находится на обочине литературных познаний. Это несправедливо. «Он в числе тех

великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы», — писал об авторе

«Руси» Иван Бунин. А требовательный к искусству Лев Толстой пророчески замечал:

«Никитин еще -не оценен в достаточной мере. Оценка его в будущем, и с течением

времени его будут ценить все более и более».

Это время пришло.

«с суровой долею

3

я рано подружился...»

«.Жития и состояния честного, а именно: не пьяница, в домостроении своем не

ленивый, не клеветник, не сварлив, не любодейца... в воровстве и обманстве не

обличенный...» — так характеризовался дед поэта — Евтихий (в имени встречаются

разночтения) при определений его в 1772 г. на должность дьячка

Христорождественской церкви села Казачье Елецкого уезда Воронежской губернии.

Ертйхий принял место по наследству от своего отца Никиты Герасимова, прадеда И. С.

Никитина. О прабабушке поэта известно лишь, что ее звали Ксения Мартинова дочь

Кириллова. Таким образом, родословная поэта устанавливается вплоть до эпохи Петра

I.

Евтихий известен был как человек волевой, энергичный, растревоживший, местный

церковный муравейник. Долгие годы он вел войну со священником «оной церкви» Е.

Федоровым, который «из получаемых разных людских всех доходов принадлежащих

нам частей сполна никогда не отдает». Известно, что за свой неуступчивый нрав он

поплатился высылкой в воронежское наместническое прав-л<ение. Но не сдался,

проявил твердость характера, торговую сметку и, будучи человеком грамотным (знал

«из букваря», читал «исправно»), из «посадского» ^выбился в купцы третьей гильдии и

даже завел свою маслобойню. Такой факт из биографии Евтихия не может не вызывать

уважения, если еще знать, что у него с женой, Матреной Тимофеевной, росло семеро

де*г.ей, а сам глава семейства, как он писал в одном из прошений, «в зрении сильно

повредился». Обида на церковников, видимо, крепко держалась в памяти, и Евтихий в

1801 г. выписал свое семейство из духовного звания.

Самым младшим в доме Евтихия Никитина был сын Савва, родившийся в 1793 г.

Вырос он в обстановке суровой, рано обрел хозяйственную самостоятельность,

отличался натурой крутой и самовластной. Хорошо знавший Савву Евтихиевича

(Евтеича) литератор М. Ф. де Пуле, писал о нем: «Это был человек замечательно

умный и относительно образованный... Он любил читать книги религиозного

содержания, имел свою маленькую библиотеку и знал хорошо наших старинных

писателей до Пушкина. Он был небольшого роста, коренастый, со страшной силой,

которую он наводил ужас на кулачных боях...»

О начитанности Саввы Евтеича можно спорить (сохранилось два его не очень

грамотных письма), но что он был смекалистым купцом — тут все единодушны.

Владел прибыльным свечным заводиком, располагавшимся в подвальном

помещении'дома неподалеку от Митрофановского собора. Стекавшиеся сюда со всей

России богомольцы бойко раскупали свечки, «божецкий» товар пользовался спросом и

в уездах, куда предприимчивый хозяин рассылал своих приказчиков. Выгодно

занимался Савва Евтеич и ярмарочной торговлей. В 1828 г. купил в Воронеже новый

дом на улице Ильинской. Вскоре торговое счастье изменило лихому купцу. Стал крепко

погуливать, частенько устраивал громкие гулянки и постепенно из удачливого торговца

превратился в мелкого перекупщика. В 1844 г., чтобы спасти развалившееся хозяйство,

приобрел постоялый двор, но от дел уже почти отошел, предпочитая «чашу горькую» и

скатываясь все ниже и ниже. В никитинской поэме «Кулак» образ мелкого перекупщика

Лукича во многом навеян характером Саввы Евтеича. Говорят, прототип беззлобно

похмыкивал, узнавая себя в литературном герое.

