Если же говорить о деятельности М. С. Горбачева на посту главы правящей партии и государства, то даже из того, что показывало телевидение, у многих сложилось впечатление, что “царственное” мнение Раисы Максимовны во многом довлело над М. С. Горбачевым[5] и находило свое выражение в его поведении, и как следствие, — в политике партии и государства, и прежде всего в кадровой политике.

И если судить по последствиям ГКЧП, то инсульт всё же случился у Раисы Горбачевой, а не у Михаила, словно ГКЧП привел к краху жизненных надежд и вожделений именно её, что и выразилось в постигшем её инсульте; а с Михаила Сергеевича — как с гуся вода: всё болтает и болтает в Горбачев-Фонде точно так, как и в бытность свою генеральным секретарем правящей партии, будто ничего не произошло кроме того, что слушать и конспектировать его словесный понос для простых граждан стало не обязательно.

Если же обратиться к более глубокой древности и глобальным масштабам, то непубличная политическая активность женщин, подчиняющая публичных политиков мужчин, прослеживается так или иначе на всем протяжении истории и практически во всех регионах планеты.

Не будем ссылаться на изначальную легенду о грехопадении Адама и Евы по инициативе Евы, но в истории можно проследить, как ироничный термин “секс-бомба” обретает в ней конкретный смысл в качестве характеристики одного из видов оружия массового поражения. Так библейская Эсфирь, руками персидского царя — своего любовника — уничтожает правящую национальную элиту древней Персии.

Марк Антоний, изменяет Риму под воздействием половой зависимости от Клеопатры.

Князь Святослав, вопреки воле своей матери княгини Ольги, не мог избавить себя и нас от Малки — полонянки, дочери хазарского раввина, от связи с которой родился Владимир, ставший впоследствии крестителем-насильником Руси. И даже если Малка не определяла политику самого Святослава, то разрушение именно их сыном Святославова государственного наследия и культурного наследия предшествующих веков русской истории было вызвано происхождением Владимира от Малки[6] и деда раввина.

Документальных свидетельств о том, что Малка была подсунута князю именно с такого рода далеко идущими целями не сохранилось, если даже они и были в свое время. Но умных историков интересуют жизненные результаты и их причины, а не документальное подтверждение того или иного мнения. Такого рода постельно-стратегические политические операции в истории имели место и европейские хроники сохранили свидетельства о них.

Так, казалось бы в странах ислама всё должно было бы отличаться от Европы, поскольку женщины в практике осуществления шариата находятся в особой социальной изоляции от посторонних им мужчин и в мечети, и во всей остальной повседневной жизни. Тем не менее известно, что средневековая Венеция, в бытность свою самостоятельным государством, когда она боролась против Турции за господство над Средиземным морем, неоднократно разрабатывала и осуществляла многоходовые операции по внедрению целенаправленно воспитанных дочерей своих правящих семейств в гарем турецкого султана, дабы те достигли в нём положения “любимой жены” и направляли в этом качестве политические устремления султана в благоприятном для Венеции направлении.

Известно расхожее мнение, что если бы власть была в руках женщин, то на Земле якобы воцарился мир, поскольку матери жалели бы рожденных ими и потому избегали бы войн. Но и оно несбыточная иллюзия. М. Палеолог, бывший послом Франции в Петербурге накануне и в период первой мировой войны XX века, свидетельствует[7] о своей беседе с супругой будущего главнокомандующего российской армии, имевшей место на обеде в честь президента Франции, посетившего Петербург за несколько дней до начала той войны:

«Я приезжаю одним из первых. Великая княгиня Анастасия <супруга Николая Николаевича>[8] и её сестра великая княгиня Милица, встречают меня с энтузиазмом. Обе черногорки <балканское государство рядом с тогдашней Сербией, откуда те были родом> говорят одновременно.

