тех пор, с девятнадцати лет, водку, самогонку, коньяк, виски пью

одним глотком, дозами меньше пятидесяти граммов. Тогда же

впервые почувствовал печень, желудок, почки. Первый раз

осознанно «завязал». Дней на 5.

…Часто вспоминаю губы лошади, которая спасла нас.

На четвертом и особенно пятом курсе «общага» с её

оргиями в моей «пьяной» жизни переместилась на второй план.

Взрослел,

«окультуривался»,

очень

близко

сошелся

с

иногородними, не жившими в общежитии на Довженко

(четвертое и пятое общежития ОГУ), с однокурсниками –

одесситами. Сколько ни напрягаю память, никак не получается

разыскать в ее глубинах момент знакомства с Таней Николаевой.

Кажется – были знакомы всегда. О ней, её роли в моей жизни,

родителях, сестре, даст Бог, ещё напишу отдельно и подробно.

Сейчас же отмечу самое главное – ДОМ Тани стал для меня

воротами в мир настоящей Одессы. Не заеложено - трафаретной а

талантливой, доброй, хлебосольной. Несмотря на огромные

культурные потери последних десятилетий такой она осталась и

сегодня, будет еще долго-долго, думаю – вечно. Ведь Одесса это

понятие духовное, а значит не исчезающее.

Сложно представить, как аргументировали для себя свою

неизменную любезность, неподдельную доброжелательность

интеллигентные, известные в городе папа с мамой, завидев

очередного друга или подругу дочери. Объязательным атрибутом

безконечних посиделок в Таниной комнате были «биомицын»,

«алигатор», «шипучка» которых даже не думали прятать у порога

квартиры. Да и зачем, если небыло запрета. Принимались, как

должное, повторные рейсы гонцов за «бухлом». В этой роли мне

приходилось бывать едва ли не чаще всех других. Маму, Галину

Валерий Варзацкий

Степановну, часто приглашали к себе. За столом становилась

ровесницей. Всё, что говорила, было по-делу и «в масть».

Да, выпивали, как и в «общаге», но интеллектуальный

уровень дебатов, атмосфера, темы - несопоставимы. Взоры все

больше устремлялись в будущее - тревожное и манящее. Еще все

лучшее было впереди, еще мы крепко держались за руки, еще не

поредели наши ряды, а грусть скорого расставания уже витала в

стенах Танькиного Дома… Одесского Дома Николаевых,

приютившего меня.

Вторым знаковым местом последних лет студенчества

стали «Алые паруса» - кафе на углу Дерибасовской и Карла

Маркса. Несколько раз в неделю с Аллой Долей мы смаковали

там фирменную свинную отбивную с косточкой, запивая

«Алиготе» или «Ркацители». Доля была первой в моей жизни

женщиной – другом, тоесть, у нас взаимно отсутствовало

елементарное половое влечение, не говоря уж о более высоких

чувствах. Даже из «спортивного интереса», по большим пьянкам

оказываясь бок-о-бок в лежбище, мы не перешли тонкую грань

похоти и дружбы. Низменное и вторичное с лихвой

компенсировалось наслаждением общения и полной взаимной

откровенности.

Как много я узнал о женщинах от Алки! Старше меня,

знаток поэзии и театра с иронией и юмором, с бокалом или

рюмкой в руке тащила крестьянского сына в бабское зазеркалье.

Итог её миссионерства таков: 95% иннформации о женщинах

получены мной в возрасте 20-22-х лет из одного источника. За

следующие 40 лет, из всех других – 5%. Феноменально!

Однако прошу иметь в виду, без вина не было бы

информации…

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

Ленинград! Не могу, боюсь забыть неповторимое

сочетание алкогольного опьянения с блаженством тихого

сумашествия белой ночи, архитектурные аккорды пустых улиц,

пахнущие Невой волосы девушки спящей на моем плече. Кто-то

классно придумал – проходить музейную практику студентам –

историкам именно после 4-го курса и именно в Ленинграде.

