Наконец царица посмотрела на Евгенидиса, а потом снова перевела взгляд на Секретаря архива. От ее внимания не ускользнуло, что оба мужчины, так элегантно одетые, выбирают свой стиль, чтобы дополнять ее каждый по-своему. Это было не так сложно, как могло показаться на первый взгляд. Ее вкус уже сложился, и гардероб состоял из по-консервативному классических предметов, несмотря на неоднократные предложения нового мужа обратить внимание на иной стиль. Ее забавляло, что их модные пристрастия настолько противоречат друг другу. Свободный камзол Евгенидиса в мидийском стиле, больше похожий на халат, был сшит из красного шелка на оранжевой подкладке. Релиус предпочитал континентальный стиль: строгий приталенный китель глубокого винного цвета[5] с коротким бархатным плащом, который он носил даже летом.

Его одежда являлась выражением его власти. Он был единственным советником царицы, сопровождавшим ее на протяжении всего периода ее правления. Релиус был незаконным сыном управляющего на вилле барона, и она с первой же встречи поняла, что он сможет научить ее тому, в чем она больше всего нуждалась — умению управлять людьми. Он стал ее учителем, и она вознаградила его за труды богатством и властью.

Евгенидису стало скучно вертеть монету в пальцах. Он начал подбрасывать ее в воздух и ловить. Он отвлекал Релиуса и, скорее всего, сознательно хотел выбить его из колеи. В то время, как монета поднималась все выше и выше в воздух, Аттолия немного отставила ногу в сторону и пнула царя в лодыжку. Он вскочил и с возмущением уставился на нее. Монета пролетела у него за спиной, но он, не глядя, вынул ее из воздуха.

Царь посмотрел на Релиуса, потом снова на царицу. Ему вовсе не было скучно, она была уверена. Евгенидис показал ей монету, это был золотой статер с чеканным профилем на одной стороне и лилией Аттолии на другой.

— Лилия — правлю я, орел — правишь ты, — предложил он и подбросил монету в воздух.

— Лилия — правишь ты, орел — бросаешь снова, — сказала Аттолия.

Монета упала. Евгенидис взглянул на нее, а затем показал ей.

— Ох, нет, — вздохнул он.

Монета, поблескивающая у него на ладони, лежала лилией вверх. Он подбрасывал ее снова, и снова, и снова. Каждый раз, когда она приземлялась, они видели лилию. Он опять подбросил монету и на этот раз поймал ее в кулак. Не глядя, он опрокинул ее на вышитый рукав камзола и убрал руку. Это снова была золотая лилия.

— Думаю, на этом мы закончим, — заключила Аттолия. — Еще что-нибудь, Релиус?

— Нет, Ваше Величество.

С выражением удивления на лице, царь пожал плечами и сунул монету в рукав.

— Релиус, спасибо за отчет. Я, как всегда, благодарен вам за подробные сведения.

Он наклонил голову, и Релиус поклонился в ответ.

Царь редко упускал возможность оскорбить капитана гвардии, но с Секретарем архива он был неизменно вежлив. От этого Релиус чувствовал себя еще хуже. Сейчас царь был не более, чем эддисийской марионеткой, но расстановка сил должна была измениться. В течение следующего года каждая политическая сила в Аттолии будет изо всех сил перетягивать его на свою сторону, и Релиус был кровно заинтересован, чтобы победа осталась за царицей. Как и Телеус, он собирался остаться рядом со своей государыней, чего бы ему это ни стоило.

Он хотел бы списать странный выбор жребия на ловкость рук. Любой цирковой жонглер умел контролировать падение монеты, но все же Релиус был озадачен. Царица не казалась смущенной, она почти не изменила своей обычной манере поведения. Зато царь становился все угрюмее с каждым броском монеты. Релиусу показалось, что к тому моменту, когда царь закончил игру, он выглядел почти больным.

Релиус медленно брел по аркаде от кабинета царицы. Проходя по широкому коридору, пересекавшему тот, где притаился Секретарь архива, Евгенидис вытащил монету из кармана. Он посмотрел на золотой статер и с внезапным отвращением забросил его в густые кусты, окаймлявшие небольшой садик во внутреннем дворе. Озадаченный Релиус поспешил вернуться к своей работе.

