Будет пир, будут танцы, состязания в ловкости и силе. Пестрыми фигурками из дерева и перьев на поводках из китового уса украсятся столбы. Но среди веселья вожди найдут время поговорить о делах серьезных и совсем невеселых: в последние годы и китов удается добыть все меньше, и все чаще приходится отражать набеги сивуканцев, племени некогда дружественного, а сейчас в скудеющем добычей море ставшего враждебным... А самые старые и опытные, может быть, чувствуют уже наступление и таких времен, когда распадется островной союз, некому будет закладывать мясо в хранилища на Сиклюке; и обряды, и смысл святилища, и само его имя будут забыты...

С тех пор прошло более полутысячи лет, но столбы-вехи, указывающие путь к Китовой аллее, по-прежнему высятся на мысах Аракамчечена. Кое-где рядом с ними встали автоматические ацетиленовые маяки, по которым современные моряки держат курс уже в другие места и совсем с другими целями. Но кости Китовой аллеи не могут оставить нас равнодушными. Они говорят о сложной и богатой истории каждого, даже самого далекого уголка нашей Родины, они говорят о действии всеобщих исторических закономерностей, проявляющихся на любой почве, как только производительные силы общества достигают определенного уровня.

С. Арутюнов, доктор исторических наук;

И. Крупник, М. Членов, кандидаты исторических наук

Летом прошлого года сотрудники Историко-художественного музея-заповедника в Загорске и Музея игрушки, обследуя дома, предназначенные на снос, обнаружили гипсовые заготовки для игрушек. Найдены эти формы были случайно и в самом подходящем для открытия месте — на чердаке. О них специалистам по игрушке было ранее известно все, кроме одной «мелочи»: их реального существования. Среди обнаруженных заготовок большинство оказалось формами для лошадок, которые когда-то делали из папье-маше мастера Сергиева посада.

Безусловно, это не «находка века». Игрушка — вещь настолько обыденно-привычная, что понятие сенсации к ней вряд ли подходит. Но она всегда вызывает детское и бескорыстное любопытство: как и из чего сделана? Безобидная жажда оторвать лошадке мочальный хвост и засунуть нос в образовавшееся отверстие не проходит бесследно. В зрелом возрасте многих людей, не говоря уже о специалистах, начинает интересовать — откуда появилась на свет одна из самых популярных игрушек детей многих поколений? Русская литература второй половины XIX — начала XX века полна упоминаний об этом прирученном «существе». Именно «существе», потому что человеческой памяти свойственно одушевлять любимое. А эту игрушку любили все.

Она производится и сейчас, но, конечно, другими, более совершенными средствами. В формах, найденных в Загорске, в первую очередь ощущается прикосновение человеческих рук. Формы небольшие, сероватые, с нечетким силуэтом, с углублениями разной величины... Из этих углублений затем появлялись кони... Когда мы выставили формы на солнце, они внезапно заполнились жизнью: светлое мерцающее пятно гипса растворялось на наших глазах в полутенях зыбких, словно удаляющихся коней. Коней-марев, коней-намеков... Мы знали, что это был намек на сотворение игрушки, и знали, как создавалась игрушка. Но ощущение причастности к первоосновам творчества не проходило. Тень, легшая в глубину гипса, была тенью наскальных фресок и тенью Сивки-бурки, всемогущего уродца.

Мы рассматриваем находки, понимая, что они — исток и завершение одновременно. Исток облика, по-своему совершенного, памятного для нас всех, в который годы не принесли изменений. И в то же время гипсовые формы были своеобразным итоговым моментом в развитии игрушечного промысла в Сергиевом посаде. Со времени их появления рынок сбыта Сергиевской игрушки необычайно разросся. Партиями привозили перекупщики этот веселый товар на сибирские ярмарки, семиреченские базары, рынки Закавказья. Сергиевские лошадки были поистине народной игрушкой. Они стояли и в крестьянских избах, и в городских квартирах, крутились в разноцветных каруселях. Именно благодаря изобретению гипсовых форм, сделавших это производство массовым, сохранялась веками добрая память о них.

