Вернемся опять к Маргарет Мид. «На острове Бали, — пишет она, — маленькие девочки двух-трех лет любят прохаживаться с нарочито выпяченными животиками, а взрослые женщины шутливо похлопывают их, приговаривая: «Беременная!» Крошка уже тогда начинает понимать, что, хотя внешние знаки ее причастности к женскому полу невелики, груди — не больше пуговок, как у братца, в один прекрасный день она забеременеет и родит ребенка, а это одно из самых волнующих и таинственных свершений, которое можно предъявить соплеменникам в этом простом мире, где самые высокие строения не превышают 15 футов, а самые большие лодки не длиннее 20 футов. Немного позже малышка узнает, что она родит ребенка не потому, что она деятельна, трудоспособна и предприимчива, а просто потому, что она девочка, а не мальчик, а девочки со временем превращаются и женщин, которые рано или поздно, если они блюдут свою женственность, рожают детей».
Для американки двадцатого века, не обладающей такой (ильной волей и состязательной способностью, как сама Маргарет Мид, чтобы успешно сражаться с мужчинами и области, требующей инициативы, энергии и труда, крайне соблазнителен образ женщины, которая достигает успеха к становится предметом мужской зависти только благодаря своей половой принадлежности.
«Согласно нашим представлениям, — продолжает М. Мид, — самое большее, на что способна женщина, вылепленная из мужского ребра, — это подражать мужчине и его высокому призванию. В примитивных обществах способность рожать делает ее в глазах соплеменников обладательницей тайны жизни. Роль мужчины здесь неопределенна и, возможно, не считается необходимой. Свою изначальную неполноценность мужчины компенсируют, прилагая большие усилия, с помощью обряда инициации. Оснастившись секретными шумовыми инструментами (их мистическая сила обусловливается тем, что никто, слыша их звуки, не знает, как они выглядят — то ли это бамбуковые флейты, то ли полые дудочки), мужчины уводят мальчиков от женщин и дают им мужское воспитание. Да, женщины дают жизнь человеку, но только мужчина способен вырастить мужчину».
Примитивное общество в самом деле было «хрупким организмом, охраняемым многочисленными правилами и табу», женской стыдливостью, страхом, мужским тщеславием, и выживало только при условии их соблюдения. «Миссионер, который продемонстрировал женщинам секретную бамбуковую флейту, разрушил их культуру». Однако Маргарет Мид, которая могла бы показать американцам «флейты» их собственных искусственных и хрупких табу — все той же стыдливости, того же страха или мужского тщеславия, — этого не сделала. Вместо этого она создала из жизни на Самоа и Бали, где мужчины с завистью относятся к женщинам, идеал для американок, который укрепил вековой предрассудок и вызвал к жизни мистификацию женственности.
Пользуясь языком антропологии, она создала по сути фрейдистскую теорию, за которой стоит стремление возвратиться в Эдем, в тот райский сад, где женщины забудут ощущение неблагополучия, которое рождается у них с избытком знания, а мужчины станут оценивать самые головокружительные свои успехи всего лишь как скудную компенсацию невозможности рожать детей.
«Одна из неотвязных проблем, которую приходится решать любой цивилизации, — определение роли мужчин, способной их удовлетворить. Какое бы занятие мы ни отвели им — садоводство или разведение скота, игру в солдатики или военное дело, строительство мостов или банковские операции, — оно непременно должно с течением жизни вселить в душу мужчины прочное чувство успеха, к достижению которого его готовили с ранних лет. Женщине же, чтобы испытать это чувство, достаточно располагать условиями для исполнения своего биологического предназначения. И если она ощущает беспокойство и неудовлетворенность, в этом повинно воспитание», — заключает М. Мид.
Мистификация женственности вылилась у М. Мид в игнорирование огромного невостребованного потенциала и восславление женской половой функции, реализующейся в каждом обществе, но редко оцениваемой в цивилизованных странах столь же высоко, как безграничный созидательный потенциал, реализуемый мужчинами. Логика мистификации потребовала от Маргарет Мид показать нам мир, где женщины в силу одного только факта принадлежности к своему полу и репродуктивной функции удостаиваются равного с мужчинами уважения, словно груди и вагина низводят на женщин благодать, недоступную для мужчин, сколько бы они ни трудились. В таком мире все прочее, что могла бы сделать женщина, по сравнению с зачатием ребенка всего лишь бледный фантом. Женственность выходит за рамки того определения, которое дает ей общество; она становится ценностью, которую общество должно защищать от разрушительных атак цивилизации.
