Это не означает, что воплощенные фантазии не могут внушать страх. Могут. Если я позволяю себе подумать о том, как лежал в одной постели с мертвым телом Тбуби, к моему горлу подступает тошнота и я снова слышу ее вопль и чувствую зловонное дыхание. Я обнимаю плоть, которая не выдерживает моих объятий.

Рвущаяся, свисающая лоскутами кожа Тбуби становится мертвенно-бледной, а любовные вздохи превращаются в предсмертные судороги. (Я воображаю, что Салли будет такой же в последние минуты своей жизни, и в этом-то весь и ужас.) А оттого что Тбуби — это всего лишь порождение моего сознания, мне делается еще хуже. А еще хуже то, что Фелтон точно знает, как избавить меня от подобных вещей. Я боюсь власти Фелтона, и поэтому меня не удивляет то, что Джулиан боится Фелтона не меньше моего. Но меня поразило, что Джулиан боится меня еще больше, чем Фелтона. Это обнаружилось в странном всплеске агрессивности под конец ужина.

После супа атмосфера немного успокоилась, и Джулиану, похоже, уже не нужно было сопровождать ритуальными проклятиями последовавшие блюда. Однако он много пил, и я от него не отставал ни на шаг, причем намеренно. Довольно долго беседа за столом шла о таких вещах, как оперный сезон в Глиндебурне. (Я в ней не участвовал, довольствуясь своими фантазиями, в которых я представлял себя мертвым детективом.) Но затем Гренвилль некстати сморозил, что музыкальный критик газеты «Таймс» Уильям Манн сравнил «Сержанта Пеппера» с симфониями Бетховена. Тогда Фелтон презрительно фыркнул что-то насчет того, что поп-музыку вообще невозможно воспринимать всерьез, особенно сочиняемую группой, которая даже не может правильно написать собственное название, и тут вдруг Джулиан вспомнил о своей недавней оплошности, когда он перепутал битников и хиппи.

— Хиппи! Что за дурацкое название! Это те — волосатые, как девки? Да, возможно, я имел в виду именно хиппи, и все же буду весьма признателен, если вы объясните мне разницу между хипарем и битником, а заодно и то, что в них хорошего, и уж поскольку вы сам из них, то объясните, зачем вам нужно разгуливать с длинными, как у девицы, волосами.

Я аж дернулся, вдруг сообразив, что последние замечания Джулиана предназначены не Гренвиллю, а мне. Гренвилль накрыл мою руку своей ладонью. Полагаю, это был знак, что мне не следует отвечать, но Джулиан не отставал.

— Я так понимаю, что ваши локоны до плеч — это знак того, что вы поддерживаете идеал бездельника-хиппи.

Я так здорово напился и пребывал в таком благодушном настроении (в роли только что придуманного детектива-покойника), что даже не сразу понял, что Джулиан пытается меня оскорбить. Я даже подумал, что он — что-то вроде социолога-любителя, который намерен провести серьезный опрос.

— Насколько мне известно, словечко «хиппи» относится к неким изгоям, которые противопоставляют себя ценностям истэблишмента. Я же пишу диссертацию по социологии и собираюсь заняться преподавательской деятельностью. Я живу в Хораполло-хаусе в комфортабельных условиях, и я не выставляю политических требований. Поэтому было бы не совсем справедливо навешивать на меня ярлык хиппи.

До меня смутно доносился звучавший где-то в доме звонок.

— Рад это слышать, — сказал Джулиан (хотя вид у него при этом был отнюдь не радостный). — Мне кажется, что хиппи — это что-то вроде белых негров. Они с распростертыми объятиями приняли негритянские ценности: их там-тамы и банджо и их распущенную мораль. В песнях, порожденных этой средой, поется только о совокуплении и больше ни о чем. Хиппи — это никому не нужные британские белые негры. Это неблагодарные, немытые, накачанные наркотиками и вечно слоняющиеся без дела дети нового века…

Пьяный словесный понос Джулиана был прерван появлением дворецкого, мистера Данна.

— Сообщение для мистера Кезуика, — сказал он.