Вспоминаю с сильнейшей тоской и горечью о невозвратном.

Поселили нас в общежитии университета на Васильевском

острове. Бросив вещи я, Юрка Требин и Вовка Сиволога пошли

за вином. Оказалось, что крепленное вино в городе Ленина –

дефицыт?! Но он, знаменитый город, не знал, с кем связался. Мы

перевернули его вверх дном, и нашли в районе моста Шмидта

«точку» обеспечившую «гонцам» стабильную работу на весь

срок одесского «визита вежливости».

Люблю общежития. Наше, на Васильевском, полюбил,

едва переступив порог. Длиннющие коридоры, высоченные

потолки, огромные комнаты на 10-12коек. Как по мне, чем

больше народу, тем лучше. Откуда, для многих странная любовь?

Из детства. Из фильма «Бродяга». Там есть эпизод, где актер

Радж Капур идет по коридору жилого дома (по-нашему –

«коридорного типа») и поет. Не помню о чем фильм. Помню

мелодию песни, лица хорошеньких женщин, выглядывающих из

приоткрытых дверей. Может быть все не так, а моя кудесница –

память просто создала для меня картинку счастливой жизни в

большом доме. Так навсегда и осталось ощущение счастья при

виде человеческих ульев, не мылых большинству.

Много пожив в общежитиях, только к полувековому

юбилею осознал ещё одну причину своей болезненной

привязанности. Они – зримое воплощение тренировочного лагеря

для броска в будущее. Близкие родственники вокзалов и дорог.

Валерий Варзацкий

Их рабочее состояние – нетерпеливое ожидание, улыбки встреч,

слезы проводов, поток нових людей. Свой особый запах,

звуковой ряд, манящие глаза окон, «чемоданное» настроение, не

прекращающийся кутёж по поводу и без. Короче, это то, что я

люблю больше всего. Даже сейчас, вспоминая, ощущаю

«мурашки» по коже.

Отметили приезд по-одесски – широко, по-студенчески –

на пределе возможного. Серъёзные коррективы в выработанный

годами регламент пития внесли белые ночи. Многие перепутали

день с ночью и рядовая пьянка для них перешла в вяло текущий

месячный запой. «Вяло текущий», потому, что шел без прогресса

и усугубления, в связи с желанием увидеть шедевры музеев.

- Мы шо приехали в Питер напиться?! – искренне

негодовали запухшие.

- Нет! Щас опохмелимся и в «греческий зал»., - отвечали

по-Райкину небритые.

Сохранились фотографии, на которых мы после

«вчерашнего», с помятыми рожами, стремимся к источникам

красоты и гармонии.

Как хорошо было в Ленинграде! Абсолютная свобода не

теоретически а в реальности стала осознанной необходимостью.

Милейший руководитель – югославский политэмигрант Лукаш

Мирошевич Милич. Фамилия – полное отражение человеческой

сущности. Свободу поощрял, зная ей цену. Говорил мне:

- Варзацкий, пейте пока Заира не приехала. Вот она вам

покажет!

Но, умная Заира приехала за пару дней до окончания

практики либералкой, с элегантной сумкой в руках, вместо

деканской административной палки. Заглянула, не входя, в

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

комнаты, изобразила скорбь и обреченность на надменном лице,

назначила нам встречу в историческом архиве и испарилась.

Лукаш Мирошевич хитро улыбался: мол, как я вас вздул.

Момент

отъезда

уникален.

Жирная

точка

в

«Василеостровской истории». Уезжали по особо любимому мной

горько – сладкому сценарию расставаний – в разные стороны.

Кто-то в Карелию, кто-то в Прибалтику, кто-то в Москву… И

случилось так, что в гулком, пустом коридоре встретились в

поисках кого-то живого я и Женька Храмченков. Двое со всего

курса! Хозяева этажа на несколько часов, до одесского поезда.

Судьба не раз сводила нас в пустых пространствах