Скорость 700. Пора. Мягко ручку на себя — самолет пошел в набор. Клочки облаков проносятся мимо как вихрь, самолет в сплошном тумане. Взгляд на авиагоризонт — держать линию горизонта, на вариометр — набор высоты продолжается. Десять секунд, как вечность.

Все, выскочил — облака снизу, вокруг бескрайнее небо. Пот заливает глаза, но расслабляться нельзя. Сколько прошло? Три минуты. Это уже больше 10 км от аэродрома. Ручка вправо — правый разворот. Влево нельзя — там зона другого аэродрома. Хотя там истребители не базируются, но чем чёрт не шутит.

В наушниках шлемофона слышен ор, мат. Руководитель полетов с командиром дежурного звена выясняют отношения. Фамилию Виктора — Соколов склоняют. Диспетчер докладывает, что Соколов улетел в Одессу. Какую Одессу? Из дежурного звена взлетел технарь Соколов! Ах, это другой Соколов улетел в Одессу? Какой еще? Инструктор из армии? Трехэтажный мат командира в адрес той матери, которая наплодила этих му…ков — Соколовых. Командир дежурного звена просит взлет.

Взгляд на авиагоризонт — градусов 30, больше крен и не нужно. Где-то сейчас чуть левее внизу должно появиться большое бессарабское село. Двадцать километров южнее от него берег моря и наша пилотажная зона. Курс 180 — заканчивать разворот. Из-за пазухи Виктор достает карту, смотрит на проложенный маршрут. Курс 195 — направление на Анкару. Скорость 700, высота 1500. Когда успел набрать? Ах, да — двигатель — на форсаже. Выключить форсаж. Убрать газ, снизиться до 600 метров. Если будут догонять, то, скорее всего, пойдут на большой высоте. Еще меньше газ, самолёт входит в облака. Скорость падает до 450 — больше терять нельзя, ручку чуть от себя, хорошо — скорость увеличивается до 500. Самолет вываливается из облаков, и Виктор видит под собой море. С правой стороны удаляется берег. Подбирает обороты двигателя для высоты 300 метров, скорость — 550. Держит горизонт. Пока все нормально. На несколько минут успокаивается. Осматривает пространство: снизу кругом море, сверху — облака. В эфире снова голос командира:

— Я — такой-то (позывной), высота 10 тысяч, курс 185, ориентировочно квадрат …Этого х…нигде нет. Видно давно уже нае…улся. Куда же ему еще деться со своей е…ой башкой. Ас! Не пойдёт же он на бреющем. Прошу разворот.

— Запрещаю разворот. У тебя еще топлива на полчаса. Ищи своего придурка.

— Какой он мой? Я этого М…лу к полетам не готовил! Пройдусь под облаками… Курс…

Виктор даёт полный газ и набирает высоту. На пяти тысячах вышел в горизонтальный полет. Установил скорость 800. Самолёт словно завис над бескрайним полем облаков. Вскоре массив облачности закончился, внизу открылось море. Тридцать минут полёта — больше половины пути. Впереди в дымке показался берег. Турецкий берег. Перевёл самолёт в режим снижения. Если увидит аэродром, то попробует садиться. Виктор посадки не боялся, хотя и знал, что это самый сложный этап полета. Теоретически он был подготовлен, а успешно проходящий полёт придал ему уверенности. В крайнем случае, катапультируется. У него был и опыт парашютных прыжков, и опыт катапультирования на тренажёре.

Не успел подумать, услышал в эфире английскую речь, и почти сразу увидел рядом пару незнакомых истребителей с турецкими опознавательными знаками. Один занял позицию выше его справа, второй — слева подошел почти вплотную. Хорошо видно летчика, который показывает большой палец и переворачивает его вниз — принуждение к посадке. Виктор изо всех сил кивает. Нажимает кнопку рации и говорит заученную фразу: Okay! Follow. I´m don’t flower. I´m technic. I´m need of help. Удивительно, но он понял — закивал, и Виктор услышал ответное — Okay! Значит они на нашей частоте. Самолеты, давая пространство для маневра, отошли от него на несколько метров, и все трое полетели строем — левый рядом, правый сзади и выше.

