влюбленного Василия:

Восток краснеет. Кровли зданий, Дождем омытые, блестят.

1 Интродукция ±- небольшое введение, вступление, предшествующее основной

части музыкального произведения.

По небу синему летят Огнем охваченные ткани Прозрачно-бледных облаков, И

тихий звон колоколов Их провожает. Пар волнами Плывет над сонными домами. Он

влажен. Свежий воздух чист. Дышать легко. Румяный лист Трепещет, каплями

покрытый. По улице ручей сердитый Журчит, доселе не затих. Меж белых камней

мостовых Вода во впадинах алеет. Порою ветерок повеет, — И грудь невольно

распахнешь, Цветов и трав дыханье пьешь.

Сколько в этой картине неподдельного изящества и благородной простоты, и как

она контрастирует с удушливым дыханием мещанского мертвого городка, где люди

живут в дисгармонии со своим природным нравственным началом.

Лирические пейзажные отступления, как вообще часто бывает в произведениях

Никитина, — органические композиционные элементы в общей сложной конструкции

поэмы.

«Кулак» был любимым детищем Ивана Саввича. Помня, как придирчиво и иногда

несправедливо приняла критика его первую книгу, он с беспокойством ждал

очередного разноса: «Ну-с, что-то скажут теперь гг. журналисты? Вот, я думаю,

начнутся бичевания!.. Выноси тогда мое грешное тело!» Поэт даже выразил свою

42

тревогу А. Н. Майкову. Тот отделался шуткой: «...перебирал журналы, — кулаков,

кроме редакторов, не видать».

В большинстве своем рецензенты встретили поэму приветливо. Выше уже

упоминались доброжелательные в целом суждения в «Современнике» Н. А.

Добролюбова, сочувственно передавшего сюжет «Кулака» и подчеркнувшего его

гуманистический пафос. «Московское обозрение» по достоинству оценило

потрясающий драматизм й неподдельный комизм ряда сцен в произведении, а также

«чудные описания природы»; положительные отзывы поместили «Санкт-

Петербургские ведомости» и другие газеты.

Очень редкий для того времени случай — никитинская поэма попала в текущие

академические анналы. Спустя несколько месяцев после выхода ее молодой историк

литературы академик Яков Карлович Грот (он принадлежал к кругу друзей П. А.

Плетнева) сообщал Ивану Саввичу: «...Ваш «Кулак» так понравился мне, что я написал

разбор его и занял целое одно заседание II Отделения Академии наук...». Я. К. Грот

находит органичным выбор драматической формы стихотворного повествования,

говорит о богатстве поэтического содержания, проникнутого «в высшей степени

нравственною мыслью», восторгается мастерскими описаниями природы, которые

«дышат какою-то особенною свежестью», наконец, отдает должное ритмико-

интонацион-ной изобретательности автора. Академик делает вывод: «Мы здесь

находим множество ярких и разнообразных картин русского быта, столь удачных, что

это произведение в полном смысле заслуживает названия народного». Справедливости

ради надо сказать, что увлеченность Я. К. Грота предметом исследования не всегда

способствует объективности анализа «Кулака» (в частности, явно преувеличены

художественные достоинства образов Саши и столяра Василия, несколько снижает

впечатление эмоционально-морализаторский стиль разбора), однако с учетом состоя-

ния филологической науки того времени слово ученого прозвучало и своевременно, и

весомо.