Когда во дворце стихли последние звуки, и в сознании находились, вероятно, только царские охранники, барон Артадорус был разбужен в собственной постели едва слышным шепотом.

— Барон.

Тихое слово, произнесенное на выдохе, не потревожило бы и паутинки, так легко оно прозвучало, но прикосновение к шее острого лезвия заставило барона пробудиться в один миг.

Ночник не горел. Он не мог разобрать ничего, кроме темного силуэта, наклонившегося к нему настолько близко, чтобы приложить губы к самому уху. Кто бы он ни был, он чувствовал себя настолько уверенно, что не стоял рядом с кроватью, а уселся прямо на постель. И этот злоумышленник явился в царский дворец, в личные апартаменты барона, в его собственную спальню и сел на кровать так тихо, что не разбудил никого, даже второго мужчину в баронской постели.

Лезвие было острым, и не хотелось думать, насколько хорошо владеет ножом человек без руки.

— Ваше Величество? — прошептал барон.

— У меня была очень интересная беседа с человеком по имени Пиладес. Ты его знаешь?

— Нет, Ваше Величество. — Сталь нагрелась до температуры кожи.

Он чувствовал, как бегут мурашки под горячим лезвием.

— Он работает в Министерстве сельского хозяйства.

— Извините, я…

— Он рассказывал о зерне, которое растет в различных частях страны.

— Ах, — тихо сказал барон.

— Да, ах. Как давно, барон? — прошептал царь, все еще находясь настолько близко, что барон мог заключить его в объятия, если бы царь был его любовником, а не убийцей. — Как давно вы подтасовываете сведения о зерне, растущем на ваших полях? Сколько налогов вы не доплатили?

Барон закрыл глаза.

— Это было всего один раз, Ваше Величество.

— Ты уверен? — Давление лезвия усилилось.

— Клянусь.

— Я хотел бы напомнить, что существуют записи, которые могут быть проверены.

— Я клянусь, Ваше Величество, это случилось впервые. — он с напряжением скосил глаза, стремясь разглядеть лицо царя в темноте. — Вы расскажете Ее Величеству?

Царь умел смеяться совершенно беззвучно, толчок теплого воздуха коснулся щеки барона.

— Я здесь ночью держу нож у твоего горла, а ты беспокоишься только о том, чтобы царица не узнала о твоей ошибке? Тебе надо бы опасаться меня, Артадорус.

Шантаж, подумал барон.

— Что вы хотите, Ваше Величество?

Царь снова беззвучно рассмеялся.

— Для начала, чтобы ты заплатил налоги, — выдохнул он.

Он отвел лезвие ножа в сторону и бесшумно встал с постели. Затем так же тихо пересек комнату, но, уходя, захлопнул за собой дверь с оглушительным треском. В постели рядом с бароном раздался сонный ропот, слава богам, это была не его жена, способная проснуться от шепота звезд.

Его любовник заворочался под одеялом рядом с бароном и сел.

— Вы слышали что-нибудь?

— Тебе приснилось, — сказал барон. — Спи.

В течение долгого времени он лежал в постели, напряженно размышляя. Яснее ясного, что царь не был дураком. Дураками были те, кто не понимал, что царь мог быть неопытным, несговорчивым и до сих пор опасным. Еще большим дураком оказался он сам, поверивший барону Эрондитесу, что царицу может отвлечь от дел ее новый брак. Эрондитес, никогда не бывший другом царицы, знал, что верность Артадоруса зиждется исключительно на благоразумии, но жадность может ввести его в заблуждение. Именно он подстроил эту ловушку, предложив способ уклонения от уплаты налога в царскую казну, и теперь барон пытался понять, кто уведомил царя об этой налоговой схеме. Барон отверг версию с Пиладесом и Министерством сельского хозяйства. Этот царь никогда не выдал бы своего информатора. Без сомнения, его предал Эрондитес, пытавшийся распространить свое влияние на царя и готовившийся шантажировать Артадоруса, чтобы склонить его к измене. Он мог предпринять только одно. Ночь была теплая, но барон лежал под своим одеялом, оцепенев от холода.