Пьяницы знают тот благостный момент, когда после

опохмелки становится хорошо. Тема исследована в прозе и

поэзии глубоко, всесторонне знатоками и практиками высшей

квалификации

мирового

уровня.

Стараниями

интернационального коллектива простых тружеников пера и

гениев эпистолярного ремесла момент «полегчало» за последние

сто пятьдесят лет приобрел пугающую словесную завершённость.

Что, уже нечего добавить?! Не поверю! Вершина «кайфа» -

похмелье, безгранично по числу комбинаций выражения

просветления, а неисчерпаемость темы проявляется прежде всего

в разговорах.

«Разговоры», «беседы», «споры», «диспуты», «монологи»,

«рассказы», «спитчи». Этими и другими словами и их

многочисленными синонимами из матерного лексикона можно с

известной условностью классифицировать общение не в меру

пьющей братии. Не буду заниматься филологическими изысками,

чтобы не потерять нить разговора (нашей, «борцов со Змием»,

профессиональной болезни). Скажу лишь, что общение в первые

часы возлияния и во время похмелья - две «ба-а-ль-шие»

разницы. Впрочем, «коллеги по цеху» меня поймут. Тем, кто «не

в теме», объяснять бесполезно.

То, о чём я пишу, было рассказано мной не в

хронологическом порядке, в виде отдельных историй во многих

точках

бывшего

Союза,

в

разные

годы

множеству

собутыльников, но всегда ТОЛЬКО утром после дня «икс», когда

закончились муки продавливания «первой», когда намного мягче

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

прошла «вторая» а после «третьей» мир обрёл чёткость и

захочетелось всех любить, думать и говорить.

Дошкольный возраст

Суперважный вопрос, традиционно выносимый на

утреннее обсуждение – первое знакомство с алкоголем. Тема не

могла быть поднята вчера, когда все, ещё полные сил и

порочного энтузиазма, тупо состязались в количестве выпитого и

орали хором разную хренотень. Она, тема, плод вчерашнего

буйства

страстей,

но

как

в

диалектике

–

прямая

противоположность борьбы. Как в экономике – нижняя точка

падения производства. Как в физике – полюс со знаком «минус».

Сегодня - раскаяние, угрызения совести, тоска об

утраченном. Говорят по – очереди, нормальным тоном и, самое

поразительное, слушают!

Не помню, когда первый раз попробовал спиртное. Из

глубин памяти периодически всплывают картинки раннего

детства. Почему-то в них постоянно присутствуют подвал, бочка

с вином, белый резиновый шланг из которого мы это вино то

сосали на месте, то наливали в поллитровые баночки и несли в

конец огорода, где был замаскирован от взрослых шалаш.

Пикантная подробность: в том «доме терпимости», играя в пап и

мам с соседскими подружками, мы демонстрировали друг – другу

половые органы…

Так вот, половые щёлочки девочек запомнились – видимо

как нечто новое, ещё не изученное. А вино – нет! Значит явление

было рутинное, обычное. И «стукнуло» мне тогда максимум

четыре(!), потому, что в пять(помню отлично) в детском саду, со

знанием дела я свысока рассказывал «тёмным» сверстникам как

появляются дети. «Лекцию» подслушала воспитательница и

Валерий Варзацкий

передала содержание маме, заставив её хорошенько поломать

голову над вопросом. «Что же с ним делать?!». Слава Богу,

мамочке хватило мудрости поведать мне о жалобе лет через

пятнадцать…

В мельчайших деталях вижу сюжеты частых застолий в

нашем хлебосольном доме. Отец пил чисто символически, был

молчун, тихоня, для компании представлял ценность разве что

как танцор - по воспоминаниям старших во время танца очень

любил сверх меры прижимать женщин. Но, наверное, нравилось,

раз запомнилось…

Как бы там нибыло, по мере приближения очередной

праздничной, юбилейной даты или просто так, чтобы весело

провести вечер, все повелителько кричали: «Идем к

Пузыревской!» (в замужестве мать сохранила девичью

фамилию).

Нравы были простые, к тому же приличных собственных

домов большинство не имело. Наш новый дом, да ещё в центре,

считался «хоромами», но, на мой взгляд, главную роль в его

притягательности играли два других обстоятельства.

Первое по значению – радушие хазяйки. Мать любила

принимать гостей. Была натурой открытой, щедрой, улыбчивой.

Всё, что было на плите, в духовке, в изобильном подвале

перемещалось на стол. Тревожила её только одна мысль – как бы

чего не оказалось мало.

Второе – тут всегда можно было не просто чем – нибудь

«загрызть», а вкусно, «от пуза» поесть и вдоволь выпить.

Прекрасно и разнообразно готовила бабушка. Все продукты были

домашнего происхождения.

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

Приходили с детьми, которых усаживали рядом с собой.

Говорили:

- Ну, водки им еше рано, а наливочки или винца по чуть -

чуть можна…

Детки, пригубив вишневочки или красненького, по-

быстрому перекусив, незаметно покидали родителей и

устраивали игры за домом, за летней кухней, за хлевом. Там, в

стране «За», в тайниках хранились мои богатства - спички,

окурки, папиросы, финский нож, кастет, два самопала, два

портсигара, таблетки сухого спирта, две обнажённые до пояса

«Дамы» из немецкой карточной колоды, деньги в монетах.

Вы обратили внимание на наличие в списке всех атрибутов

курильщика? Разумеется, я курил! Не думал об этом писать, но

нахлынули воспоминания и не могу удержаться. Тем более, что

история моего вступления в романтические ряды потребителей

«Казбека» и «Беломора» мягко говоря, не совсем обычная.

Было мне всего лет пять, когда мы с мамой поехали в

Харьков к дяде Васе, но картинка в памяти сохранилась чёткая и

яркая, правда, вижу её как будто бы со стороны, тоесть и себя

тоже. Я с рождения был « жаворонком». Проснувшись, находил

себе занятия, никому не мешал. Вот и в гостях тихонько сполз с

кровати, оделся и вышел на улицу. Дядя жил в ещё

недостроенном частном доме и в этот момент стоял у крыльца в

комнатных тапочках, пижамных брюках, майке. На плечи была

наброшена шинель. «Конченый» курильщик, он всецело

отдавался сладкому яду первой утренней затяжки. Важно знать,

что дядя Вася принадлежал к редкому типу мужчин – всё, что

они делают, делается заразительно, со вкусом, вдохновением,

страстью, комментариями.

Валерий Варзацкий

- Э-эх! Сейчас поработаем! – слышался боевой клич

танкиста и земля летела из-под лопаты как из земснаряда,

рубанок не успевал выбрасывать свистящую струю стружки а

мастерок с раствором напоминал ракетку для пинг- понга, в

руках олимпийского чемпиона – китайца.

Когда он приезжал в Доманёвку и ел борщ, сваренный его

мамой, а моей бабушкой Женей, мы прятались кто куда от

позора. Зрелище было редкой драматургической силы.

Во дворе под деревом - круглый раздвижной стол. На

столе – ведровая кастрюля борща с торчащим половником.

Рядом, прикрытая фанерой для раскатывания теста, большая

миска вареников с творогом и литровая банка с домашней

сметаной.

За столом – дядя Вася в майке, сквозь зубы, хитро

прищурившись, мурлычет: «Люд-ди гибнут за м-металл…». Рука

с наколотой красавицей неторопливо отстукивает такт ложкой по

столу. В глазах азарт борьбы с обедом и жажда победы!

Последняя формальность выполняется хозяйкой - моя мама

насыпает в его тарелку борщ и шутливо убегает.