И всячески обласкана судьбою".

"Что ж, это видно, - молвила вдова

Со вздохом Антигоне белокурой, -

А что, любовь и вправду такова?

Не много ль эта пылкая натура

Нахваливает милости Амура?"

- "Да, такова! Нет, лучше во сто крат:

И не исчислить всех ее отрад.

Зато изведать может их не каждый:

Что на людишек вздорных и пустых

Находит неким зудом или жаждой -

То не любовь! Она не для таких.

Светло ль в раю - пытайте у святых,

Поскольку им видней; а много ль смрада

В аду - про то спросить у бесов надо".

На речи Антигоны лишь одно

Вдова сказала: "Гляньте, как стемнело!"

Но все, что было произнесено,

Душою накрепко запечатлела.

Страх отступил, и, довершая дело,

Теперь любви незримая стрела

К ней в сердце погружаться начала.

Краса и гордость полдня, тьмы гонитель,

Небесный зрак (так солнце я зову)

Спускался к западу, в свою обитель;

Уж светлые предметы в синеву

Окутались, и звезды сквозь листву

Забрезжили на тверди, мглой покрытой,

И в дом ушла вдова со всею свитой.

Когда ж, последних проводив гостей,

Сославшись на зевоту и усталость,

В опочивальне сумрачной своей,

Служанками раздета, вновь осталась

Она одна и тихо замечталась, -

Все то же ей на ум пришло опять;

Но нет нужды нам это повторять.

На ветви кедра за окошком спальной

Уселся соловей и песнь свою

Завел, незрим, в лучах луны печальной -

Должно быть, о любви; и соловью

Она внимала, звонкую струю

Ловя с отрадою в безмолвье ночи,

Покуда в дреме не смежила очи.

И вот ей снится: прилетел орел,

Крыла над нею белые раскинул

И грудь ее когтями распорол,

Оттуда сердце бьющееся вынул,

Свое вложил ей сердце в грудь - и сгинул.

Обмен же сей не причинил ей мук

И не поверг сновидицу в испуг.

Теперь оставим спящую Крессиду

И в царский воротимся мы дворец,

К уставшему в сраженьях Приамиду.

Он ждет вестей: отряжен уж гонец,

За ним другой и третий; наконец,

Пандар сыскался - и посланцев трое

Ведут его к царевичу в покои.

Пандар вбежал - и тотчас за свое:

Ни дня прожить не мог он без потехи.

"Что, - говорит, - все вздохи да нытье?

От греков ли досталось на орехи?

Слыхал я нынче про твои успехи.

Да ты вспотел! Ты весь горишь опять!

А ну, давай-ка ужинать да спать".

- "Как хочешь", - отвечал Троил, и сели

Они за ужин, отославши слуг;

Когда же оба улеглись в постели

И не осталось ни души вокруг,

Принц, изнемогший от любовных мук,

Спросил, дрожа: "Ну, что? Какие вести?

Плясать иль плакать мне, скажи по чести!"

На то Пандар ему: "Дай мне уснуть!

И сам спокойно спи: я сладил дело.

Пляши ты, плачь иль пой - не в этом суть,

Но знай: нужду твою уразумела

Племянница моя; ты можешь смело

Идти на приступ, лишь не оплошай -

И в срок обильный снимешь урожай.

Чтоб для тебя снискать вдовицы милость,

Уж так радел я, что вконец ослаб!

Насилу нынче утром согласилась

Она на дружбу нежную хотя б;

У пса твоей тоски одну из лап

Я перебил!" И он поведал дале,

О чем и как с Крессидой толковали.

Цветы, что клонят головы к земле

От пагубного холода ночного,

При первом, робком солнечном тепле

Глядь - уж раскрылись и воспряли снова;

Так ожил от известья дорогого

Троил, и очи к небу он возвел;

"Благословен, Венера, твой престол!"

Затем простер к Пандару обе длани:

"Друг! Я в долгу навечно пред тобой.

Раздавлен и растерзан был я ране -

И снова цел! Клянусь, никто иной,

Хотя б он дал мне власть над сотней Трои,

Не одарил бы столь же полновесной

Отрадою, от коей сердцу тесно!

