Регулярно раз в месяц приходит пароход, привозит почту, стоит сутки и едет дальше. Иной раз утром проснешься, а за ночь на море, перед самым домом, вырос пароход. В городе волнение и нетерпение. С раннего утра все ходят торжественные и нарядные. Шныряют автомобили, грохочут двуколки. И откуда их столько набралось! На велосипедах проезжают разубранные цветами туземцы, обнимая темнокожих девушек, сидящих боком на раме велосипеда перед ними. Другие стоят на берегу и смотрят на пароход, который еще нескоро подойдет к берегу. А с парохода смотрят на них и верно видят все так, как я когда-то видела все в день приезда. Но они не знают, что на самом деле это выглядит совсем по-другому Berthe, жена аптекаря, ко дню почты подсветлила волосы.

А если наступить на правый конец ступеньки, что ведет в серое здание почты, то левый поднимется и стукнет.

Этого чужие люди не знают…

Редко кто из этих путешественников остается на острове. Разве от парохода до парохода застрянет какой-нибудь «граф Рабинович», скупщик жемчуга, или американец, покупающий копру (сушеный кокосовый орех). Обыкновенно же они едут дальше продавать свиней, кинематографические фильмы, зарабатывать деньги. Ночь проведут у Джонни Гудин, или в гостинице «Тиарэ», а назавтра уедут, думая о нас с удивлением, как мы о жителях полустанка, о каком-нибудь телеграфисте, который выглядывает из окна станционного здания, чтобы посмотреть на курьерский: «Как это они могут здесь жить!»

Серое деревянное здание почты находится на кольцевой дороге. Обыкновенно мы сидели там и ждали, чтобы разобрали почту, иной раз часами, каждые две минуты отпирая дверцу своего почтового ящика, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь нового. Письма читались тут же, на месте, и сейчас же рассказывались последние новости, которым, иной раз было уже месяца два. А какое горе, когда ожидаемое письмо не пришло! Ждать опять целый месяц…

Вечером перечитывали письма, рассматривали «Illustration»[16] и поздно разговаривали. Ночь проходила тревожно: город наполнялся шумом и беспорядком, мимо дома, в темноте, проносились переполненные автомобили, слышались пьяные крики, быстрый топот босых ног, смех, громкие слова, окрики, шепот, песни и возня.

Прислуга в эти дни приходила поздно или совсем пропадала, а дом приходилось стеречь и запирать от чужих людей.

На следующий день по городу продолжали ходить, волоча ноги, хмурые пассажиры парохода, которые уже ездили из города направо и налево, видели закат, и которым больше нечего делать и некуда деваться. Они скучают и им очень жарко.

Еще несколько часов усиленного волнения в городе — и пароход уйдет. Долго будет поворачивать на рейде, взвоет, протиснется в проход в рифе и начнет бесконечно удаляться. Синяя и зеленая вода, набегающая на берег, успокоится, и будет казаться, что чего-то не хватает, как если из маленькой комнаты вынести большой железный шкап. И как на полу, под вынесенным шкапом, оказывается пыль и сор, так после отъезда парохода, на том месте, где он стоял, в яркой воде плавают бумажки, корки от апельсинов, бутылки.

Быстро затихает городок, куда-то исчезают автомобили и люди, изредка еще встречаются пьяные и какие-то гуляки с девушками, которые так разошлись, что не могут сразу остановиться. Но на них уже смотрят с неодобрением. На следующий день все в полном порядке. Опять тишина, покой и ожидание следующей почты.

Королевская семья распускала слухи о том, что барон S., офицер с корабля А-н, жених принцессы Текау. Туземцы стали принимать офицеров особенно пышно. Раз как-то один из дистриктов устроил для них пиршество на всю ночь. Больше никто не был приглашен, но и Ниоте и мне, по непонятной причине, сильно хотелось присутствовать на празднике.

Преодолев всякого рода невероятные трудности, мы, наконец, поздно вечером уселись в автомобиль. Андрей впереди с шофером, мы с Ниотой — сзади.