При необходимости изменения маршрута ведущий предварительно помахивал крыльями, затем показывал, в какую сторону следует разворачиваться. Постепенно начали снижение. Впереди открылось летное поле. Ведущий показывает — проходим над ВПП и заходим «по коробочке». Так в сопровождении эскорта самолет Виктора проходит над аэродромом, делает левый разворот — первый. Затем второй — идёт в обратную сторону. Высота 300, скорость 400. После третьего Виктор выпускает шасси — самолет проваливается. Добавляет газу. После четвертого выпускает в посадочное положение закрылки — самолёт «взбухает», скорость снова падает. Ручку от себя — направляет самолет на начало ВПП. По вариометру пытается держать темп снижения не более пяти метров в секунду.

Последний раз взгляд на приборы — высота менее 100, скорость — 280. Теперь все внимание на стремительно приближающую полосу. Одновременно боковым зрением следить за сопровождающими. Похоже, что один из них будет садиться вместе с ним.

В момент прохода края ВПП ручку на себя — плавно, одновременно убрать газ — резко. Самолет продолжает нестись над полосой. Уже почти половина полосы осталась позади. Видно выравнивание произвел слишком высоко. Наконец — приземление. Удары снизу — справа, затем слева, тут же — спереди. Это встреча колес с полосой. Все три — вразнобой. Самолет попытался уйти обратно вверх, но словно смертельно раненая птица неуклюже плюхнулся на полосу. Теперь почти одновременно на все три колеса. В голове проносится голос командира: «Скозлил, мудак? Марш на кухню — картошку чистить!». Любимая его присказка. Посмотрел на скорость — почти 150. А полосы почти не осталось. Тормозить!!! Давить на гашетку тормоза. Придавил, что было сил. Тут же: хлопок снизу справа, самолёт начинает разворачивать…Левую педаль вперёд, держать тормоза. Теперь — хлопок слева. Виктор понимает — «разул» колеса. Тормозить следовало бы плавнее. Черт его знает, как это — плавнее! Самолет уклоняется по полосе и выкатывается в поле, где бороздит землю и тем гасит остаток скорости. Неужели все, и это — земля? Почему так плохо видно? Туман что ли? Нет, это пот со лба заливает глаза. Струйка пота, стекает и по спине. Виктор из последних сил дергает рычаг сдвижной части фонаря. Что за черт! Не поддается. Ах, да — сначала разгерметизация. Наконец, свежий воздух. Все, удалось! Сил едва хватило, чтобы снять ремни…

В семье у Виктора существовал культ отца. И культ лётной службы. Отец был влюблен в авиацию, и более важного дела в жизни у него не было. И еще — отец был человек чести. Офицерской чести. Это значит, что он был готов выполнить свой долг до конца. И это значит, что он, также как его товарищи, были уверены, что каждый из них не подведет в трудную минуту, не предаст.

Виктор с самых ранних лет проникся к авиации такой же любовью. После окончания школы твердо решил поступать в лётное училище. Продолжить дело, так сказать. Это стало его главной жизненной установкой после известия о потере отца. Печальную весть о гибели отца принес его друг в марте 1951 года. Он же рассказал и о последнем бое, в котором они участвовали вместе с отцом.

Официальное сообщение было получено с большим опозданием и лишь после неоднократного обращения матери вначале к командиру части, а затем к командованию ВВС. Этому также предшествовали несколько вызовов матери в «органы», о которых мать Виктору ничего не рассказывала. Из рассказа друга отца Виктор понял, что факт гибели отца подвергался сомнению. Если бы его гибель проходила по формулировке «пропал без вести», то семья лишилась бы пенсии.

Боевые товарищи подтвердили не только факт взрыва его самолета (это значит, что лётчик погиб), но также и то, что в том бою он дрался геройски и был сбит только потому, что ценой своей жизни пытался спасти своего ведомого. Им почему-то долго не верили. Командир полка пытался представить отца к высшей награде, но его представлению ходу долго не давали. Лишь через полгода, когда мать получила официальный документ о гибели отца, ее снова вызвали в «органы» и передали орден Красной звезды, присвоенный отцу посмертно. Это случилось, когда Виктор уже пошел на учёбу в выпускной класс школы.