Я считаю также необходимым, поскольку неоднократно распространялись различные версии о моем происхождении, национальности и т. д., являвшиеся плодом досужей фантазии, а иногда и злого умысла, прежде чем начать свои воспоминания о войне, сказать несколько слов о своем происхождении и о том, чем я занимался до войны.

Совершенно очевидно, что главные причины нашего поражения — поддержка мятежников вооруженными силами Германии и Италии; участие правителей Англии, Франции и США вместе с гитлеровской Германией и фашистской Италией в удушении Испанской республики; продолжительная негативная деятельность Лондонского комитета по невмешательству в испанские дела; закрытие французской границы и ряд других международных актов, направленных против испанского народа.

Однако все это не должно служить дымовой завесой для того, чтобы скрыть совершенные нашей стороной в ходе войны военные и политические ошибки, способствовавшие нашему поражению. Некоторых из них я также коснусь.

С моей стороны, однако, было бы чистейшим самохвальством утверждать, будто все ошибки и неудачи, о которых я говорю в книге, были мне понятны уже в тот период и я осознавал их так же ясно, как сегодня. Правда и то, что некоторые ошибки я видел и тогда, критиковал их и старался на ходу, по мере возможности, исправлять; другие стали мне понятны спустя годы, в результате изучения уроков войны, обмена мнениями и накопленного впоследствии опыта.

Я знаю, что многое из сказанного в этой книге заденет не одного человека, но, взявшись за перо, я думал о тех, кто погиб, храбро сражаясь, и о тех, кто после поражения сумел остаться достойным павших. Я писал, думая о тех, кто не участвовал в этой войне: о наших детях, о детях тех, кто воевал по эту и по ту сторону окопов, и о детях остальных испанцев, все решительнее объединяющих свои усилия, чтобы ликвидировать последствия войны 1936–1939 годов и открыть Испании дорогу к свободе.

Если написанная мною книга чем-либо поможет им, я буду рассматривать ее как выигранную у общего врага битву.

Рождение. — Поездка на Кубу. — Жизнь на Кубе. — Возвращение в Испанию. — Столкновение с кузнецами и жандармерией. — Отъезд на Кубу и поездка в Нью-Йорк. — Прибытие в Испанию и арест. — Вступление в Коммунистическую партию Испании. — Я — председатель профсоюза. — Районный съезд. — Борьба. — Столкновение с хозяевами. — Поездка в Советский Союз. — Возвращение в Испанию. — Я отвечаю за антимилитаристскую работу в партии.

Я родился 21 апреля 1907 года в селе Аменейро, насчитывавшем примерно тридцать жителей, в приходе Кало, в семи километрах от Сантьяго де Компостела, в провинции Ла Корунья.

Моя мать была крестьянкой, отец — рабочим-каменотесом. Из нас — семерых детей — пять братьев стали каменотесами, как и отец, а две сестры — крестьянками, как мать. Начиная с 1930 года, все мы, братья, постепенно вступали в коммунистическую партию. Когда вспыхнул мятеж, фашисты арестовали в Кало и убили старшего брата Константе, советника муниципалитета Тэо; схватили и по приговору трибунала расстреляли Фаустино — он был моложе меня и являлся председателем профсоюза. Двум другим братьям — Эдуардо (постарше) и Мануэлю (помоложе меня) — удалось оружием проложить себе дорогу в горы. Там они скрывались несколько лет. Мать и обе сестры постоянно подвергались преследованиям и издевательствам фашистов. Отец в это время находился на Кубе. Там он и умер в 1941 году.

Итак, я был третьим ребенком в семье и, как многие дети в Галисии, начал работать, едва научившись ходить. Школу я не посещал и, когда мне исполнилось одиннадцать лет, уехал с отцом на Кубу, где уже находились два моих старших брата.

В первые месяцы пребывания на Кубе я очень скучал, вспоминая мать, братьев, друзей, село, окрестные поля, сосновые рощи и соседские сады. На эти сады я часто совершал набеги и лучше хозяев знал, какие деревья приносят самые вкусные плоды. Если бы от Галисии меня отделяла земля, а не море, думаю, я отправился бы туда пешком. Но в таком настроении я пребывал недолго.

С момента приезда на Кубу, за исключением времени, проведенного в Матансасе, я жил в квартале Белен в Гаване. Вместе с ребятами этого квартала я вел жизнь, свойственную детям моего возраста. Мы ходили купаться на Малекон и совершали поступки, после которых родственники не раз вынуждены были забирать нас из полицейского участка и платить штраф. За стойкость и силу, проявленные в уличных драках, мне дали прозвище «Инкогнито». Так называли на Кубе популярного в то время борца.

