Ракеев, тот самый, который когда-то тайно сопровождал тело Пушкина в псковские

Святые Горы и который позже будет арестовывать Н. Г. Чернышевского.

Многоопытный Ракеев искал на петербургской квартире Придорогина

«искандеровский элемент» и бумаги, позволившие бы уличить «красного» купца в

связях с А. И. Герценом. Жандарм обратил внимание на письмо из Воронежа штабс-

капитана Н. С. Милашевича. «Что значат, помещенные в письме слова: «Да привезите,

Христа ради, то, чего русские подлецы боятся?» — спросил растерявшегося

Придорогина грозный чин. Выяснилось — «Колокол».

Хранящееся в Центральном государственном архиве Октябрьской революции дело

№ 365 III Отделения собственной императорской канцелярии «О воронежском купце

Иване Алексеевиче Придорогине» раскрывает все перипетии этой истории, в которой

^амешан и Иван Никитин. На 113 листах с жандармской педантичностью исследованы

все возможные пути «Колокола» в Воронеж и все возможные каналы информации из

губернского города в Лондон.

Началось все с того, что в. номере' «Колокола» ,от 1 декабря 1857 г. появилась

довольно большая по размеру статья «Высочайшие путешественники at home», где

неизвестный автор рассказал о пышной поездке великого князя Николая Николаевича

на конный завод в Хреновое, близ Воронежа. Его высочество сопровождал местный

губернатор Н. П. Синельников. «Исступленное желание лихо прокатить е. в. (его

величество. — В. /С.), — говорилось в статье, — овладело разнообразным чиновным

лакейством на всем протяжении пути великого князя». «Колокол», конечно, вряд ли бы

заинтересовался дорожными приключениями брата Александра II, если бы поездка эта

не имела губительных последствий для воронежских крестьян. Чтобы ублажить члена

царской фамилии, ретивый Н. П. Синельников приказал согнать на строительство

дорог и мостов весь окрестный трудовой люд. Крестьяне были вынуждены бросить

свои жалкие хозяйства, голодные семьи (год выдался крайне неурожайным) и с

лошадьми и нехитрыми строительными инструментами прибыть на место следования

27

высокой персоны. Пока возводилась приличествующая обстоятельствам дорога, в

крестьянских избах пухли от голода и болезней жены и ребятишки, да и сами

работники падали от изнурительного труда. Об этой драме и поведала

корреспонденция в «Колоколе», открывшая, кстати, освещение «провинциальных

тайн» в вольной прессе Герцена и Огарева.

Губернатор Н. П. Синельников был взбешен; о своих подозрениях относительно

авторства в «Колоколе» он доложил министру внутренних дел. Как раз в то время И. А.

Придорогин поехал в Петербург жаловаться на самоуправство воронежского

губернатора. «Обиженный» администратор указал на него как одного из «вредных для

общества» и возможных корреспондентов Герцена. В их числе названы были купец В.

И. Веретенников, отличавшийся неуступчивым нравом, и Н. И. Второв, которого

Синельников хотел «достать» на его новом месте службы в хозяйственном

департаменте министерства внутренних дел.

Но кто же действительно являлся автором статьи «Вы-•сочайшие

.путешественники...»? Тайну сию начальник III Отделения В. А. Долгоруков поручил

раскрьпъ гвардии подполковнику Н. Д. Селиверстову (будущему шефу жандармов,

безуспешно ловившему революционера-народника С. М. Степняка-Кравчинского).

6 ноября 1858 г. Селиверстов прибыл в Воронеж и, как он сам писал, «с величайшей

осторожностью» стал собирать «сведения по делам», разъяснение коих было на него

возложено. Вечером того же дня вызвали на допрос Н. С. Милашевича. Николай

Степанович попал в трудное положение; дело осложнялось еще и тем, что, кроме бо-

лезненной жены, у него было четверо малолетних дочерей и перспектива угодить в

Сибирь привела бы к семейной катастрофе. Запираться было почти бессмысленно.