Но что же дальше? Скоро ли опять

Ты к ней отправишься? И скоро ль с нею

Мы свидимся? И как я скоротать

До встречи дни столь долгие сумею?

Ты скажешь: потерпи! Но кто, за шею

Подвешен, смерть зовет как благодать -

Тому под силу ль терпеливо ждать?"

"Полегче, ради Марса! Что за страсти? -

Вскричал Пандар, - с рассветом, ей-же-ей,

Пущусь я хлопотать по той же части,

И это так же верно, дуралей,

Как то, что я по милости твоей

Еще не сплю! Коль ты не в меру пылок,

Ищи слугу другого для посылок.

Тебе служил я не жалея сил,

Бог видит, прилагал и ум, и рвенье,

И днесь о чем бы ты ни попросил -

Я все готов свершить без промедленья.

Но коль на собственное разуменье

Решил ты полагаться, то смотри:

Впросак попав, себя лишь и кори.

Вестимо, ты стократ мудрей Пандара,

И все же, будь на месте я твоем,

Не тратя даром времени и жара,

Я к милой обратился бы с письмом:

Как я люблю, молю, горю огнем,

Не ем, не сплю, не ведаю покою...

Ну ж, приступай! Да собственной рукою!

С твоим посланьем, чуть забрезжит день,

Вдову в ее жилище одиноком

Я навещу; ты между тем надень

Доспехи, и как будто ненароком

На жеребце лихом и крутобоком

Проскачешь мимо дома, где она

Сидеть со мною будет у окна.

Ты, проезжая, можешь поклониться

И мне кивнуть, но как бы невзначай.

Смотри не вздумай вдруг остановиться:

Ты этим все испортишь, так и знай!

Вперед невозмутимо поезжай.

Как запылают уши - тут и ведай,

Что о тебе мы заняты беседой.

Что до письма - дай Бог тебе ума

Не написать умно и многосложно.

О завитках, о красоте письма

Сверх меры не заботься; капнуть можно

На литеры слезой неосторожной;

Сыскав же понежней два-три словца,

Их повторять не стоит без конца.

Когда певец на арфе сладкозвонной,

Персты размяв и ногти заострив,

Одну струну терзает исступленно,

Все время выводя один мотив, -

Пусть он весьма искусен и ретив,

Но песня на гостей нагонит скуку

И наслажденье обратится в муку.

Слов неуместных лучше избегать:

К примеру, не вдаваться в описанья

Телесных немощей, и сопрягать

Манеру и предмет повествованья:

Где видано, чтоб тулово баранье

Венчалось обезьяньею башкой?

Лишь разве на картинке шутовской!"

Троил, советы выслушав с почтеньем,

В ответ воскликнул, робостью объят:

"А что как я неловким выраженьем

Ей нанесу обиду? Милый брат,

Что, ежели она письмо назад

Нечитанным отправит, негодуя?

Уж верно, горя не переживу я!"

- "Ну что ж, - Пандар ответил, - выбор прост:

Иль ты моим последуешь советам

И я, клянусь Творцом небесных звезд,

С ее собственноручным же ответом

Вернусь назад; иль позабудь об этом.

И поделом же дурню, что не прочь

Насильно в рай строптивца приволочь!"

- "Нет-нет! - вскричал царевич, - коли хочешь,

Я напишу, не мешкая ничуть!

И да свершится все, как ты пророчишь.

Великий Боже, облегчи мой путь,

И ты, Афина, мне подмогой будь,

Что придаешь ума своим вассалам!"

И взял перо, и вот что написал он.

Она, мол, госпожа его судьбы,

Вся жизнь его, блаженство и мученье,

Бальзам на раны и предмет алчбы, -

Короче говоря, все те реченья

Извлек на свет он, одолев смущенье,

Что у влюбленных издавна в ходу;

Однако здесь я их не приведу.

Отсюда к извиненьям перешел он:

Он, дескать, нипочем бы не посмел

К ней написать; но, смертной муки полон,

Невольно дерзок сделался и смел.

Затем он клял несчастный свой удел,

Просил пощады, отрицал свои же

Достоинства - и лгал притом бесстыже.

И слог-то у него отменно плох,

И с непривычки робость одолела, -