Красноречие Маргарет Мид вселило в сердца многих американок зависть к безмятежной женственности гологрудых самоанок и желание превратиться в томных дикарок, чьи груди не стесняют навязанные цивилизацией бюстгальтеры, а мозги не будоражит худосочное знание, добытое мужчинами, одержимыми идеями прогресса.
«Биологическая «карьера» женщины, — убеждает она нас, — имеет свою высшую точку, значение которой может быть излишне переоценено или, напротив, снижено, что не мешает ей оставаться существеннейшим моментом жизни и для мужчин, и для женщин… Молодая балийка на вопрос: «Тебя зовут И Тева?» — отвечает: «Я Мен Бава» (мать Бавы). Здесь отношение к детородной функции выражено с абсолютной ясностью. Она мать Бавы; может быть, Бава завтра умрет, но она останется матерью Бавы. Если бы ее дитя умерло, не успев получить имени, ее называли бы Мен Белас ин, то есть «мать, потерявшая сына». Так или иначе, рождение ребенка остается в жизни женщины главнейшей и неоспоримой вехой. Поэтому в ответе молодой женщины акцент ставится на ее материнстве. Мальчик сызмальства привыкает к тому, что постоянно должен быть чем-то занят, доказывая, что он именно мальчик, а девочка приучается к тому, чтобы не совершать мальчишеских поступков».
И так идет из века в век, пока кому-нибудь не придет в голову спросить: неужели это все? Появляешься на свет, растешь, беременеешь, рожаешь, ребенок растет; таков порядок вещей во всех культурах — примитивных и цивилизованных, хорошо нам знакомых и известных только неугомонным и дотошным антропологам. Так неужели это все, ради чего родится на свет женщина?
Речь не идет о том, чтобы умалить роль женщины, обусловленную ее биологической природой. Женская биология, «биологическая карьера» женщины неизменны; самоанки с островов Южных морей, наши современницы-американки и женщины каменного века рожали и рожают одинаково. Но меняется наше отношение к природно-биологическому. Объем знаний, интеллектуальный потенциал, накопленный человечеством, заставляют нас усматривать в человеческой жизнедеятельности не только реакцию на физиологические потребности — голод, жажду и сексуальное влечение. Впрочем, даже эти базовые биологические потребности и мужчин, и женщин сегодня совсем не те же самые, что испытывали наши предки в каменном веке или испытывают сегодня аборигены островов Южных морей, ибо сам образ жизни чрезвычайно усложнился.
Разумеется, как антрополог Маргарет Мид отдавала себе в этом отчет. И рядом со славословием биологической миссии женщины у нее соседствуют восторженные строки, посвященные чудесам того мира, где она сможет развить и проявить все свои способности. Однако этот восторг сопровождается опасливыми соображениями, характерными для многих американских ученых. А когда эти опасения сочетаются с чрезмерной оценкой могущества общественной науки не только в качестве толкователя культуры и личности, но и устроителя жизни, ее пафос обращается настоящим крестовым походом против каких бы то ни было перемен в жизни общества. Здесь Маргарет Мид солидаризируется с другими функционалистами, жестко пристегивающими к структуре нашего нынешнего бытия условные культурные дефиниции мужских и женских ролей. Это особенно четко прочитывается в заключительных строках «Мужчины и женщины»: «Выявить у каждого пола слабые места, требующие защиты, — значит не дать обмануть себя поверхностным сходством, имеющим место в период позднего детства, когда мальчики и девочки, преодолевшие первые трудности, связанные с половым созреванием, проявляют горячее желание учиться и способность с равным успехом изучать все предметы… Но всякий раз, когда мы пренебрегаем различием, уязвимостью одного пола, которая уравновешивается силой другого, мы не учитываем их взаимодополнение по отношению друг к другу. Это значит, что мы символически исключаем благотворную чуткость, свойственную женщинам, и напористую активность мужчин, в конечном итоге обрекая тех и других на тусклое существование, лишенное полноты и яркости жизненных проявлений, которые им суждены от природы.