Начинал накрапывать дождь, пришлось поднять холщевый верх. Подпрыгивая побежал легкий автомобильчик. Последние дома скоро остались позади. Справа темнело море. Перед нами тряслись две белых одинаковых спины. Мы ближе придвинулись друг к другу. Дождь начинал захлестывать. Шофер слезает и застегивает автомобиль со всех сторон. Снова трясемся в темной, душной коробочке со слюдовыми, мутными окошками: теряем чувство времени и пространства. Урчание автомобиля, шум моря, гудки на поворотах, плеск дождя, мрак, теплая, сухая, испуганная ручка Ниоты, покачивающиеся перед нами чужие спины, а в конце всего этого песни, танцы, крики, незнакомые лица… Стараюсь ухватиться за что-нибудь незыбкое — ничего нет, все исчезает, будто испаряется, одни только тени и гул, устремление вперед и ощущение встряхивания на месте… Оторвана от всего, брошена, проваливаюсь… Может быть, это и есть настоящее, может быть, я именно сейчас поняла?

Чужая спина оборачивается, я вижу мокрое лицо Андрея: «Не стоит ехать дальше, праздник все равно не состоится под таким дождем». Поехали обратно. Сильно трясло, дождь стал пробираться сквозь верх. Андрей злится на меня. Ниота горюет. Дома нас не ждут и не приготовят чай. Вещи снова стали вещами и вернулись на свои места.

На следующий день мы узнали, что в дистрикте дождя не было и что праздник удался на славу.

У экс-королевы Марау Помарэ — прием: обед и танцы. Приглашены офицеры с А-н, приезжие богатые американцы, родственники королевы и мы. Всего человек тридцать.

Снаружи деревянный дом королевы кажется небольшим, внутри же много просторных, высоких комнат. В гостиной мебель обтянута красным шелком, на стенах разнообразные подарки от заходивших в порт пароходов.

Королева Марау, в шелковом, шумящем широчайшем платье ампир принимает гостей сидя в кресле, которое заполняет целиком. Офицеры при орденах, другие мужчины в смокингах, дамы в бальном. Ждут принцессу Текау.

Я знаю, что за этой стеной ее сейчас причесывает парикмахер, голова ее в его распоряжении и она неподвижна, но продолжает рвать и метать, рассылает во все стороны мелких родственниц, не находит целых чулок подходящего цвета, ругает девчонку, которая очищает мелом почерневшие места на золотых туфлях. Тут же спешно доглаживают тюлевые крылья бального платья.

Текау всегда приходит поздно, когда ее перестают уже ждать. И в этот вечер она также поздно и сенсационно появляется в желтом открытом платье с длинным шлейфом. Она хороша и импозантна, крупная, черноволосая, даже не смуглая, с ровным цветом лица, без румянца, с прекрасными голыми плечами и руками.

Теперь можно садиться за стол. Налево от меня барон S., направо брат Текау. С., состоящий при Текау — по правую ее руку, по левую Андрей. Королева сидит по середине стола, напротив Текау. Напротив меня — лейтенант В., ухаживает за своей соседкой американкой, хорошо сохранившейся, веселой дамой лет сорока. Обед ползет с удивительной медлительностью. Подают половые из гостиницы «Тиарэ». Текау следит за сервировкой и внутренне бушует при каждом промахе. Барон S. разговаривает со мной и любезно изливает свой яд на все и на всех. Андрей слишком много ест и не обращает никакого внимания на свою даму, а после обеда у него будет болеть под ложечкой. Я делаю ему страшные глаза. Американка напротив меня и В. сильно заняты друг другом. Барон S. от тоски и презрения к окружающим начинает относиться ко мне дружелюбно. Наконец, встаем.

В гостиной с красной мебелью стулья отодвинуты к стенкам. Заводят граммофон. Пластинки мы накануне собирали у всех знакомых. Гости недружелюбно стоят и сидят по стенкам. Андрей осовелый устроился в углу. Подхожу к нему и горько упрекаю за поведение за столом, но он утверждает, что пытался разговаривать с Текау, да она его не слушала, а что теперь положение безнадежно, так как он переел ракового супа. Подхожу к Текау и стараюсь как-нибудь это загладить. Старый муж американки в красивом платье, ходит за мной следом и говорит: «а fascinating girl»[17]. Лейтенант В. очень много со мной танцует, и я довольна.