Делать нечего, пришлось купцу написать.

— А теперь смотрите, — сказал цыган, выхватывая расписку из рук купца. — Полюбуйтесь, что я привез!

Как сломал цыган один кирпич, да как посыпались из него драгоценности, у всех аж глаза на лоб полезли. Понял купец, какое счастье из рук уплывает, и тут же решил вернуть его:

— Знать, не такой уж ты дурак, цыган, как прикидывался.

Короче сказать, недолго купец цыгана уговаривал, тому давно купеческая дочь нравилась: она и красивой была, и из беды его не раз выручала.

Сыграли свадьбу, и стал цыган купцу зятем.

[15]

Пошел цыган коней воровать, а семья в таборе осталась. Вот ждут его день, другой, третий — нет цыгана, никаких весточек он не подает. Что такое? Всполошилась семья, подняли табор на ноги. Отправились искать цыгана. Долго искали, но так и не нашли. Решили все, что погиб он. Справили по цыгану поминки, пролила Жена слезы и забывать потихоньку стала...

А произошла с цыганом вот какая история. Вышел он ночью на поляну, видит: пасется конь красоты необыкновенной. Грива у коня длинная, хвост по земле стелется, из–под копыт искры сыплются. Один раз скакнет этот конь — через всю поляну перелетает. Захотелось цыгану этого коня поймать, стал он к нему подкрадываться, да только поближе подошел, как корь, почуяв человека, заржал так, что земля затряслась. Рванулся конь и прочь поскакал, только его цыган и видел. Обида взяла цыгана. «Как же так, — думает, — ведь я не новичок в таких делах, а коня взять не сумел. Надо отыскать его».

Подумал и отправился. Идет по следу. День идет, другой идет. Приводят его следы к пещере. Испугался цыган, да делать нечего, надо дальше в пещеру идти, если хочешь коня взять. А пещера все ниже и ниже, все глубже и глубже опускается. Шел, шел цыган и попал в царство змеиное. В этом царстве старшим был Змей двенадцатиглавый — страшилище, каких свет не видывал, а остальные Змеи были у него в работниках. Увидал старший Змей цыгана, налетел на него и кричит:

— Как посмел ты, цыган, в мое царство зайти?

Испугался цыган, а виду не подает. Рассказал он Змею:

— Так и так, так и так. Не смог я коня сразу взять, пошел по его следам, вот он меня к тебе и привел.

— А знаешь ли ты, цыган, что отсюда обратного хода нет? Так что выбирай: или смерть примешь, или ко мне в работники пойдешь.

Кому охота умирать? Ясное дело, пошел цыган к Змею в работники.

— Ты, цыган, по лошадям большой мастер, а потому будешь коней моих волшебных пасти, — приказал Змей.

С той поры принялся цыган пасти волшебный табун. Не простые были в нем кони. В подземелье у Змея ели они камни драгоценные и пили из серебряного ручья. И только один раз в год выпускал их Змей на волю.

Проходит год, проходит другой, проходит третий. Понравился цыган Змею, подружился он с ним, стало ему жалко цыгана. Как–то раз подзывает он его и говорит:

— А что, цыган, хотел бы ты домой вернуться?

А у цыгана все три года на душе неспокойно было, уж больно ему домой хотелось, сбежал бы давно, да только разве из–под змеева надзора ускользнешь. Как услышал цыган слова Змея, обрадовался:

— Отпусти меня, Змей. Три года служил я тебе, а теперь хочу семью свою повидать, на жену да на детей посмотреть.

— Хорошо, — согласился Змей, — отпущу я тебя. Только учти: никто не должен знать, что с тобой здесь произошло. Возьму с тебя клятву, и если ты ее нарушишь, то не миновать тебе беды.

Ударил Змей хвостом, расступилась земля. Свистнул Змей двенадцатиглавый, и все Змеи вокруг в клубок свились. Стал клубок этот разматываться и размотался до самой земли.

— Полезай! — приказал Змей цыгану, и цыган полез наверх. Вылез он на землю, осмотрелся по сторонам, видит: камень большой лежит. Оплели Змеи этот камень и принялись его лизать. Вышел Змей и приказал:

— Клянись, цыган, что не нарушишь слова.

