7. Рэми. Замена

На его счастье, он никогда не был в доме призрения. В старшей школе его сверстники частенько шептались по углам, что некоторые девушки там очень даже ничего… пока свежие и клиентура не замучают. И что дом призрения надо выбирать особый, с хорошей репутацией, потому что иначе можно и заразу подцепить, а после выложиться неплохо на цех целителей: виссавийцы хоть и помогали, да сливали «неудачника» дирекции, а потом, будь ты даже сынишкой главы рода или советника, все равно получишь и родители вмешаются вряд ли. В домах призрения ведь не только заразу можно подцепить, но и жизнь потерять, а какому архану захочется смерти одного из отпрысков? Какой школе захочется затирать скандал? Да еще и столь шокирующий? Ведь дом призрения считался местом грязным и недостойным.

Осмелился бы Лиин пойти туда в школе, и его друг и покровитель явился бы к нему сам, чтобы лично выпороть «идиота».

Туда ходили лишь отбросы и любители особых развлечений. Здесь позволялось все, только плати. И потому попавшие сюда жили обычно недолго… пока были в состоянии, отрабатывали свое пребывание телом, когда не были — долго дохли в подвалах от голода. Не можешь отрабатывать содержание, содержать тебя и не будут.

Попадали сюда чаще всего рецидивисты, воры, разбойники, убийцы, насильники. И… неверные жены и их незаконнорожденные дети. Последних покупали, пока они были маленькие, для сложных магических ритуалов, либо, если были побольше, продавали клиентам с особыми вкусами. Татуировка в виде паука на щеке, под ней пара магических рун, и уже не убежишь… везде найдут. И помочь никто даже не попытается — за помощь неприкасаемому сам таким можешь стать. Единственное, что сделают — сольют первому же дозорному и опять пошлют в родной дом призрения. На цепь, чтобы больше не сбежал.

Проклятое место. Жуткое, тем более для чувствующего этот мир мага. Сам бы Лиин сюда никогда бы не пошел, но учитель его мнения не спрашивал. Он, ни на миг не сомневаясь, свернул с узкой улицы и направился к дому, выкрашенному в черный, по стенам которого чуть поблескивала в полумраке зимнего вечера нарисованная магией паутина. Паук, как и ожидалось, оказался на входной двери. Огромный, раскинувший лохматые лапы, он, казалось, следил за клиентами многоглазым взглядом и чуть шевелил огромными хелицерами.

Мысленно помолившись всем богам, которых знал, Лиин вошел по ступенькам за Алкадием, скользнул в заботливо придерживаемую учителем дверь и застыл от охватившего его ужаса.

Боль была везде. Тяжелая, давившаяся к земле, она набивала легкие черной ватой, и дышать стало совсем невозможно…

— Просто отключись от них, — посоветовал учитель. — Тебе надо различать, где твоя боль, а где чужая. С чужой и разбираться не тебе. Ты ведь не целитель, в конце концов.

Алкадий ошибался, но Лиин не стал его поправлять. Он был целителем, даже, говорили, неплохим, только его учитель магии, как и узнавший об этом покровитель, приказали о даре помалкивать. Узнай в школе, и цех целителей наложил бы на него лапу, а этого не хотелось никому. Потому обучали врачевательству Лиина тайно, на редких частных уроках у угрюмого целителя, за стенами школы.

Лиин любил эти уроки, любил помогать людям, не любил лишь отчаяние в их глазах и золото, переходящее в руки целителя. Ведь этот дар был в Кассии крайне редким, и пользовались им только те, кто не мог пойти к виссавийцам. А виссавийцы лечили бесплатно и почти всех… почти… Заслужить отторжение виссавийцев удавалось немногим. И одна весть об этом делала человека изгоем.

Лиин вздохнул глубже, но все же отделил себя от чужой боли невидимыми щитами. Этому его тоже научили. Алкадию незачем это знать… как и то, что учитель Лиину давно ни к чему. Но Арман приказал подчиняться Зиру, а Зир приказал прийти к Алкадию. И Лиин подчинился, хоть и не понимал зачем.

Сначала думал, что ему надо шпионить. И что люди Зира, которые временами появлялись немыми тенями, будут просить отчетов, но ничего этого не происходило. И Лиина, и Алкадия будто оставили в покое, наблюдая снаружи, а Лиин просто гнал из груди тревогу, открываясь как можно более новому учителю. Ведь почуй Алкадий притворство… и его ученику не жить. А архан приказал Лиину жить… и ждать. Лиин ждал, боги, долгих одиннадцать лет ждал! Сколько еще?