Приходили мы к потомственным игрушечникам, спрашивали их о технике изготовления гипсовых форм, пытались узнать имена изобретателей. Принимали нас радушно, но схема ответов на вопросы была примерно одинаковой: «Я-то помню мало, а вот отец (или дядя, или старший брат) — они знали...» Сведения доставались нам отрывочные, неполные. Чуть больше было в книгах, вышедших в двадцатые годы. Но — самое главное — теперь существовали гипсовые формы, настоящие, старые, конца XIX — начала XX века, собратья тех, первых, что послужили причиной своеобразного «промышленного переворота» в производстве сергиевской игрушки.

Производство лепных игрушек началось в Сергиеве еще в начале XIX века. Сначала слои бумаги наклеивались вокруг деревянных «болвашек», затем разрезались, снимались и вновь склеивались половинками. «Болвашки» делали настоящие мастера, они хранятся теперь в музеях Загорска, Москвы, Ленинграда, Но потребности рынка все росли, и заказы буквально сыпались на хозяев мастерских. В 60-е годы прошлого века в Сергиевом посаде появляются гипсовые формы. Сразу резка возрастает количество и, как сейчас бы сказали, ассортимент изделий местных игрушечников. Одних лошадок производилось двадцать семь видов! Именно тогда начался триумфальный бег игрушечных скакунов по просторам России.

За внешней простотой найденных в Загорске гипсовых слепков память о нелегкой работе мастера. Эти формы покрывались изнутри лаком, в них заталкивали куски оберточной бумаги, которую предварительно сушили после кипячения, промазывали клейстером и рвали на кусочки. Края одного куска бумаги должны были выходить за края другого, а концы высовываться за границы формы. И так слой за слоем от шести до десяти слоев, чтобы потом за высовывающиеся «хвостики» вытащить готовую массу, обсушить, обрезать бумажные лоскутья, склеить две половинки, прошпаклевать, пролевкасить, раскрасить «шахматами» поверх меловой грунтовки, а то еще и покрыть лаком.

Совершенно понятно, что находки, которые мы извлекли с чердака, никогда не рассматривались как самостоятельные произведения искусства. В своем первоначальном значении эти гипсовые формы — только техническое подспорье при создании игрушки. Но возможны случаи, когда «голое ремесло», лишенное своей привычной рабочей атмосферы, теряет функциональную основу. Время отдаляет формы от мастерских и рабочих, от денег и заказов. Время придает гипсу благородную отчужденность памятника. Время изменяет наше восприятие.

Загорские слепки принадлежат к тому же промежуточному — между ремеслом и искусством — жанру, что и деревянные «болвашки». Но качество исполнения ставит найденные формы на совершенно особый уровень. В силуэтах коней почти нет обобщенного примитивизма лошадок нашего века, и даже трудно представить, что они тесно взаимосвязаны. Их примитивность более первична, она восходит к какому-то начальному, языческому образу, а добротная реальность папье-маше целиком связана с концом XIX века, особенностями производства и потребления.

Загорские формы говорят об устойчивости и избирательности народной памяти; они еще одно свидетельство того, как много значил и, пожалуй, даже значит для человека Евразии один из самых древних образов мирового искусства — образ коня. Оценить значение загорских гипсовых слепков невозможно, не обращаясь к той роли, которая отводится коню в фольклоре, архитектуре, даже в современном профессиональном творчестве.

Многократно замечено, что игрушка, как никакой другой вид народного творчества, требует комплексного изучения. Ею занимаются педагоги, искусствоведы, историки, археологи, этнографы, психологи... Изучать ее стоит: и кукол, обретающих в свадебных обрядах облик невесты; и загадочные многоголосые существа, затаившие в себе образы древних мифов; и, конечно же, лошадок из папье-маше... Никакая, даже самая трудоемкая, работа не в состоянии лишить чудесного коня его волшебства, и любое открытие — все-таки открытие, даже если оно относится к такой привычной вещи, как игрушечная лошадка.