— Давай спрашивай, — отвечал чернокожий.

— Я только что приехал в Андамуку. Ищу работу, ночлег, еду.

Уловив мой топорный центрально-европейский акцент, чернокожий ухмыльнулся и вдруг заговорил по-чешски:

— Спать можешь у меня. Меня зовут Штефан, — он хмыкнул и тщательно оглядел меня. — А насчет работы... Тут двое парней ищут себе компаньона...

В Австралию Штефана привезли родители еще маленьким мальчиком, а до черноты он обгорел за долгие годы в пустыне.

Час спустя я получил кирку, кувалду, карбидную лампу и отправился на работу с двумя другими новичками. Свен и Петер, которые взяли меня в компаньоны, обитали в Андамуке только четыре месяца. Опытный диггер — искатель опалов — не стал бы терять время на такого невежду, как я.

Дорога виляла среди жестяных домиков, трех баров, двух лавок, почты и направлялась к Холму Спятивших. По пути мы остановились у скупщика опалов. Петер продал ему несколько мелких камешков за восемь долларов, а в следующей хибаре купил хлеб, запальный шнур, детонаторы и желе в пакетиках — взрывчатку.

Солнце жарило все сильней. Дорога ветвилась на тропинки, и они терялись среди гигантских отвалов пустой породы. Воздух раскалялся. Нигде ни травинки. Среди камней мелькнул низкорослый черный абориген, за которым бежало восемь невероятно изможденных собак.

— Что тут делают аборигены? Тоже в шахтах роются?

— Откуда! — усмехнулся Свен. — Под землю они не лезут. Говорят, темноты боятся. Они больше роются в старых отвалах.

— А к чему? Тут же, наверное, все смотрено-пересмотрено много раз?

— Не скажи. Раньше породу выбрасывали, не очень просматривая, а в ней и попадались черные опалы. На солнце может вдруг сверкнуть камень, который внизу, при свете карбидки, и проглядишь. У аборигенов для этого глаза что надо. Сидят на отвале, как на раскаленной печке, солнце вовсю припекает, а они знай себе пощелкивают клещами, дробят обломки камня. Так что пару камешков — как раз на бутылку — всегда отыщут.

Ноги погружались в мелкий темно-красный песок, в ступни впивались крохотные колючки. Но хуже всего были мухи, налетавшие тучами. Портной из немецкой сказки, который одним ударом истребил семерых мух, здесь бы нашел применение своим талантам.

— Не гони их со спины, — посоветовал мне Свен. — Отгоняй только от глаз. А со спины сгонишь, еще больше к глазам прилетит. От этого просто ошалеть можно.

Солнце раскаляло камни, и пустыня без тени напоминала пышущую жаром духовку. Тропка запетляла среди валунов, а по обеим сторонам в земле чернели вертикальные дыры, узкие и бездонные. Копание новой ямы похоже на рытье колодца, только крепи не нужно ставить — сухая почва спрессована как камень. Все эти — в десятки метров — груды камней вокруг были вырваны из недр земли киркой и подняты наверх ведро за ведром.

Черная яма

— Пришли, — сказал Петер, остановившись у одной из дыр, ничем не отличавшейся от прочих. — Это наш участок. Мы его застолбили.

Я поглядел на осыпающиеся борта с опаской.

— Лестницу вытаскиваете на ночь?

— Какая, к черту, лестница, — буркнул Петер.

Он сел на кран ямы, уперся ногами в противоположную стенку и стал постепенно уходить вниз — в трубу.

— Не бойся, упрись спиной и коленями, — подбодрил меня Свен, когда снизу донесся возглас: «Следующий!»

Сердце у меня сжалось. Комки сыпались вниз, я втиснулся в черную трубу, ноги судорожно уперлись в противоположную стену, острые камни скоблили спину. Казалось, сухая глина вот-вот рухнет вместе со мной.

Внизу Свен разжег карбидку. Мы с трудом умещались, сидя на корточках, дальше нужно было ползти на животе. Прослойка, таящая опалы, толщиной сантиметров в десять, и высота штольни такова, что едва может проползти старатель. За десятки лет разработок ходы соединились в молчаливый темный лабиринт. Подсвечиваемый кое-где прорытой сверху трубой, он ветвится на многие километры. В нем легко заблудиться. Владельцы давно ушли отсюда, штольни осиротели. Можно взяться за любую.