— Да чтоб жене моей и детям жизни не видать, если я расскажу! — поклялся тот страшной клятвой.

— А теперь лизни камень, — приказал Змей. Лизнул цыган камень, и отпустил его Змей в табор.

Пришел цыган домой, а родные чуть с ума не посходили. Как же, ведь его уже давно мертвецом считали. Жена рада, дети рады.

— Где же ты был, муж мой дорогой? Отчего так долго пропадал? Расскажи!

Как увидел цыган семью свою, так обрадовался, что в голове затуманилось. Забыл он о слове, данном Змею, стал рассказывать о своих бедах, приключениях, а как к концу рассказ его подошел, спохватился:

— О дэвлалэ [Боже мой! (цыг.)] Что я наделал? Ведь я клятву, данную Змею, нарушил!

Закричал цыган, упал на землю и стал по земле извиваться. Извивался, извивался и превратился в змею ядовитую. Принялся он на жену и детей своих бросаться, перекусал их, и упали они рядом с ним замертво. Наутро заглянули цыгане в их полог, глядят: лежит цыганка мертвая, рядом с ней дети мертвые лежат, а между ними змея ползает.

[16]

Жил–был цыган. Много побродил он по свету и столько всякого перевидал, что никого не боялся. Силушка у него была богатырская. Один на один он выходил на медведя и побеждал. Всадит медведю нож в горло по самую рукоятку — и готов медведь! Но и медведи на нем немало отметин поставили: все тело цыгана было исполосовано рубцами от медвежьих когтей. Был цыган черным, страшным, посмотришь — черт! Одно только — без рогов. Под старость перестал цыган кочевать и поселился в деревне, на самом краю. Боялись его мужики, в дом к нему не ходили, редко когда его родня навещала.

Как–то раз решил старый цыган баньку истопить. Натаскал воды из речки, разжег огонь, сел на полок и начал париться. А время уже к полночи шло. Парится цыган, парится, веничком по бокам да по спине хлещет и вдруг слышит: подходит к нему кто–то и говорит:

— А ну–ка подвинься!

Подвинулся цыган, подумав, что это кто–то из родни приехал. В бане–то пар столбом стоит, не видать ничего.

— Садись, — предложил старый цыган, — вот место тебе освободилось.

— Да нет, ты поближе к окну подвинься, — продолжает говорить неизвестный голос.

— Что тебе, места мало? — удивился старый цыган, однако подвинулся еще ближе к окну.

— Вот теперь хорошо. А ну–ка попарь меня! Ох и люблю я купаться.

— А ты где? — спрашивает старый цыган. — Что–то я тебя в пару не вижу.

— Да тут я, тут, на полке лежу!

Принялся старик парить, веником хлестать кого–то, а кого хлещет, и сам не знает.

— А ну–ка подбрось, старый, угольков, поддай–ка пару. Пошебурши в котле!

Обиделся старый цыган:

— Раз тебе надо, ты и встань. А у меня уже сил нет. Да и моложе ты меня.

— Хе–хе! — усмехнулся голос — Моложе? Да я наравне с твоими годами.

Рассердился старый цыган.

— Да где ж ты прячешься? Что ж я твоего лица не вижу?

— А что тебе мое лицо видеть? Я — твой двойник!

— Какой ты двойник, — засмеялся цыган и выругался. А тот, что рядом сидел, так расхохотался, аж вся баня задрожала. Понял тогда старый цыган, что дело нечистое. Когда нагнулся цыган, чтобы угли помешать, видит: на котле сидит кто–то, а перед самым носом ноги свисают, не ноги, а копыта!

— Тише, тише, старик, ноги мне не задень.

Как поднял цыган глаза кверху, так черта и увидел. Сидит он: небольшого росточка, хвостик загнутый да на плечо закинутый, на голове рожки торчат. Высунул он язык и кривляется. Самый что ни на есть черт! А лицо у черта точь–в–точь как у старого цыгана.

— Говорят, что ты — сильный мужик.

— А ты что, мою силу хочешь испытать? — спросит старый цыган.

А черт ему и отвечает: — Пытать не пытать, а попарить тебя уж больно хочется. Ты меня парил, теперь дай–ка я тебя попарю.