Кубинцы гостеприимны, щедры, искренни и серьезны в отношении к людям. У тех, кто поверхностно судит о людях и народах, может сложиться иное впечатление при виде того веселья, с каким кубинцы делают все свои дела. Я же думаю, что радость и оптимизм кубинцев — одни из лучших качеств этого народа. Среди кубинцев невозможно чувствовать себя иностранцем, и через несколько месяцев я стал настоящим патриотом квартала Белен. В 1981 году вновь оказавшись на Кубе после более чем тридцатилетнего отсутствия, я прежде всего посетил этот квартал, прошелся по его улицам, побывал в домах, в которых когда-то жил. Я старался представить себе, что стало с моими друзьями детства.

Какую радость испытывал я, вновь вступив на кубинскую землю, ту самую знакомую мне землю, но находившуюся теперь в других руках! Единственным хозяином и господином этой земли стал народ.

Но вернемся к моему повествованию. Чтобы избавить от тяжелого труда каменотеса, отец решил сделать из меня продавца в бакалейной лавке. В одиннадцать лет, еще не умея читать и писать, я стал учиться на бодегеро (продавец продуктового магазина) в лавке Хосе Альбариньо на углу улиц Соль и Сан Игнасио в Гаване. Обучение состояло в том, что я ежедневно поднимался по десяткам лестниц, нагруженный товарами, заказанными по телефону. Выполнял и другие работы: мыл полы, грузил ящики и мешки. Для этого не требовалось уметь читать и писать, достаточно было иметь крепкие ноги, сильные плечи и легкие, а всем этим природа не обидела меня. Прожив несколько лет в галисийском селе, я имел прекрасное здоровье. Работа, продолжавшаяся с шести часов утра до одиннадцати вечера, была тяжелой. Но не это тяготило меня, ибо я привык к тяжелой работе у себя на родине. Меня по нескольку раз в день избивал шурин хозяина, Селестино. По любому поводу я получал пинки и удары кулаком, пока в один прекрасный день не разбил о его голову бутылку с коньяком. Селестино отправили в госпиталь, а я, перескочив через прилавок, укрылся в доме старшего брата.

Несмотря на то что первый опыт закончился так неудачно, отец все еще не хотел верить, что у меня не лежит душа к торговле, и устроил в лавку другого своего знакомого, Хосе Лопес де Оренсе, на улице Салуд, 231.

В новой лавке круг моих обязанностей оставался прежним. Разница заключалась лишь в том, что меня не били. И это было уже немало!

Здесь я также быстро подружился с местными ребятами, дарил им сладости, шоколадные конфеты и другие вкусные вещи, которые мне удавалось вынести из лавки. В один прекрасный день хозяин пришел к выводу, что торговца из меня не получится, и сказал об этом отцу. Отцовская мечта сделать из меня лавочника, избавить от зубила, резца и молота каменотеса рухнула. Но это вовсе не означало, что мне удалось добиться своего — стать каменотесом.

Некоторое время я работал на фабрике деревянной тары. Затем, примерно год, мы жили в Матансасе. И только когда мы вновь вернулись в Гавану, я начал учиться профессии каменотеса. Одновременно поступил в вечернюю школу Галисийского центра, которую посещал после работы. Мне было в то время четырнадцать лет.

В 1924 году, когда я работал на строительстве Астурийского центра, каменотесы организовали свой профсоюз и меня назначили представителем на стройке. Это было моим боевым профсоюзным крещением.

К тому времени я полностью приспособился к кубинскому образу жизни, «аплатанадо», как говорили там, и все реже думал о возвращении в Галисию. Но 25 января 1925 года произошло событие, изменившее спокойное течение моей жизни. В тот день работавший вместе со мной земляк рассказал о письме, полученном им из Галисии. Ему сообщали, что наш сосед-кузнец и один из его сыновей избили мою мать, поранив ей лицо. Я горячо любил мать. Расстояние, разделявшее нас, еще больше усилило это чувство. Как только я узнал о случившемся, меня охватило одно-единственное желание: на первом же пароходе отправиться в Галисию. Я пошел к управляющему, заявил о своем намерении оставить работу и попросил рассчитать. У меня было несколько сот песо, сбереженных на черный день, — у каменотесов такие дни бывают часто. Получив в консульстве свой паспорт и заплатив соответствующий штраф за все годы, что не показывался там, я купил билет на пароход, отправлявшийся 28 января в пять часов вечера, и запасся пистолетом девятого калибра с коробкой патронов.