содержательного дополнения и доведения до конца того, что было задумано в рамках настоящего проекта.

5

Его реализация была бы невозможной без помощи и содействия руководителей и сотрудников ГАРФ — С. В.

Мироненко, Л. А. Роговой, Д. Ч. Нодия, Российского архива социально-политической истории — А. К.

Сорокина, В. Н. Шепелева, С. М. Розенталь, Ю. Т. Туточ-кина. Я благодарен всем коллегам-историкам из

России, Австрии и Германии, в дискуссиях с которыми формировалась концепция исследования, обсуждался

его ход и подводились промежуточные итоги. В отборе данных из опубликованных источников и

оформлении статистических приложений принимали активное участие мои студенты — Александра

Терентьева и Людмила Лягушкина.

Особые слова признательности — директору-основателю Германского исторического института в Москве

Бернду Бонвечу. Его вдохновляющая уверенность в том, что надо идти вперед и браться даже за такие темы, которые связаны с известным риском и не обещают стопроцентного результата, стала «повивальной бабкой»

и путеводной звездой настоящего исследования. И, конечно, низкий поклон моим родителям, Лидии

Ивановне и Юрию Геннадьевичу Ватлиным. Их постоянная и заинтересованная поддержка моих научных

изысканий и сделала в конечном счете возможным появление этой книги.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧИСТИЛИЩЕ

Глава 1

ОТПРАВНЫЕ ТОЧКИ ИССЛЕДОВАНИЯ

1. Современное понимание сталинского террора

В отличие от своих соседей в леворадикальном политическом лагере России большевики отвергали

индивидуальный террор. Придя к власти, РКП(б) на практике реализовала свою установку на насилие как

мотор революционных преобразований, а также продемонстрировала прагматически-пренебрежительное

отношение к нормам права и ценностям гражданского общества. Ленин в «Детской болезни левизны в

коммунизме» искал опору в эпохе якобинской диктатуры, террор которой позволил выстоять Французской

революции. Следовательно, и мы не можем быть против «террора со стороны победившей революционной

партии, осаждаемой буржуазией всего мира»6.

Показательно, что эта цитата попала в подборку материалов, которую прихватил с собой один из героев

нашего исследования — немецкий адвокат Феликс Галле, когда отправлялся в Швейцарию защищать

видного функционера КПГ Гейнца Неймана от выдачи властям Третьего рейха. Галле смог доказать

неправовой характер гитлеровской диктатуры, где «судебный приговор был заменен приказом вождя в его

качестве верховного вершителя правосудия»7. Однако эти слова в равной степени могут быть применены и к

сталинской России. Политические репрессии, достигшие своего апогея в 1937 г., олицетворяли собой «как

грубейшие деформации самого законодательства по сравнению с нормами цивилизованного общества, так и

6 Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 41. С. 16.

7 Галле Ф. Борьба за право убежища для политических эмигрантов. Международно-правовое заключение по делу о выдаче

Гейнца Неймана. М, 1936. С. 54.

7

преступные нарушения той элементарной законности, которая еще сохранялась в некоторых юридических

документах»8.

Сталин выступил одновременно и как продолжатель традиции «кризисного прагматизма», заложенной

Лениным, и как творец режима, который современные исследователи справедливо называют «избыточно

репрессивным». Превентивный террор превратился в наиболее устойчивый элемент сохранения этого

режима9. В то же время его юристы «так и не сформировали собственного понимания права, которое

позволило бы оправдать уничтожение миллионов людей»10. Поэтому характерной чертой сталинских

репрессий была их скрытность, которая до сих пор приводит некоторых историков к мысли о том, что они

оставались незамеченными для основной массы населения11.

Немалый отпечаток на их ход накладывала и безмерная подозрительность Сталина, доходящая до масштабов

маниакальности. Он не делал принципиальных различий между периодом Веймарской республики и

гитлеровской диктатуры, утверждая вопреки очевидным фактам, что тесные экономические отношения

между двумя государствами рубежа 20-30-х гг. оказались на руку только фашистам. В беседе с Ежовым 21

мая 1937 г. вождь подчеркивал: «Необходимо полностью учесть урок сотрудничества с немцами. Рапалло,

тесные взаимоотношения — создали иллюзию дружбы. Немцы же, оставаясь нашими врагами, лезли к нам и

насадили свою (разведывательную. — А. В.) сеть»12.

«НКВД предстает перед нами как гигантская машина консервации, замораживания социальных

противоречий, раздирающих страну, противоречий, которые сталинская система не в состоянии была

положительно разрешить или разумно примирить (будь то всплески национализма, борьба социальных

групп или амбиции творческой личности)»13. Одним из таких противоречий был конфликт между

8 Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР. М, 2000. С. 8.

9 Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., 2010. С. 448,461,463.

10 Erren L. "Selbstkritik" und Schuldbekenntnis. Kommunikation und Herrschaft unter Stalin (1917-1953). Muenchen. 2008. C. 370. См. по этой

проблеме также: Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М, 2008.

11 См. Кип Д., Литвин А. Эпоха Иосифа Сталина в России. Современная историография. М., 2009. С. 140.

12 Петров Н. В., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов. М., 2009. С. 292.

13 Колязин В. Ф. Деятели искусства — жертвы сталинского режима // Россия и Германия в XX веке. Т 2. М., 2010. С. 257-258.

8

пропагандистским образом СССР как «авангарда прогрессивного человечества» и реалиями советской

жизни, которые все больше напоминали эпоху самодержавия. Этот конфликт разрешался как на путях

максимальной герметизации страны, изоляции населения от внешних воздействий, так и его форсированной

унификации. Наряду с «бывшими людьми» всех мастей и категорий особой социальной группой, против

которой была направлена прополка большого террора, являлись представители «инонациональностей», в том

числе и немцы.

Исходной точкой идеологического обоснования массовых репрессий выступали показательные процессы, в

ходе которых Сталин расправлялся со своими бывшими соратниками. Вымышленные сценарии

взаимодействия последних с «разведками фашистских государств» для достижения политического реванша

неизбежно должны были опуститься и на «низовой уровень». Такие установки содержались в

инициированных сверху статьях, призывавших советских людей к бдительности, к разоблачению умело

маскирующихся резидентов иностранных разведок. «Если существует капиталистическое окружение, то

неизбежно должны существовать и шпионы, диверсанты, вредители и террористы, которые всякими путями

пробираются в наш тыл и насаждаются здесь нашими врагами»14.

Кампания в прессе фактически готовила общественное мнение страны к тому, что в условиях предвоенного

времени органы госбезопасности будут вести огонь по площадям, ибо установить индивидуальную вину

каждого из врагов чрезвычайно трудно. «Надо прямо сказать, что маскироваться всегда легче, чем срывать

маску», — утверждал Вышинский. Это выглядело как индульгенция правовому произволу в соответствии с

часто звучавшей тогда поговоркой «лес рубят — щепки летят». Советская пропаганда развивала сталинский

тезис о том, что укоренившиеся в стране шпионские сети иностранных держав являются важнейшим

фактором, приближающим военную развязку: «Сильная разведка врага плюс наша немощь — провокация

войны»15.

Критерием, при помощи которого следовало разоблачить врага, выступала не столько его национальная

идентификация, сколько сам факт принадлежности к чуждому, «несоветскому» миру, даже про