Жандармы располагали перлюстрированными 1 письмами Мила? шевича, в которых

он, не стесняясь, выражал свой неугодный правительству образ мыслей. Среди прочего

в III Отделении прочитали и такое: «Отвратительно видеть, как эти недавние либералы

на словах, попавши в комитет, подличают и извертываются, — писал Милашевич

незадолго перед допросом Второву, отзываясь о работе воронежского Комитета по

крестьянскому вопросу. — Да, наконец, высказало себя подлое русское дворянство,

этаопора России; Да будет оно проклято. Анафема, анафема и анафема

1 Перлюстрация просмотр государственными органами почтовой корреспонденции

с целью цензуры или надзора

ему!» Не мог Николай Степанович отрицать и того, что переписывал статьи из

«Колокола» и делал к ним от себя приписки с обещанием разоблачений местных

держиморд.

Н. Д. Селиверстов вел следствие старательно. В ходе его выяснилось: из

Лондона «Колокол» привез купец

A. И. Нечаев (он сказался больным и избегал встреч с жандармами); в деле были

замешаны, кроме других, купец Москалев, «иногда пишущий стишки и либеральные

статейки» (из донесения следователя), и купец Абрамов, «когда-то на воронежском

театре поставивший пьесы слабого достоинства». И далее в рапорте Селиверстова о

лицах, подозреваемых «в сношениях с издателями русских журналов за. границей»,

следует «мещанин Никитин, рьяный поэт, последователь Кольцова...». О соображениях

в записках Селиверстова" начальник III Отделения

B. А. Долгоруков докладывал лично царю. Неизвестно, как Александр II отнесся к

фигурировавшей в деле фамилии' Никитина, но мог и удовлетворенно вздохнуть,

вспомнив, что еще два года назад его канцелярия не приняла стихотворного

подношения мещанина. Иначе, согласитесь, получился бы конфуз.

Однако кто же «злонамеренный» воронежский автор «Колокола»? Несмотря на

усердие подполковника Селиверстова, сие выяснить не удалось, потому что все веще-

28

ственные доказательства (письма и др.) участники крамольной истории, своевременно

предупрежденные хорошо осведомленным Н. И. Второвым, уничтожили. Сегодня ис-

следователи считают, что нашумевшая статья «Высочайшие путешественники...»

сочинялась коллективно, среди ее авторов мог быть и Никитин.

«Колокольная» история не прошла бесследно. В архивах III Отделения уцелел

документ 1861 г.: «Подозреваются в сношениях с Герценом или в содействии печатания

его статей». Названо 39 имен. Среди них — Минаев, Курочкин, в том же досье —

Второв и Милашевич. «Шпекины» в голубых мундирах оставили примету, что вплоть

до 1861 г. они приглядывали и за корреспонденцией «рьяного поэта» Никитина.

Иван Саввич рано приобщился к нелегальной литературе, частые цензурные стычки

научили его быть бдительным, знающим цену свободному слову. В Пушкинском Доме

хранится тетрадь Никитина—читателя «подземной литературы» (выражение Н. П.

Огарева). На 96 листах аккур-атно переписаны запрещенные сочинения Рылеева,

Некрасова, Ивана Аксакова... Любовно скопированы «Невольничий корабль» Гейне,

стихотворения Мицкевича (перевод Ф. Миллера), Фрейлиграта (перевод Ю. Жадов-

ской). Характерны никитинские выдержки из книги французского мемуариста Массона

«Секретные записки о России во время "царствования Екатерины и Павла I» (1800),

являющейся своеобразным документом очевидца, повидавшего грязные придворные

интриги венценосных правителей, зверскую тиранию дворян-помещиков в отношении

крепостных. Привлекает внимание никитинская выциска из той части мемуаров

Массона, где он рассказывает об А. Н. Радищеве, одной из «многих жертв

политической инквизиции»; издавшего «маленькую книжечку, где сквозила его

ненависть к деспотизму». Речь, конечно, идет о «Путешествии из Петербурга в

Москву».

Обращался Никитин и к второвскому собранию нелегальных и запрещенных