— Знаете ли вы, что мы переживаем исторические дни, священные дни? Завтра, на смотру, музыканты будут играть только Лотарингский марш и марш Самбры и Мезы. Я получила сегодня от моего отца <короля Черногории> телеграмму в условных выражениях: он объявляет мне, что раньше конца месяца у нас будет война. Какой герой мой отец… Он достоин “Илиады”… Вот посмотрите эту бонбоньерку, которая всегда со мной, она содержит землю Лотарингии, да, землю Лотарингии, которую я взяла по ту сторону границы, когда была с моим мужем <великим князем Николаем Николаевичем> во Франции, два года назад. И затем посмотрите еще там, на почетном столе: он покрыт чертополохом, я не хотела, чтобы там были другие цветы. Ну, что же, это — чертополох Лотарингии. Я сорвала несколько веток его на отторгнутой территории. Я привезла их сюда и распорядилась посеять их семена в моем саду… Милица поговори еще с послом, скажи ему обо всем, что представляет для нас сегодняшний день, пока я пойду встречать императора.

На обеде я сижу слева от великой княгини Анастасии. И дифирамб продолжается, прерываемый предсказаниями: “война вспыхнет… от Австрии больше ничего не останется… Вы возьмете обратно Эльзас и Лотарингию[9]… Наши армии соединятся в Берлине… Германия будет уничтожена”… Затем внезапно:

— Я должна сдерживаться, потому что император на меня смотрит…

И под строгим взглядом царя черногорская сивилла внезапно успокаивается.

Когда обед кончен, мы идем смотреть балет в красивом императорском театре при лагере[10]».

В советском прошлом часто звучала песня “Гренада”, посвященная участию СССР в гражданской войне в Испании. В ней были слова «Откуда у хлопца испанская грусть?…». После прочтения этого фрагмента задаешься вопросом: Откуда у черногорки, жены русского великого князя столь бурные страсти по Лотарингии и Эльзасу? Или это великосветский макияж на страстной нечеловеческой ненависти к немцам и австрийцам, аналогичной той нечеловеческой ненависти к славянам, что носил в своей душе кайзер Вильгельм II? Но ведь жажда войны, которая по её существу есть ненависть ко множеству людей, неудержимо прёт из супруги великого князя, командующего гвардией и будущего главнокомандующего русской армии. И насколько Николай Николаевич в своей государственной деятельности был свободен от такого рода давления на психику со стороны жены и её родни? И сколько было и есть государственных мужей-подкаблучников во всех странах, в чьей государственной деятельности выражались и выражаются вожделения и пристрастия их жен, родни и прелюбодеек?

Если со знанием законов статистических распределений попытаться ответить на такого рода вопросы, то складывается впечатление, что великосветские бабы во всех странах к лету 1914 года уже решили: «Быть войне!»; государственно властные мужья — у них под каблуками; и только отдельные люди, — ненавистные всем именно за их миролюбие, — пытаются избежать войны, когда вся политическая эмоционально взвинченная массовка во всех странах её будущих участницах, — жаждет войны: русская армия на смотру марширует перед президентом Франции под Лотарингский марш; Лотарингия на данный момент — территория Германии. Как ко всему этому — ведь этого невозможно утаить — должны были отнестись в Берлине? И почему после этого, в ходе дальнейшего развития сербско-австрийского кризиса взаимоотношений, кайзер Вильгельм II должен был верить заверениям императора Николая II о том, что Россия не нападет на Германию, хотя и проводит всеобщую мобилизацию?

Такого рода черные факты делания женщинами постельно-непубличной политики приводят к пониманию еще одного порока не только клановой аристократии как государственного устройства, но и “демократии” по-западному: толпа выбирает публичных политиков, а не их жен и любовниц; но жены и любовницы, которых толпа обычно не видит, но которые неизменно сопровождают публичных политиков на их жизненном пути, диктуя непубличную домашнюю политику по своему произволу (а подчас, будучи прямыми ставленницами закулисных сил) предопределяют многое в публичной политике в обход всех демократических процедур и здравого смысла.