— Да, да. Только дайте мне сначала закончить, — ответил я — до меня наконец-то дошло, что меня действительно оскорбили. — Чтобы расставить все по своим местам, понадобится не так уж много времени. Что касается «бездельника», то простите меня, Джулиан, про вас тоже не скажешь, что вы от тяжкого труда надорвались. Много ли вам приходилось трудиться в жизни? — Не давая ему возразить, я быстро продолжал: — И послушайте, что я вам скажу: мне стыдно, что я не хиппи. В образе жизни хиппи воплотилось множество замечательных идеалов: мир, любовь, свобода, терпимость и отказ от культурных предрассудков. Что до работы, то «работа», которую вы имеете в виду, используется обществом, чтобы вбить людям в головы конформистские взгляды. Хиппи используют наркотики, чтобы познать себя и исследовать конечные структуры мироздания. Лучшие из хиппи поглощены стремлением к просветлению и поисками истины.

Сложив руки на груди, я откинулся на спинку стула. Мистер Данн, дворецкий, сказал, что мне звонят. Фелтон попытался остановить Джулиана, чтобы я мог выйти и ответить на звонок, но Джулиан, видя, что раздразнил меня, ликовал:

— Наконец-то мы услышали, что у вас на уме! И все это жалкая и неубедительная околесица! Британские хиппи проповедуют мир, спрятавшись за штыки британской армии. Свобода, о которой они разглагольствуют, обеспечивается не поэтическими химерами, а тяжкой работой полиции и судов. Их любовь финансируют люди, распределяющие пособие по безработице. Нормальные, порядочные люди инстинктивно отворачиваются от хиппи. И дело не только в грязи, наркотиках и полоумном мычании, которые, словно эпидемия, поразили этих людей. Дело в том, что хиппи и поп-музыканты превратили сексуальные извращения в жизненный идеал. Есть какая-то болезненная томность, женственность в этих молодых людях с их длинными волосами, цветастыми рубахами и бусами. Они рекламируют свое страстное желание стать девушками. Какой стыд! Почему бы им не съездить в Марокко и не сделать там себе операцию? В добрый путь!

— Не отвечайте, Non Omnis Moriar, — приказал Фелтон. — Ступайте и ответьте на звонок.

— Хорошо, я пойду, но я еще вернусь.

Пошатываясь, я поплелся за мистером Данном, дворецким, безуспешно пытаясь имитировать его степенный шаг. Он провел меня к стоявшему в холле паланкину, одновременно служившему телефонной будкой. Я взял трубку и сказал: «Привет!» — не беспокоясь о том, кто на другом конце провода.

— Твоя мать, Питер, — ответил отец, — Ей действительно очень плохо. Приезжай — если сможешь, прямо сегодня. Если нет, то выезжай завтра с утра.

— Посмотрю, что мне удастся сделать, папа. Это непросто. Я на очень важной конференции.

— Забудь про конференцию. Приезжай. Мне… нам ты сейчас очень нужен, Питер. Ради всего святого!

— Ладно, ладно, только я сомневаюсь, что мне удастся вырваться до завтрашнего утра. Мы тут немного далековато.

— Понятно… но, Питер, я думаю, она умирает.

Я немного поблуждал, прежде чем мне удалось найти обратную дорогу в столовую. Там шел жаркий спор.

— Не понимаю, почему вы выбрали именно его, — говорил Джулиан.

— Мы его не выбирали, — ответил Гренвилль.

— Постарайтесь увидеть то, что скрывается за внешностью, — сказал Фелтон.

Увидев меня, они замолчали.

— Возвращаясь к тому, на чем мы остановились, Джулиан, — на все ваши вопросы есть ответ, — Я стоял в драматической позе в дверях и старался припомнить, в чем же заключался ответ, — Ах да, вы говорили, почему я не делаю операцию по изменению пола? Видите ли, Джулиан, дело в том, что я живу на студенческую стипендию. Я не могу оплатить дорогу до Марокко, не говоря уже об операции. Но прошу вас — дайте мне денег, и я поеду и сделаю операцию. Но, пожалуйста, не думайте, что я — неблагодарный попрошайка, который хочет за ваш счет сделать себе операцию по перемене пола, о которой все мы, хиппи, страстно мечтаем. После операции я вернусь и возвращу вам долг, работая на вас служанкой. От такого предложения вы вряд ли сможете отказаться, во всяком случае не теперь, когда так тяжело найти прислугу. Тем более, что тогда вы сможете вытащить ваш штык, чтобы я почистил его своим языком, сможете воспользоваться своим нравом сеньора, а потом, оттрахав меня до бесчувствия, вы возьмете меня потанцевать на зеленый лужок под звуки духового оркестра. Давайте, Джулиан, устроим это…