Макс глянул жестко:

– Кто из вас квартиру обшаривал?

– Мы с Децилом в большую комнату ломанулись, а Шредер в прихожке остался, на стреме вроде. Порылись чуток, коробку с цацками нашли да бабок тыщ пятнадцать. Я хотел комп прихватить, мой глючит. Та машина крутая, навороченная… Только провода дернул, Шредер влетел, зеленый весь, матюкается. Марш, мол, отсюда, тормознутые! Не понял, чего взбесился, но с ним шутки плохи. Дунули в момент. Шредер капусту отобрал и браслет золотой, Децилу пару штук отбашлял да мне цацки кинул.

– Так, а ребенка кто из вас убил? – поинтересовался Макс. Сашок до того офигел, что чипсами подавился:

– Ты че?! Какой ребенок, в натуре?!

– Тот, что спал в маленькой комнате, справа, не припоминаешь?

– Да мы и не заходили туда! – заорал Санек. – Сразу в большую поперлись. Ну, туда, где комп. А Шредера с нами не было. Неужто он мелкого завалил?! – на круглой роже сверкнул восторг.

Макс помолчал.

– Ладно, ясно. Собирайся, с нами поедешь.

Узкие серые семнадцатиэтажки выстроились в ряд, как зубы дракона. Вот и дом шесть: высокий, облезлый, разномастные балконы. Валерий кое-как приткнул машину, осмотрелся, нашел первый подъезд. «Квартира восемнадцать должна быть здесь, этаж вычислить несложно. Знать бы код. Кто-нибудь появится, войду за ним». Остановился у доски объявлений, бумажки одна на другой, как чешуя. Серая ободранная дверь, разломанная скамейка, острые щепки в разные стороны. За спиной шаги, развернулся, чтобы проскочить следом. Замер, задохнулся, в горле ком. Девушка с ребенком, зеленая куртка, сосредоточенное лицо, осторожно вкатывает коляску по ступенькам. «Помоги ей!» Нет сил. Ударило, оглушило. «Лада. Тошка. Зачем все это?!» Перед глазами морг, металлический стол с душем. Замутило. Солнце слепило до слез. Сзади хлопнула дверь. «Не вошел, прозевал!» Холодная стена под плечом, унять дрожь.

– Эй, молодой человек, вы к кому? – бойкая бабка лет шестидесяти, розовая шапка, седые усы над дергающейся губой.

Валерий встряхнулся, чтобы прийти в себя.

– Я к Надеждиной Владлене Семеновне, – и вдруг понял, что не знает, как говорить.

– Да вот же она!

Валерий посмотрел, куда указывала скрюченная лапка в пушистой перчатке. Толстая старуха в черном пальто протискивалась между двумя припаркованными машинами. Подошел поближе, расслышал: «Понаставили тут! Пройти нельзя!» Присмотрелся: выцветшие голубые глаза. Черные, грубо накрашенные брови. Злость, раздражение в каждой морщинке, не подступиться.

– Может, вам помочь? Сумки-то тяжелые. Старуха еще крепче вцепилась в цветастые кошелки.

– Еще чего! Схватишь вещи – и тю-тю! Знаем. Проходили! Только вчера у Петровны сумку вырвали. Развелось жуликов! Убирайтесь, пока полицию не вызвала! – бабка резко взмахнула рукой, потеряла равновесие, грохнулась на мокрый, грязный асфальт. Зеленые яблоки и апельсины покатились по дорожке, норовя исчезнуть за колесами стоящих машин. Старуха верещала:

– Стой! Куда?! Держи!

Неловко пыталась встать. Валерий поймал несколько фруктов, вернул хозяйке, она тут же засунула их обратно в сумку, немного успокоилась, оперлась о его плечо. «До чего она тяжелая, да и дергается бестолково». В глаза бросилась бежевая норковая шапка, у бабушки была такая же, протертая, с запахом нафталина. Валерий вывел старуху на дорожку, помог отряхнуться, она всхлипывала, потирала руку.

– Ушиблись, Владлена Семеновна?

– А вы откуда меня знаете?

– Вы Лугова Петра Константиновича помните?

– Был тут один, из самого песок сыпется, а все вынюхивал чего-то. И ты туда же? Сразу говорю: нету меня ничего! Квартиру «Соцгарантии» завещала.

– Ну, что вы сразу о плохом! Я просто деда ищу, знаю, заходил он к вам.

– Такой дед не пропадет! – сделала несколько шагов, заохала. – Плохо мне! Рука болит, сломала, небось! Скорую вызывай!