С карбидками в руках мы подползаем к стене.

— Гляди, — объясняет Петер. — Это опаловый слой. Его не касайся.

Его подкапывают киркой и потом осторожно отделяют. После каждого удара надо придвинуть карбидку к самой стене и тщательно вглядеться — не сверкнет ли искра. Будь осторожен. Опал можно разбить, как и любой камень; тогда за него ничего не получишь.

— Это случается?

— Очень даже часто, — сказал Свен. — Завтра я покажу тебе одного парня. Стена у него заискрила, и он понял, что перед ним опал. Ему бы ножом ковырнуть, а он ахнул киркой; лежа на боку, промазать нетрудно. Камень вдребезги. Правда, и за обломки он получил двенадцать тысяч. А целый камень стоил бы пятьдесят. Представляешь, что с ним было? Одним ударом уничтожить шанс, которого ждешь годы!

Петер между тем улегся в забое. Кирка отскакивала от кристаллического кварца, кувалда и долото ковыряли свод. Когда работаешь, лежа на боку, все требует удвоенных усилий. Мы меняемся, а потом через голову бросаем пустую породу в выработанные штреки. И смотрим, смотрим. Так мальчишки, ползая на животе под кроватью, ищут закатившийся шарик.

В десятках таких же штолен сотни мужчин, занесенных в пустыню со всех концов света, сражаются со скалой. Никто из них не думает о красивых дамах, которые будут носить брошки и перстни с этими камнями. Никто не представляет себе ювелирных магазинов Токио, Нью-Йорка или Сан-Тропеза. Они мечтают только о том дне, когда скала заискрит, расступится и выдаст огромный опал, как пропуск в сияющий мир денег и бурных развлечений.

Не век же счастью уклоняться от них! Вся Андамука шепчется о неизвестном везунце — черт его знает, откуда он родом! — который на третий день после приезда нашел в заброшенной штольне опал в пятьдесят тысяч долларов. А те счастливчики, что нашли самый большой из всех известных опалов — Королеву Андамуки? Скрылись они или остались ждать еще большего счастья?

Правду знает только скупщик опалов, ну и, конечно, те трое. У всех достаточные основания помалкивать.

Диггер годами сражается с иссохшей горной породой вовсе не для того, чтобы отвалить треть тяжко добытых денег в виде налога государству. В этом единодушен весь поселок, а скупщик, который не станет держать язык за зубами и выдаст своих клиентов, поставит себя вне закона пустыни. Неписаного, но беспощадного.

Власти, конечно, это не устраивает. Из-за Королевы Андамуки явилась целая комиссия. Единственное, что удалось достоверно установить: никто ничего не видел и не знает. Скупщик вежливо улыбался членам комиссии: «Можете мне не верить, джентльмены, но я и впрямь не знаю, у кого купил этот опал». Джентльмены, понятно, не верят и кисло выслушивают историю, как в полночь в его дверь постучали незнакомцы и предложили купить опал. Отчего же не купить? Они показали ему самый большой и самый красивый опал, который он когда-либо в жизни видел, и он выложил за него шестьдесят тысяч... «Он того стоил, джентльмены, вы сами его видели».

Джентльмены его видели, но хотели бы поглядеть и на тех троих. «Да, — припоминает торговец, — один был высокий, другой маленький, а третий так — что-то среднее. Большой — блондин. Или нет, точнее, брюнет. Впрочем, дело было ночью, и видел я их впервые в жизни». Комиссия хмурится и приступает к обходным действиям, безрезультатность которых известна заранее.

Андамука стоит на анонимности счастливых старателей так же прочно, как и ее домики из рифленого железа на пересохшей земле; в пустыне не платят налогов, и лишь поэтому одиночка может выдержать с сотней долларов в здешних местах полгода. Одиночке нужно немного: карбид для ламп, хлеб, чуть-чуть молока, желеобразная взрывчатка и детонаторы.

И, конечно, надежда.

Счастливчики на час

Кирки впиваются в затвердевшую глину и отскакивают от кварца.