О матери поэта, Прасковье Ивановне, умершей в 1843 п., сведений почти не

сохранилось. Она, по словам де Пуле, «составляла совершенный контраст со своим

мужем; это было существо кроткое, любящее и безответное». Лишь однажды, как

бледно мерцающий отсвет лампадки, мелькнул у Никитина образ матери:

Я помню ночь: перед моей кроваткой, • Сжав руки, с мукою в чертах, Вся бледная,

освещена лампадкой, Молилась мать моя в слезах.

4

Не осталось ни портрета, ни воспоминаний, ни словеч^-ка живого. Лишь один-два

факта 6 ее трудной доле. «Из? омута, где сердце холодело», память поэта ничего не

могла извлечь.

21 сентября (3 октября по н. ст.) 1824 г. священник Смирнов записал в метрической

книге Богослрвной церкви города Воронежа, что родился у «мещанина Савелия

Евтеева сына Никитина от жены Параскевы Ивановой сын Иван». При крещении

восприемниками были купец Бухо-нов и коллежская регистраторша Кутянская.

У Никитина «в детстве не было детства». Судьба как буд^го испытывала прочность

характера, заряжала душу сильными впечатлениями.

Детство веселое, детские грезы...

Только вас вспомнишь — улыбка и слезы... —

писал Иван Саввич уже в зрелые годы. В другом стихотворении:

С суровой долею я рано подружился: Не знал веселых дней, веселых игр не знал,

Мечтами детскими ни с кем я не делился, " Ни от кого речей разумных не слыхал.

Разумеется, стихи — не автобиография, были и светлые дни. «Детство сияет, как

радуга в небе...» — вспоминал поэт. Радуга — это мальчишеские забавы, игры с

двоюродной сестрой Аннушкой Тюриной, зелень небольшого сада, открывшиеся

пытливому взору неброские, но милые сердцу картины:

С каким восторгом я встречал Час утра летнею порою, Когда над сонною землею

Восток безоблачный пылал И золотистыми волнами,

Под дуновеньем ветерка, Над полосатыми полями Паров вставали облака!

Дитя степей, дитя свободы, В пустыне рос я сиротой, И для меня язык природы

Одной был радостью святой...

(«Воспоминание о детстве»)

С высокой кручи воронежского правобережья, где стоял дом Никитиных, мальчику

открывались неоглядные дали, здесь рождались те чувства, 'которые позже выльются

мощным и чистым потоком.

Из впечатлений детства самое отрадное — няня. Имени ее мы не знаем, знаем

лишь, что в самые ранние годы, когда отцовские загулы и семейные перебранки пугали

впечатлительного Ваню, его спасали нянины сказки и песни. Ее трогательный образ не

раз возникает в стихотворениях Никитина:

Помню я: бывало, няня, Долго сидя за чулком^ Молвит: «Баловень ты, Ваня, Все

дурачишься с котом.

Встань, подай мою шубейку: Что-то холодно, дрожу... Да присядь вот на скамейку,

Сказку длинную скажу».

(«П.ОМНЮ я: бывало, няня...»)

В «Воспоминании о детстве», мелькает тот же образ:

Иль слушал няни устарелой О блеске чудных царств и гор Одушевленный разговор

Во мраке залы запустелой.

Кроме няни, первым учителем мальчика был также безвестный сторож

воскобелильного заведения отца. Он, очевидно, был доморощенным поэтом: часто

рассказывал Ване разные волшебные истории, разжигая его детскую фантазию. Другим

наставником, уже официальным, выступал какой-то сапожник, фигура до того

экзотическая, что о ней непременно упоминают все биографы Никитина.

Автор первого печатного известия о жизни поэта не преминул спросить _у него об

этом оригинальном педагоге. «Шести лет я начал учиться у сапожника», — ответил

Никитин и, смеясь, припоминал, как этот учитель, размахйвая руками, тачал сапоги

дратвой и, окруженный варом, дегтем и только что смазанными сапогами, поправлял

ошибки в чтении его, ребенка, который, будучи отуманен облаками тютюна, следовал

за-своим пальцем по книге и с подобострастием и страхом выглядывал иногда

5

исподлобья на своего наставника. Но, как бы то ни было, подготовительный курс был

пройден успешно.