«Как же, сыщик! Расскажет она, жди! Да и толку от нее! Вредная старая дура, на пороге маразма! Все равно теперь, не бросать ведь ее!»

– Садитесь ко мне в машину, покажете, где травмпункт! Она растерялась, напряглась, силясь понять, в чем подвох.

– Да не собираюсь я вас похищать, честное слово!

Бабка, прижимая к груди кошелки, стала неуклюже залезать на переднее сиденье, задела обивку розовым резиновым сапогом в цветочек, на котором налипло добрых полкило грязи. «Ну, и по фигу! Подумаешь, машина, хватит с ней носиться! Сколько времени и сил на железку угробил! Лучше бы о жене, о сыне подумал!» Накатило, стукнул по подлокотнику. Бабка встрепенулась, подумала, на нее злится. Съежилась вся, жалкая, беспомощная.

– Вы не сердитесь! Я потом вам все расскажу!

– Все в порядке.

Усмехнулся: «Лучше не скажешь! Полный порядок!» Просто совпало все, полтора года назад о семье подумать надо было, а он «тойоту короллу» выбирал. Первая машина – это событие, за рулем мужчиной себя почувствовал.

В травмпункте людей – не протолкнуться. Бабка висла на руке, будто вниз тянула, посадил ее в уголке – и к кабинету. Каждая минута на счету, не стоять же в очереди в такой день. Зажглась лампочка, толкнул белую заляпанную дверь.

– Помогите как коллега коллеге! – главное, напор не потерять, тысячу в карман халата.

Раньше жаба задушила бы, а сейчас даже не квакнула.

Врач записывает: Надеждина В. С. 1940 г.р., адрес…

Хорошо, что документы при ней, оно и понятно, всегда с собой носит, «на всякий случай». Валерий далее не вникал, вышел подождать на улицу. Солнце наяривало как ни в чем не бывало, будто жизнь продолжается, а Тошка никогда не узнает лета. «Ладке позвонить? Что сказать? Зачем?» Сил нет. Навалилась чернота. Кто-то кричал, как из другого мира:

– Эй, молодой человек, вы слышите? Бабушка ваша идет.

«Ах, да, бабушка…» Стояла на крылечке, черное пальто, белый гипс. Повисла на Валерии без церемоний, сумки вручила, заковыляла осторожно, как по льду. Все дорогу тараторила про перелом, остеопороз, старость… Не вникал, и так все ясно, но хорошо, что помог.

Дубль два: Саянская улица, дом, подъезд, скамейка. Шуршали объявления, бабка набирала код. Поднялись на этаж, черная массивная дверь, три замка. Внутри хлам, пыль, прошлое. Всюду тумбочки, шкафчики, шагнуть некуда. Валерий так и стоял боком, пока хозяйка раздевалась. Перед носом выцветшие бумажные обои в цветочек. Прошли в комнату. Низкие потолки, темно, тесно, единственная лампочка в массивном красном плафоне почти не светит. Железная кровать с набалдашниками, как из фильмов про войну, длиннющая коричневая мебельная стенка из ДСП, продавленный диван, комод, зеркало в вычурной раме, стиль модерн. Вид не то свалки, не то лавки старьевщика.

Бабка усадила гостя за круглый, крашеный стол с салфеточкой посередине:

– Как тебя зовут-то?

– Валерий… Лугов.

– Так вот, Валерик, приходил тут дед месяца два назад. Странный такой, говорил, с моим двоюродным братом Левкой дружен был. Но это явная ложь. Левка исчез еще осенью пятьдесят второго, понимаешь? Мать искала его, в милицию обращалась. Через полгода сообщили, нашли, мол, труп где-то в Средней Азии, не помню точно. Тетка Ольга, ну, мать его, рассказывать об этом не любила. Муж ее на войне погиб, с сыном беда, вот и взяла меня к себе, чтобы не так одиноко было. Приехала я в Москву в пятьдесят седьмом в институт поступать. Платье на мне сиреневое с пышной юбкой и узкой талией, очень недурна была, очень, – призрак игривости, ожившее под сеткой морщин лицо.

– Может, фотографии покажете?

Толстый альбом в зеленом бархатном переплете, черно-белые карточки.

– Меня тут почти нет, только вот здесь, рядом с теткой. Шестидесятый год.

– Да вы просто красавица! – нехотя подыграл Валерий, он не лгал, просто его интересовало другое. – На Левку можно взглянуть?

– Вот он!

Поблекшая фотография, смазливый парень на фоне черной «победы». Жесткое, сильное тело под белой рубашкой, серая кепка, оттопыренные уши и наглый, с вызовом, взгляд.