Стоило войти, и из тени появился прислужник. Худой и неприятный, будто съедаемый изнутри какой-то грязью. Судя по пауку на щеке, тоже неприкасаемый, но из тех, кому повезло: понравился хозяину, выслужился, теперь был скорее надсмотрщиком, чем жертвой. Алкадий что-то шепнул прислужнику, сунул в костлявые пальцы мешок с золотом, тяжелый, и прислужник посмотрел на клиента слегка удивленно, потом растянул губы в беззубой улыбке и кивнул. Еще бы не радоваться. Столько золота и хозяина этого заведения сдобрит, глядишь, и любимцу-неприкасаемому чего перепадет.

Их повели по запутанным коридорам. Там, за одинаковыми стенами, хлестал бич, кто-то стонал, кто-то тихо плакал, било по ушам влажными шлепками. Дом жил, дышал и исходил болью. Пах мочой и спермой, кровью и рвотой, застаревшим потом и давно немытым телом, пропитался насквозь этими запахами. Но чуть дальше стало лучше. Стены раздались, потолок взмыл вверх, украсился арками, по обе стороны коридора появились изящные колонны, и Лиин понял, что их не совсем коротким путем привели в апартаменты для лучших клиентов.

В хорошо натопленной комнате пахло совсем иначе: тонкими благовониями и дорогой едой. Но это не помогало… тот, недавний, запах въелся в кожу, в одежду, в волосы и, что хуже, в память. И смыть его оттуда…

— Я специально провел тебя этими коридорами, — сказал Алкадий, усаживаясь на диван и показывая на скамеечку у своих ног. — Ты слишком любишь комфорт, мой ученик. И не знаешь, как живут другие люди. Может, и не хочешь знать.

Лиин вздрогнул, на самом деле не понимая. Уселся на скамеечку, уставился на огонь, бушующий за веером каминной решетки, сложил на коленях дрожащие руки. Его душа целителя истекала болью… и все вокруг, казалось, расплывалось в волнах слабости.

— Ты слишком избалован жизнью, хотя и простой рожанин. Очень странно, кстати. Но повезло не всем. Не все родились такими миленькими, не всем жилось так просто, как тебе…

Просто? Лиин прикусил губу. Его еще мучили ночами слова родной матери… как она его назвала? Чудовищем? Звала соседей, чтобы помогли ей с этим чудовищем справиться, и в визг бушующих вокруг ветра и снега вплетались ее истерические крики…

Лиину было шесть. И тот день стал для него самым горьким… и самым счастливым. Ведь тогда он единственный раз видел своего архана…

Ему приказали ждать. Он ждет. Такова его судьба. Таков его выбор.

— Учитель… — сказал он, поднимая голову. — Чего мы ждем?

Будто отвечая на вопрос, дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Кто-то явно пытался ее наскоро привести в порядок, даже втиснул ее худое, высохшее тело в красивое ярко-алое платье, но это не скрыло ни ее серости, ни грязных волос, ни потухшего взгляда.

За женщиной шел мальчик, лет шести, Лиин даром своим сразу же понял, без слов — сын. Светловолосый и невинный, настолько же худой, как и его мать, так же наскоро причесанный и одетый в тонкую тунику, он смотрел на Алкадия и Лиина с ужасом, держался за юбку матери и теребил полу туники, нервно перебирая худыми ногами…

— Чем могу помочь, архан? — прохрипела женщина и взялась было за ворот платья, явно намереваясь его стянуть.

Лиин передернулся — при сыне? И тотчас почувствовал на плече тяжелую, успокаивающую ладонь Алкадия.

— Уж не думаешь ли ты, что нам нужны твои старые прелести? Тебе уже тридцать три, моя хорошая? И жизнь тебя явно не пощадила.

— Так что тебе нужно, архан? — тихо усмехнулась она, будто не обидевшись на ироничные слова. — Моего сына? Дай слегка полежать у этого огня, отведать твоей оленины и можешь брать.

Как будто кому-то тут нужно ее позволение!

Мальчик задрожал еще больше, Лиин стиснул зубы, и ладонь учителя, казалось, стала еще тяжелее, удерживая ученика на скамье.