Среди других откликов упомянем черновую, незавершенную и неопубликованную

рецензию, автором которой был поэт Яков Полонский. Вначале он пишет о «Кулаке»

как о «заметном литературном явлении» и уверенно заявляет: «Мы признаем

поэтическое дарование г-на Никитина и могли бы, читая его поэму, заранее поручиться,

что на 158 страницах... много есть истинных поэтических страниц, довольно

оправдывающих нашу веру в это дарование»., Автор подкрепляет свое мнение о

«высшей поэзии» в «Кулаке» рядом цитат пейзажного плана. Однако в целом

Полонский не может принять общего идейного звучания поэмы, ему чужда ее

«прозаическая» тема. Отсюда вывод: «...все произведение есть ошибка», которая

«свойственна всему направлению нашей литературы» и в которую его собрат по перу

«вовлечен был невольно». В этих словах слышится отголосок эстетической- борьбы

между представителями «чистого искусства» и сторонниками некрасовской

поэтической школы. Кто же ошибся? Спор до сих пор продолжается...

В старых дискуссиях на эту тему было много крайностей и даже вульгарных

перехлестов. Спустя двадцать лет после выхода поэмы известный критик-народник Н.

К. Михайловский писал: «Кулак, торгаш и вообще человек данной среды сидел в

Никитине уже так сильно, что неопределенная проповедь добра, красоты и истины не

могла сделать в нем какую-нибудь радикальную перемену». Несправедли-

вее и грубее не скажешь. В 30-х годах вульгарные социологи не раз

эксплуатировали эту мысль, бросая тень на личность и творчество народного поэта.

Время внесло свои коррективы и показало вред запальчивых максималистских

«отметок» как безудержных ревнителей изящной словесности, так и прямолинейных

стражей «мужицкого» искусства.

43

Художественная и действительная правда лиро-эпического создания поэта

выдержала серьезное испытание. «Вершиной всех собранных в жизни наблюдений над

удушающей средой торгашества и мещанства, — писал в 1972 г. поэт Всеволод

Рождественский, — явилась самая значительная из поэм Ив. Никитина — его «Кулак»,

обес: печившая ему широкую литературную известность. Она написана страстно и

беспощадно.--Редко кто в то время достигал такого глубокого анализа человеческих

отношений в мире эгоистических выгод и чистогана, в затхлой среде, где все

определяется'властью денег, где женщине угото-' вана горькая подневольная участь, а

сами «хозяева жизни» доходят в конце концов до полного разложения личности и

ничтожества, раздавленные более сильными представителями своего же хищнического

сословия».

книжный магазин

«Кулак» принес Никитину не Только известность, но и неплохой^ доход

(хлопотавший по этому делу Н. И. Второв «потянул», как он говорил, с издателя 1237

рублей серебром). У Ивана Саввича появилась надежда оставить постоялый двор и

взяться за какое-либо более спокойное занятие, тем более что старые его хвори опять

возобновились. «Моя единственная цель, мое задушевное желание —' сбросить с Себя

домашнюю обузу, — писал поэт-дворник, — отдохнуть от ежеминутного беганья на

открытом воздухе в погоду и непогодь, от собственноручного перетаскивания

нагруженных разною разностью саней и телег, чтобы поместить на дворе побольше

извозчиков и угодить им, отдохнуть, наконец, от пошлых полупьяных гостей, звона

рюмок, полуночных криков и проч. и проч.».

Вначале явилась идея купить по соседству продававшийся с торгов каменный дом

для сдачи его в аренду. Но денег не хватало. Никитин подумывал даже передать како-

му-нибудь дельцу полное право на издание «Кулака», чтобы выручить недостающую

сумму, но проект не удался.

П

Выход из положения подсказал добрейший Н. И. Второв, предложивший другу

стать агентом создававшегося тогда в Петербурге акционерного Общества

распространения чтения. Сама мысль была благая, но не имела прочной материальной

основы, да и начинание на поверку оказалось весьма шатким, так как устроители не

спешили вкладывать капитал в добрую, но экономически хрупкую затею.

Наконец после долгих споров и сомнений Никитин решил открыть в Воронеже

книжный магазин с библиотекой-читальней при нем. Некоторые друзья Ивана Саввича

даже испугались и возмутились: как же так? Известный поэт и вдруг — за прилавок, —

конфуз, да и только! Милые ревнители изящного забывали, что их приятель уже пят-