от жгучей боли?

О смерть при жизни! О благой недуг!

Нигде не скрыться от желанных мук.

К кому взываю, сам с собой в раздоре?

Из полымя в огонь бросаюсь я.

Как меж двумя ветрами в бурном море

Без кормчего разбитая ладья,

Увы, душа беспомощна моя!

И хворью я неслыханной хвораю:

Дрожу в огне и в холоде сгораю".

Пропев сие, он на колени пал

И так воззвал к Амуру: "Господине!

Тебя я ныне славлю, слаб и мал,

Тебе свой скорбный дух вручаю ныне!

Дочь смертного она или богиня -

Пошли своею волею благой

Мне жить и умереть ее слугой.

Всесильный боже! Коль твое сиянье

Достигнуть может до ее очей

И коль мои обеты и деянья

Тебе по нраву будут, - стань пред ней

Защитой мне! Взгляни: удел царей

Я отвергаю ради скромной части

Всецело пребывать у ней во власти".

И впрямь, огонь любви, горевший в нем,

Отнюдь не посчитался с царской кровью;

Ни доблесть воина пред сим огнем

Не устояла; оной же любовью

Немалый вред чинился и здоровью:

Царевич раз на дню по шестьдесят

Краснел, бледнел и жизни был не рад.

Одна лишь дума прочно им владела,

Усиливаясь так с теченьем дней,

Что более уж никакое дело

Его не занимало: только с ней

Увидеться он жаждал все сильней,

Как будто мог лишь вид ее отрадный

В его груди умерить жар нещадный.

Да где там! Ведь недаром говорят:

"Чем ближе стать к огню, тем жарче будет";

Но близок иль далек Крессиды взгляд -

Все мысль о ней его ночами будит,

Огнем палит и к безрассудству нудит,

И лик ее, прекрасней всех Елен,

В его душе навек запечатлен.

Бывало, каждый час, а то и чаще,

По сотне раз твердил он про себя:

"О, бог Любви, Амур, добро творящий!

Тебе служу я, мучась и скорбя.

О жизнь моя, Крессида! без тебя

Ослабну и погибну я до срока,

Помилуй же! Не будь со мной жестока!"

Все прочие тревоги он забыл:

Войну, осаду, греков нападенья -

Всё пустяки! Пропал и юный пыл,

И прежние померкли наслажденья;

Теперь во всем искал он подтвержденья,

Что сжалится она когда-нибудь,

И только в том к спасенью видел путь.

Ни Гектора-героя славой ранней,

Ни подвигами братьев остальных

Не льстился он. И все ж на поле брани

Он доблестью превосходил иных

И возле стен порою крепостных

Верхом иль пеший бился столь ретиво,

Что все на то глядели как на диво.

Но не из ненависти он к врагам

Крушил их и чинил такое зло им,

И не затем, чтоб отстоять Пергам:

В глазах любимой выглядеть героем

Стремился он и с каждым новым боем

Чужою кровью обагрял холмы;

Его боялись греки как чумы.

Хотя Любовь на битвы подымала

Царевича, хотя лишала сна,

Студила, жгла, - ей все казалось мало,

И так беднягу допекла она,

Что перемена стала в нем видна

И дать могла бы повод к разговорам.

Тогда пришлось ему сказаться хворым:

Мол, привязалась головная боль,

Вдобавок лихорадка одолела...

А что Крессида? То ль не знала, то ль

Впрямь никакого не было ей дела

До немощей души его и тела, -

Скажу одно вам: и на этот шаг

Она не отозвалася никак.

Тому виной, быть может, лихорадка,

Бессонница или потеря сил, -

Но принца вдруг ужасная догадка

Пронзила: ей другой, должно быть, мил!

Несчастный чуть с ума не своротил:

Он для нее - ничто! Открыться? Где там!

Теперь и думать нечего об этом.

И так себя бранил он день за днем:

«О шут проклятый! Дурень бестолковый!

Что, угодил в ловушку? Поделом!

Любовны муки, мнил ты, не суровы?

Рычи теперь, грызи свои оковы!

Все то, что вздором ты именовал,

Вдруг самого сразило наповал.

Не худо же потешатся, наверно,

Влюбленные, секрет твой разузнав:

"Вот - скажут, - тот, кто столь высокомерно

Нас поучал и полагал, что прав.

Да где ж теперь его надменный нрав?

Как жалок он! И смотрит как уныло!

Любовь его изрядно проучила".

А то вдруг скажут: "Бедный наш Троил!

Уж коли суждено сгорать от страсти,

Зачем ты без ответа полюбил?

За что тебе столь тяжкие напасти?

Красавица, у коей ты во власти,

К тебе январской ночи холодней!

А ты, как иней, таешь перед ней".

О Господи! Не отлагай же казни!

К последней гавани спеши, ладья!

Смерть лучше сей томительной боязни,

Что тайна вдруг откроется моя -

И жертвою насмешек стану я,

Подобно олуху и простофиле,

Каких не раз в куплетах выводили.

Но ты, - он продолжал, - ты, что меня

В свои невольно уловила сети,

Ты, без кого не проживу и дня,

Кто мне навек дороже всех на свете, -

Откажешь ли в прощальном мне привете?

Одна твоя улыбка или взгляд

Еще, быть может, жизнь мою продлят!»

И многие печали и обиды

Он исчислял в безумии своем,

И громко имя выкликал Крессиды,

И слезы щедрым изливал ручьем;

Но не имев понятья ни о чем,

Она никак на то не отвечала

И тем его лишь пуще удручала.

Вот как-то раз Троила верный друг,

По имени Пандар, вошел в покои,

Когда не видя ничего вокруг

Тот вопиял и слезы лил рекою.

"Ого! - вскричал Пандар, - что тут такое?

Мы стонем? Мы рыдаем? Вот те раз!

Неужто греки обижают нас?

А может, принца донимает совесть?

Чужой он кровью замарал доспех -

И к послушанью долгому готовясь,

Столь ревностно свой искупает грех?

Так слава грекам, кои от утех

Младое наше племя отвращают

И к благочестью этак обращают!"

Пандар затем лишь вел такую речь,

Чтоб друга разозлить и этим снова

В нем мужество потухшее разжечь

И скорбь рассеять. Ничего иного

Он не имел в виду, даю вам слово:

Всем ведомо, как был царевич смел,

И кто бы усомниться в том посмел?

"Какой, - спросил Троил, - нелепый случай

Тебя направил к моему одру?

Я обессилен лихорадкой жгучей,

И шутки мне твои не по нутру.

Оставь меня! Я вскорости умру.

Неисцелимым болен я недугом,

И не о чем нам толковать друг с другом!

А ежели не в шутку вздумал ты,

Что, дескать, страх - моей причина хвори,

То измышленья, знай, твои пусты!

Что греки мне? Не об таком я вздоре

Скорблю: есть у меня погорше горе.

Быть может, ты о нем когда-нибудь

Узнаешь, а пока - не обессудь!"

На то Пандар, участьем свыше меры

Исполнясь тотчас, отвечал ему:

"Во имя прежней между нами веры

Прошу я, растолкуй мне, что к чему!

Ты друга отлучаешь почему?

О, не таись от своего Пандара!

Не наноси такого мне удара!

Пусть боли я не утолю твоей -

Но разделить ее дано мне право,

Таков обычай истинных друзей -

Все пополам: и дело и забава,

И радость и беда, и срам и слава.

Бог видит, я любил тебя всегда,